Пламя и крест. Том 1 (ЛП)

Инквизитор внимательно ознакомился с документами, после чего решился на повторное посещение Шонгауэра.

– Я был бы рад, если бы ты захотел оказать мне ещё одну услугу, – сказал он.

– Кобленецкое отделение Инквизиториума в твоём распоряжении, – вежливо ответил Шонгауэр, а Ловефелл с иронией подумал, насколько сильно эти слова не соответствуют действительности.

– Я попросил бы, в таком случае, протоколы с других процессов ведьм, которые состоялись в том же году, что и процесс Прекрасной Катерины.

– Почему бы и нет? – Шонгауэр пожал плечами. – Это не проблема.

Когда Ловефеллу уже были предоставлены необходимые документы, он тщательно разложил их на столе. Вот перед ним лежал протокол допроса какой-то ведьмы, называемой Старой Бертой. Документы были написаны тем же почерком, что и документы с процесса Катерины. Очень отточенным и выразительным почерком. Но в документах по делу Старой Берты Ловефелл увидел едва заметную розовую полоску. По-видимому, на бумагу попала капля крови или вина, которую затем протоколист пытался тщательно стереть. Далее инквизитор увидел жирный след. Здесь, скорее всего, на документы упала капля расплавленного воска со свечи. Секретарь ловко удалил воск, но след его остался. А что было на третьей странице? Острый глаз Ловефелла заметил коричневую точку, которую пытались прикрыть, продлевая ножку буквы «К». Это был, скорее всего, след от упавшей на документ искры. Потом инквизитор ещё увидел, что верхний угол листа надорван, как будто кто-то слишком резко хотел перевернуть страницу и надорвал тонкую бумагу. Несмотря на эти незначительные изъяны, документы с процесса Старой Берты смотрелись почти идеально. Почти. Между тем, в случае документов с процесса Катерины не нужно было использовать слово «почти». Они были просто в отличном состоянии. А значит, я был прав: они ничего не стоят, - подумал Ловефелл с удовлетворением, которое дают оправдавшиеся подозрения. Протоколы допросов Прекрасной Катерины были, по-видимому, написаны для того, чтобы скрыть настоящую документацию.

Руководитель кобленецкого отделения Инквизиториума был, мягко говоря, не особо в восторге, что должен был посетить покои епископского посланника. Как видно, однако, он не хотел проявить невежливость, и, кроме того, что здесь много говорить, Ловефелл в какой-то степени был его руководителем, или, точнее говоря, у него было право распоряжаться им образом, присущим руководителю.

– Тебе нужна моя помощь, Арнольд? – Спросил он, не изображая уже сердечный тон. Ловефелл заранее тщательно разложил на столе документы, и теперь указал на них пальцем. Ему даже не пришлось особенно долго объяснять, каким путём шли его мысли.

– И кто бы мог подумать, что нас выдаст совершенство писца? – Вздохнул Шонгауэр, а потом рассмеялся.

Ловефелла поразило, что Шонгауэра, видимо, не обеспокоило раскрытие мистификации.

– Не только совершенство писца, но и сравнение запрошенных дел с показаниями горничной. Женщина, которая читала книги, посвящённые столь герметическим вопросам, не приказывала бы служанке похищать детей или воровать кости на кладбище.

– Оплошность, – безмятежно согласился Шонгауэр. – Ты удивлён? – Спросил он чуть позже, словно угадывая мысли гостя. – Ты удивлён, что я не сру в штаны от страха, что епископский пёсик разгадал нашу игру?

«И тем не менее, ты боишься», – подумал Ловефелл. – «Иначе ты не старался бы замаскировать этот страх хамским поведением».

– Думаю, что ты всё мне объяснишь, – ответил он мягко.

– А я думаю, что не буду тебе ничего объяснять, – бросил пренебрежительным тоном Шонгауэр. – И ты можешь именно с таким ответом вернуться к своему епископу.

– Я должен вернуться к епископу и доложить ему, что вы сфальсифицировали расследование, суд и казнь? – Ловефелл не любил ситуаций, когда он переставал понимать, что происходит.

– Именно так, – ответил Шонгауэр. – А потом добавь, чтобы он не совал нос не в своё дело.

И тогда Ловефелл всё понял. Понял, почему начальник кобленецкого отделения Инквизиториума так уверен в себе. По-видимому, приказ ему отдал кто-то, кто не должен был считаться с властью епископа. А этот кто-то мог быть только членом Внутреннего Круга, а значит, коллегой Ловефелла. Инквизитора не удивило, что он ничего не знал об этом деле. В Амшиласе каждый имел свои задачи, и излишне интересоваться заданиями других служителей было хуже, чем неосторожно.

– Понимаю, – сказал он. – Жаль только, что ты раньше не уведомил меня о сути вопроса. Сэкономил бы время и мне, и себе.

– Каждый делает то, что ему было приказано делать, – раздражённо ответил Шонгауэр. – А теперь, если позволишь, я вернусь к обязанностям, оставив тебя размышлять над тем, что ты скажешь нашему епископу.

Он кивнул Ловефеллу на прощание и исчез за дверью. Инквизитор сидел за столом, оперев подбородок на кулаки. Значит, вместо Прекрасной Катерины на костре сожгли другую женщину, осторожно перевезя её через город в капюшоне. Может быть, она тоже была ведьмой, может, детоубийцей или обычной воровкой, а может, просто пьяной шлюхой, которую подобрали на улице и бессознательную, не понимающую, в чём дело, отвезли прямо на костёр. Тем временем Прекрасную Катерину забрали в Амшилас, чтобы там не только оценить её способности и заставить поделиться своими знаниями, но, быть может, одарить её благодатью познания и принятия Истины. Так ли это было на самом деле? Находилась ли сейчас Катерина в монастыре, или, может, даже была признана достойной помогать в распространении в мире славы Христовой? Что она вспоминала из прошлой жизни, когда она была запутавшейся, ослеплённой и служила силам тьмы? Помнила ли она, что у неё есть сын, и если да, имел ли он для неё какое-либо значение? Ловефелл понимал, что не найдёт ответов на эти вопросы, и поиск этих ответов может оказаться как неразумным, так и небезопасным. Он, однако, также хорошо знал, что пока он в Кобленце, он не прекратит искать сведения у людей, которые могли рассказать ему что-то ещё о матери Мордимера. Прежде всего, он намеревался выяснить, что обо всём этом знает Соломон Гриен, названный Брандтом гниющим при жизни покойником. Мог ли старый мошенник, вор и убийца, некоронованный правитель кобленецких бандитов, помнить это дело? А если да, то что он о нём помнил?

Если бы Ловефелл представился епископским посланником, он безусловно нашёл бы в доме Гриена хороший приём и вежливое угощение. В конце концов, никто не был настолько глуп, чтобы без причины ссориться с представителем Святого Официума. Но в этом случае он уйдёт с пустыми руками. Соломон Гриен, прикрываясь болезнью, отсутствием памяти, пообещал бы всесторонне помочь, поспрашивать кого надо, после чего не соизволил бы и пальцем пошевелить. Но Ловефелл подготовился к подобной ситуации. Преступный мир Империи не был целостной структурой, как в это хотели верить некоторые представители власти или как болтали в тавернах. Но «мастеров тонгов», как их называли, связывало кое-что большее, чем нити соглашений. В конце концов, их обширные интересы простирались за пределы городов и государств, а для того, чтобы хорошо ими управлять, нужен был обмен информацией и взаимодействие. Ловефелл знал систему паролей, позволяющих ему выдать себя за посланника тонгов, и он собирался прибегнуть именно к этому трюку, прося Гриена о разговоре.

Бандит принял Ловефелла в спальне, лёжа на огромной постели, застланной пуховыми подушками и одеялами, облачёнными в белоснежные накрахмаленные пододеяльники. Среди этой белизны тем более зловеще выглядело его лицо. Ибо лицо Соломона Гриена напоминало лист бумаги, который сначала смяли, а потом посыпали золой.

– Спасибо, что вы согласились меня принять, – вежливо сказал Ловефелл. – Я очень благодарен за это доказательство благосклонности.

– Садитесь и рассказывайте, – инквизитор с трудом услышал шёпот, исходящий из уст, которые почти не двигались.

В комнате единственным предметом мебели, кроме кровати, был большой генофлекторий, и Ловефелл заметил, что вместо бархатной подушечки в месте, на которое опирались коленями, у этого генофлектория были железные бугры. «У кого-то здесь много грехов на совести», – подумал он. – «Как видно, он искренне желает за них покаяться».