Страница 31 из 55
– Мы скажем, что ты недавно стал послушником, – решил он. – Ты знаешь латынь, а это более чем хорошо, ибо её мало кто знает даже среди монахов и учёных.
– Я и монастырские обычаи тоже хорошо знаю, потому что в Кобленце... – начал было Мордимер, и вдруг замолчал.
Ловефелл притворился, что ничего не заметил, но, конечно, сохранил в памяти неожиданное признание парня. Итак, он жил в одном из кобленецких монастырей. По какой причине он там оказался? Может, его родители умерли, и его отдали в святую обитель на воспитание? Так случалось достаточно часто, особенно если ребёнок был сообразителен, достаточно образован и подавал надежды на будущее.
– Помалкивай, когда тебя не спрашивают, а если тебя о чём-то спросят, отвечай кратко и по существу. Не вдавайся ни в какие подробности. Наша история звучит следующим образом: месяц назад тебя приняли в монастырь в Винтранге...
– Простите, господин, осмелюсь вас прервать, но разве эти крестьяне не говорили, что в Винтранге находится женский монастырь?
Ловефелл с удовлетворением принял эти слова, которые свидетельствовали о том, что парень не только запоминает сказанное, но ещё и умеет использовать приобретённые знания.
– В Винтранге два монастыря, – пояснил он. – Женская обитель, в честь Святой Урсулы, и мужская, Братьев Меча Господня.
– Понятно.
– Единственные на свете эти монахи ходят в буро-красных одеяниях, опоясанных белой верёвкой. Знаешь, почему?
– Красный цвет означает кровь, пролитую во славу Господа, в то время как белый – невинность этого поступка, – быстро ответил парень. – Аббат мне объяснял.
– Очень хорошо, Мордимер, – похвалил его Ловефелл, довольный также и тем, что вновь получил очередную информацию о подопечном. – Кроме того, у них достаточно свободный устав, позволяющий им выходить из монастыря, толковать Слово Божие и так далее, и так далее. Впрочем, этого ты знать не должен, поскольку ты всего лишь недавно принятый послушник.
– Так точно, господин.
– Когда мятежники заняли монастырь, ты сбежал и прятался в лесу, пока я тебя не подобрал. Не думаю, чтобы кто-то захотел тебя слишком подробно об этом расспрашивать, но лучше, чтобы на всякий случай ты был к этому подготовлен. Понимаешь?
– Да, господин.
– Лучше держи рот на замке и не лезь людям на глаза. Помни, мальчик, что человек разумный всегда предпочитает стоять в стороне, ибо свет гораздо лучше виден, когда мы сами сокрыты во тьме.
Мордимер кивнул головой.
– Я запомню ваши слова, господин.
– Ну, тогда закончим урок, – улыбнулся Ловефелл. – И если всё пройдёт как надо, то ты, может, сохранишь голову на плечах...
В замке Юнглинстер царила уже совсем другая атмосфера, чем та, которую инквизитор запомнил по предыдущему вечеру. Наряду с горем, наряду с трауром по погибшим родственникам и друзьям появилась радость, полная глубокого, озлобленного удовлетворения. Ибо двора Бастарда уже достигли вести о победе императорских войск и о разгроме мятежников. Однако Ловефелл был первым, кто мог так точно описать битву, и Бастард попросил его, чтобы он рассказал собравшимся в зале гостям обо всём, что видел. Инквизитор, когда хотел, был замечательным рассказчиком, так что теперь своими словами он рисовал перед глазами собравшихся пластичное изображение боя, особое внимание уделяя описанию прекрасной атаки фламандских аркебузиров и хваля их за то, что они вели себя так спокойно и были так дисциплинированы, что внешне создавалось впечатление, что они участвуют не в бою, а в параде. Инквизитор увидел полные удовлетворения улыбки на некоторых лицах, когда красочно описал бегущих в панике крестьян, топчущих друг друга бунтовщиков, кричащих от ужаса и без пощады уничтожаемых преследующей их кавалерией.
– А вы, господин? Зарубили какого-нибудь хама? – Поинтересовался один из сидящих за столом рыцарей.
– Я признаю, что это посредственный повод для гордости, но мне были назначены другие задачи, а не сражение, – спокойно ответил Ловефелл, хотя сразу увидел, что это утверждение не снискало ему признания в глазах гостей Бастарда. Но это признание ему ни в малейшей степени и не было нужно.
– Ну что ж, не у каждого в сердце играет военная нота, – констатировал рыцарь и, не обращая уже внимания на инквизитора, повернулся к соседу.
– Если позволено спросить, господин Людвиг, не знаете ли вы кое-что ещё? – Ловефелл обратился к хозяину замка. – Пойман ли Хакенкройц?
– А как же! – Бастард плеснул в ладоши. – Имперские медики, кажется, заботятся сейчас о нём, миленьком.
Ласковое слово пугающе прозвучало в его устах. По-видимому, он сам отдал бы часть своего здоровья, лишь бы только Хакенкройц попал на аахенскую площадь для казни, будучи здоров и полон сил.
– Тут в замке уже бьются об заклад, когда его светлость император велит его освежевать. Я думаю, что седьмого июля.
– В канун Иисуса Римского – пробормотал Ловефелл. – Я думаю, что вы можете оказаться правы, ибо это, в конце концов, через месяц.
– А завтра в полдень я приглашаю вас на спектакль, – радостно сказал Бастард. – Правда, Хакенкройца у меня нет, но зато два десятка этих жуликов нам удалось схватить живьём. И каждый из них сыграет свою роль в этом театре. Там мои люди уже ломают головы, что и как сделать, чтобы они умерли в таких муках, чтобы ад, куда они отправятся, показался им сущим раем.
– Точно! – Крикнул один из гостей. – Представьте себе такого хама, господа, как он стоит перед адскими вратами, и, искренне благодарит Господа, что наконец там оказался.
Ловефелл покачал головой.
– Мне до боли жаль, что я не смогу увидеть это своими глазами, – сказал он, – но служба не ждёт. Не мешкая, я должен отправиться в Аахен.
– Ну, ну, как по вам видно, не очень-то легка императорская служба, – проворчал Бастард. Инквизитор прижал ладонь к груди.
– Но зато благодарна, – ответил он с улыбкой, – ибо какую можно иметь в жизни мечту прекраснее, чем смиренно служить Светлейшему Государю?
– Если кто-то любит мыкаться по бездорожью среди мятежников, то, наверное, и благодарна, – подытожил Бастард.
– У меня к вам только одна горячая просьба, господин Людвиг, чтобы вы отдали под мою команду несколько человек и выделили припасов хотя бы на пару дней.
Хозяин замка пренебрежительно махнул рукой.
– И только-то? Я бы вам небо под ноги бросил за занимательную историю, которой вы поделились. Тем более что и я сам смог добавить столь удачное её окончание. Моя госпожа приготовила также скромный гардероб для девочки Витлебенов.
– Покорнейше благодарю, господин Людвиг.
– Не за что благодарить. Там лишь кое-какие платьица, ибо сам я никогда не имел дочери, так что даже и поделиться было нечем.
Когда Ловефелл вместе со слугами уже следил подготовкой к поездке, выяснилось, что гардероб не так скромен, как представил это Бастард. По-видимому, слуги перешили женские платья, приспосабливая их к росту ребёнка, так как их набралось два больших сундука. А сама девочка была одета для путешествия в достигающий лодыжек шитый золотыми нитями адамашковый плащик с капюшоном, сколотый на груди золотой брошью. Светлые волосики были искусно уложены, руки обтянуты шёлковыми перчатками, а на ногах у неё были застёгнутые золотыми пряжками ботиночки из мягкой кожи. Инквизитор посмотрел с удивлением, когда увидел Анну-Матильду готовой к поездке, ибо она выглядела сейчас словно маленькая принцесса, изображённая императорским художником.
Седельщик Бастарда также подготовил специальной конструкции седло, в котором она могла спокойно сидеть на спине скакуна, ведомого одним из слуг. Девочка, по-видимому, узнала инквизитора, поскольку она улыбнулась и присела перед ним в реверансе, как подобает себя вести благородной госпоже. Ловефелл помог ей поудобнее усесться в седле, и затем они неторопливо, шагом, выехали через ворота. На этот раз уже через главные ворота замка, которые теперь никто не боялся открывать. Инквизитор увидел ещё крестьянина, закопанного в землю по самую шею, на котором сидели три откормленных вороны. Все они держали в клювах какие-то кровавые клочья, и вырывали их друг у друга со сварливым карканьем. Ловефелл сначала подумал, что крестьянин уже мёртв, поскольку тот не стонал и не кричал, но потом, когда одна из птиц поднялась в воздух, он увидел, что жертве зашили рот толстой сапожной нитью. «А интересно, почему стражники не захотели послушать, как он поёт», – подумал инквизитор.