Страница 35 из 55
Ловефелл задавался вопросом, почему руководитель не уведомил его, с чем, а точнее с кем, он будет иметь дело во время выполнения этого задания. Сам не был до конца уверен? Рассчитывал на то, что миссия Ловефелла не удастся? Ему приказано было сохранить тайну? Что ж, теперь это не имело уже никакого значения, но инквизитор знал, что не забудет, что его отправили в трудное путешествие, не предоставив полной картины ситуации.
– Отдохни сегодняшний вечер, Арнольд, но завтра я попрошу у тебя полный письменный отчёт.
– Конечно, – ответил Ловефелл. – Позволено ли мне спросить, ожидается ли моё участие в допросах?
– Нет, Арнольд. Твоя задача завершилась с момента передачи ведьмы Монастырю. Мы не настолько беспощадны, чтобы использовать тебя сразу после того, как ты вернулся из такой утомительной поездки. Отдохни неделю-другую, если хочешь.
«Они не хотели, чтобы я вообще узнал, что она ведьма!» – Осенило Ловефелла. – «Они думали, что манифестация не наступит так быстро. Что я привезу её, считая, что просто сопровождаю маленькую магически одарённую девочку. Почему?»
– Покорнейше благодарю, – сказал он вежливым тоном. – И не премину последовать твоему совету.
Вишер дружелюбно улыбнулся и покачал головой.
– И ещё одно... – Ловефелл обернулся на пороге. – С твоего позволения, я прикажу канцелярии выписать приказ о следствии по делу Людвига Бастарда, владельца замка Юнглинстер.
– По каким обвинениям? – Оттон поднял голову.
– Публичное проповедование ереси и отступничества.
Вишер долго молчал. Очень долго.
– Ты знаешь, что произойдёт, если мы прикажем начать расследование против героя, в замке которого нашли спасение десятки людей? Окрестные дворяне, вельможи, и даже ремесленники?
– «Помни, чтобы ты не имел лицеприятия», – ответил Ловефелл.
– Не нужно мне цитировать Писание! – Прорычал Оттон. – Смею надеяться, что знаю его так же хорошо, как и ты. Я спросил, знаешь ли ты, что произойдёт, если мы начнём расследование, и соизволь ответить на этот вопрос.
«Ты стар», – подумал Ловефелл с презрением. – «Стар и лишён зубов и когтей. Слишком долго ты уже служишь в канцелярии, вдыхая вонь бумажек, когда за стенами Амшиласа кипит настоящая жизнь. Жизнь, в которой на плохие вопросы дают неправильные ответы. А этот ответ хорош всегда: Non nobis Domine non nobis, sed tuo Dei da gloriam». [Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу (лат.)]
– Не собираюсь, – твёрдо ответил Ловефелл. – Ибо ответ на этот вопрос лежит вне моей компетенции.
– Легче всего умыть руки, – проворчал Вишер.
– Не советую тебе ещё раз осмелиться сравнивать меня с Понтием Пилатом, – спокойно ответил инквизитор.
Вишер вскочил со стула, но, когда посмотрел в лицо своего собеседника, опустился обратно.
– Прости за поспешные слова, – сказал он, не глядя в сторону Ловефелла.
– Я уже их даже не помню, – заверил его инквизитор вежливым тоном. Они помолчали.
– Так ты подпишешь приказы, которые я велю выписать? – Спросил Ловефелл.
Оттон должен был заметить разницу между этим вопросом и предыдущим. Подчинённый уже не спрашивал у него разрешения отдать приказы, а лишь о том, подпишет ли он их. А ведь Вишер прекрасно знал, что за каждым его шагом внимательно следят вышестоящие.
– Есть ли свидетели, которые подтвердят, что дошло до такого события?
Инквизитор вспомнил сопутствующую Бастарду женщину и двух слуг. Все они находились в комнате, когда хозяин замка произнёс неосторожные слова.
– Трое, – ответил он.
– Они дадут показания по доброй воле?
– Не думаю, но двое из свидетелей это слуги, так что проведение допроса не вызовет сопротивления, какого мы могли бы ожидать в случае дворянина. Третьим свидетелем является жена Бастарда.
– Прекрасно, – прошипел Вишер. – Как ты думаешь, сколько солдат мне придётся послать вместе с инквизиторами? Сто? Двести? А может, придать им катапульты и осадные башни?
Ловефелл понял, что дни Вишера в качестве его руководителя в Амшиласе уже сочтены. Он уйдёт на другую, более тихую работу, или будет отправлен на достойный отдых. В красивый загородный дом с садом и вышколенными слугами. Займётся чтением книг, охотой в компании соседей, или чего бы он там только ни захотел. Хоть вышиванием гобеленов для стен приходских церквушек. Но, безусловно, не защитой святой и единственной веры. На это у него в сердце уже осталось слишком мало жара.
– Оттон, мой дорогой друг Оттон, почему ты забываешь, что наша сила основана не на солдатах, а на славе Божьего имени? – Спросил он безмятежно, ибо видение ухода Вишера не было ему неприятно.
– Весьма красноречиво, дорогой Арнольд. – Вишер обратил на него ледяной взгляд. – А раз так, может, сам потрудишься в Юнглинстере?
– Я не привык обсуждать приказы, и если ты отдашь такой, я исполню его без колебаний и с соответствующим тщанием, – ответил Ловефелл, глядя начальнику прямо в глаза.
– А значит, именно так и поступим, – заключил Оттон. – А теперь прости, но мне нужно вернуться к работе. Ты можешь идти, Арнольд, и займись, будь любезен, всеми формальностями.
«О, да, я займусь», – подумал инквизитор. – «Я позабочусь и о том, чтобы отчёт о сегодняшнем разговоре попал в те руки, в которые должен попасть».
Он знал, в какую комнату проводили Анну-Матильду, поэтому направился туда, чтобы увидеть её в последний раз. Он не должен был этого делать и по словам Вишера мог заключить, что такой его поступок был крайне нежелательным. Девочка сидела на высокой кровати среди обтянутых шёлком подушек. Рядом с ней стоял, пребывая в задумчивости, молодой монах. Ловефелл знал этого человека и знал, что, несмотря на невзрачный внешний вид, он является одним из лучших знатоков тёмного искусства. В каком-то смысле даже более искусным, чем сам Ловефелл.
Анна-Матильда повернула голову в сторону инквизитора.
– Пришёл надо мной поиздеваться? – Спросила она тоном, который должен был быть враждебным, но на самом деле в нём звучало уныние.
– Я не посмел бы, госпожа. Я пришёл лишь для того, чтобы попрощаться.
Он смотрел напряжённо на неё, надеясь, что ему удастся, может, даже не понять, кем она была в своей истинной форме, но получить хотя бы малейшую зацепку. Однако он не мог пронзить мрак, который окружал её сознание.
– Господин Ловефелл, – монах поднял глаза, – не делайте этого, будьте любезны.
Инквизитор поклонился.
– Прощай, Анна-Матильда, – сказал он.
– Я тебе этого не забуду, – пообещала она, а в её голосе звучала лишь чистая, ничем не замутнённая ненависть. – Я никогда тебе этого не забуду.
Он подошёл и погладил её по щеке. Аккуратно, одними кончиками пальцев. Она не отстранилась, как будто его прикосновение было ей абсолютно и совершенно безразлично.
– Не забудешь, – согласился он. – Но придёт время, когда чем лучше ты будешь помнить, тем больше ты будешь меня любить. Так же, как я всей душой люблю тех, кто создал нового меня.
Она смотрела на него, и в её детских глазах серны появились слёзы. Он знал, почему Анна-Матильда плачет, и, уходя, улыбался собственным мыслям.
Шахор Сефер
Человек, пальцы которого плющили тисками, орал так громко, что начальнику Академии Инквизиториума пришлось захлопнуть двери, чтобы в кабинете можно было нормально поговорить.
– Ты не представляешь, сколько мы должны клянчить, чтобы получить свежие экспонаты, – вздохнул он. – А ведь образование требует затрат. Как мы должны учить этих мальчиков поведению во время допросов, если мы не можем всё это показать на живых примерах?
Ловефелл сочувственно покачал головой.
– Но вы справляетесь, не так ли?
– А что делать, Арнольд? Конечно, справляемся. Мы получаем каких-то убийц, поджигателей, фальшивомонетчиков, содомитов, и занимаемся с ними, стараясь, чтобы они прослужили нам как можно дольше. Но ученики есть ученики, совершают ошибки. Иногда достаточно одного слишком резкого движения, одного слишком затянутого болта, и готово. Ох, из непрочной глины слеплена эта шпана... – Ульрих Куттель вздохнул с нескрываемым расстройством, и было видно, что он искренне сожалеет над слабостью человеческой природы.