Страница 6 из 55
– Он никогда не умрёт, – вздохнул Герсард. – Глянешь на него – на ладан дышит. А на самом деле здоровый, как конь. Пьёт только отвары трав, ест плесневелый хлеб и иногда немного фруктов.
– Плесневелый? – Скривилась Катерина.
– Для умерщвления греховной плоти, как он говорит.
– Странно, что если столькие его ненавидит, никому ещё не пришло в голову сыпануть ему яда в эти отвары или хлеб... – Обронила она якобы небрежно, но на самом деле внимательно наблюдая, какова будет реакция Герсарда на её слова.
– Бережётся, трутень! Сам собирает травы в оранжерее, которую построил возле дворца. И нужно признать, что уж в чём в чём, а в травах он разбирается. Всегда перед приготовлением проверяет воду, которую ему принесли, а фрукты сам срывает с дерева. Хлеб берёт со стола, за которым перед тем ели слуги, и оставляет, чтобы дозрел в его комнате. А в эту комнату никто не может войти, кроме слуги, которого он знает с отроческих лет. И только этот слуга единственный может касаться посуды, из которой ест или пьёт архиепископ.
– Ты удивительно много знаешь о привычках Его Преосвященства, мой дорогой каноник.
Герсард покраснел от подбородка до лба, но ничего не сказал и, чтобы скрыть смущение, снова потянулся за чашей. Выругался, поскольку сосуд оказался пустым.
– Нет крепости, которую нельзя было бы взять. – Катерина соблазнительно вытянулась на кровати и с удовлетворением отметила, что каноник сосредоточил взгляд на её груди и уже не может оторваться. – Мммм? Даже меня можно взять, – добавила она сладким голосом. – Здесь и сейчас...
На этот раз он был с ней чуть более сдержан, чем в предыдущий раз, и даже явно заботился о её женских потребностях. Катерина, однако, не была в настроении для постельных шалостей, так что в какой-то момент, чтобы быстрее спровоцировать финал, застонала, словно кошка по весне, и вонзила ногти в ягодицы Герсарда. С облегчением выдохнула, когда он поднялся с неё, хотя ей удалось сделать вид, что это вздох удовлетворения. Каноник прошествовал голым по комнате, открыл секретер, достал из него бутылку вина и щедро налил себе в чашу.
– Я уже знаю, что эта дряхлая сволочь готовит для меня приход, – сказал он яростным тоном. – Приход! – повторил он так, будто это слово было крайне неприлично. – Он хочет меня отправить куда-то на Балтийское море, на самую польскую границу. Говорят, там ничего нет, кроме болот и лесов. – В глазах Герсарда блестели слёзы гнева и бессилия.
– Тогда попрощайся с Кобленцем, – легко бросила Катерина.
– И это всё, что ты можешь мне сказать? – Возмутился он.
– А что я могу сделать? Что ты хочешь, чтобы я сделала? – Он сердито пожал плечами и ничего не ответил. – А если бы я даже могла что-то сделать, – продолжила она медленно и задумчиво, – то готов ли ты взять на себя риск?
– Риск?
– Как сильно ты желаешь того, чтобы епископ исчез из твоей жизни?
– Душу бы отдал дьяволу, – прорычал Герсард.
– Быть может, настолько великая жертва не понадобится. – Катерина скривила губы. – Ибо пока в глазах дьявола твоя душа стоит, наверное, столько же, сколько ты сам стоишь в глазах архиепископа.
– Утешительница нашлась! – Крикнул он, но посмотрел на неё с надеждой и интересом. – Говори, что придумала? – Он ущипнул её за сосок так сильно, что она ошарашенно вскрикнула.
В ответ она стиснула его гениталии с такой силой, что потом он с трудом ловил дыхание в течение доброй молитвы.
– Женщины не любят подобного обращения, – заявила она холодно, – по крайней мере, я не люблю. Думаю, ты забыл свои манеры в каком-нибудь портовом борделе, которые, как я слышала, любишь посещать.
– Злые языки, – выдавил из себя покрасневший Герсард. – Не верь.
Он глубоко вздохнул и потянулся рукой к низу живота, будто хотел проверить, что там осталось после хватки Катерины.
– Не бойся, не бойся, – засмеялась она. – Он ещё тебе послужит разок-другой. – Потом осторожно дотронулась до своей груди и сделала капризную мину. – Болит, – пожаловалась она. – Поцелуй и извинись.
Каноник обнял её, раскаявшийся и благодарный, что она сменила гнев на милость.
– Я куплю тебе алмазик в качестве извинения, – пообещал он, целуя грудь женщины.
«Вот как, иногда даже из дурацкого щипка можно получить выгоду», - подумала Катерина.
Потом деликатно отстранила Герсарда.
– Чуть позже снова покувыркаемся, – сказала она, – а сейчас я расскажу тебе историю, мой священник. Хочешь послушать? О злом шахе и мудром визире... Эй! – Она оттолкнула его немного сильнее. – Я рассказываю вашему преподобию! Садись и слушай!
Он отступил, зная, что если у Катерины нет охоты к заигрыванию, то здесь ничего не поделаешь.
– Что ты хотела мне рассказать?
– Много, много лет назад, в стране столь далёкой от Империи, что никто здесь даже не слышал о ней, царствовал злой шах, который мучил честных людей. Морил их голодом, назначал высокие налоги и приговаривал к жестоким наказаниям. Издевался над учёными мужами, преследовал праведников, а злодеев возвысил. Никто, однако, не смел противостоять могущественному правителю, даже его визирь, человек изысканных манер и доброго сердца, который был в отчаянии, видя, что государство превращается в руины, а народ живёт всё печальней и всё беднее...
– Было бы от чего отчаиваться, – фыркнул каноник. Катерина посмотрела на него со злостью.
– Во-первых, не перебивай меня, балагур, а во-вторых, если ты не понимаешь, что богат тот правитель, который имеет богатых подданных, то ты ещё глупее, чем выглядишь.
Герсард надул щёки, но ничего не ответил, поскольку знал, что когда его любовница начинает говорить таким тоном, лучше оставить ответ при себе.
– Но настал день, – продолжила Катерина, – когда визирь подумал: неужели так и устроен мир, что все жители нашего государства должны страдать по прихоти одного человека? И именно тогда в голове визиря появилась мысль избавиться от злого шаха. Это страшный грех, – Катерина подняла палец, – убить Божьего помазанника и сюзерена. Но... лучше ли оставить на погибель всю страну? Разве жизнь одного человека, хотя бы и шаха, стоит больше, чем жизнь всех его князей, баронов и рыцарства? Стоит ли она больше, чем моя? Так подумал визирь.
Герсард рьяно кивнул, видимо, потому, что согласился с ходом мыслей визиря, и, кроме того, хотел, доказать Катерине, что внимательно её слушает.
– Однако визирь знал, что не только угрызения совести сдерживают его, чтобы решиться на последнее средство. Шах прекрасно понимал, что он ненавидим, и поэтому окружил себя верными слугами, пробовальщиками блюд и стражниками, тщательно обыскивавшими каждого, кто желал предстать перед лицом владыки.
Катерина вздохнула, будто искренне сочувствуя визирю в его невесёлой ситуации.
– Однажды опечаленный визирь признался во всём любимой жене. А та поцеловала его руки, лоб и губы, и сказала: Господь вдохнул в тебя мысль, чтобы ты поделился со мной своим беспокойством, так, как ты всегда делился со мной богатством и счастьем. Ибо я верю, что знаю, как помочь твоему горю. А когда визирь хлопнул от радости в ладоши, она продолжила: разве не правда, о свет очей моих, что наш шах любит перед сном читать книги? Разве не горят тогда у его изголовья большие свечи, от которых в комнате становится светло как днём? Это правда, ответил визирь, так и есть. Так подари нашему правителю, да целует земля его стопы, свечи, которые я сама сделаю. Пусть это будет подарок, о котором не узнает никто, кроме тебя и меня. Просто положи свечи в комнате, так, чтобы слуги взяли их, когда возникнет нужда.
Катерина кивнула Герсарду, чтобы он подал ей чашу, и отпила глоток вина, поскольку у неё немного пересохло в горле.
– Визирь удивился: чем поможет то, что шах будет читать при твоих свечах? Жена его вздохнула и ответила: делая эти свечи, я буду молить Бога и его Ангелов, чтобы их пламя даровало шаху то, чего он заслуживает. А если ты, муж мой, считаешь, что он заслуживает смерти, то ты не думаешь ли ты, что Бог рассудит так же?