Страница 19 из 55
– Дорога займёт минимум две недели, – сказал он. – При условии, конечно, что мне повезёт, и меня не убьют по пути ни крестьяне, ни императорские войска. Тебе не кажется, что лучше подождать, пока всё закончится? Насколько я могу судить, похоже, что до конца июля с восстанием будет покончено.
– А если нет? – Вишер сложил руки, будто собрался молиться. – А если бунт не угаснет?
Это, конечно, было вероятно. После разгрома, который понесли от бунтовщиков вельможные господа, можно было ожидать и этого. Ведь погиб же до того принц Эльсинг – муж внучки милостивого государя, и маршал ван дер Вейден, который заявлял, что мозельские холмы и долины покраснеют от крови черни. Первый был затоптан во время бегства своими же солдатами, второй, правда, поначалу сохранил жизнь, но потерял и рыцарскую славу, и доброе имя, когда после боя один из рыцарей бросил ему в лицо заячью шкурку. И ван дер Вейден погиб на дуэли, защищая свою честь с таким же успехом, с которым перед этим командовал армией. Однако теперь император лично вёл отборные войска. Тяжеловооружённых рыцарей, швейцарских пикинёров, закалённую в боях с Палатинатом бургундскую пехоту. Ба, в императорской армии хватало даже берущих огромную плату фламандских аркебузеров, и командование рассчитывало на то, что сам грохот непривычного оружия и вонь порохового дыма наполнят ужасом сердца повстанцев.
Если правитель победит, задавив восстание в течение ближайших недель, то посёлок за посёлком, городок за городком и замок за замком задушит все проявления мятежа. Он утопит край в крови, а на полях вырастут леса виселиц. Но если не одержит победы? Тогда бунт может затянуться до зимы. Что будет означать, что маленькая Анна-Матильда будет иметь такие же шансы на выживание, как цыплёнок в клетке с ошалевшими с голоду лисицами. Впрочем, скорее всего, она уже была мертва. Но, как видно, проверка этого факта стоила риска жизнью Арнольда Ловефелла. И это вышеназванному Арнольду Ловефеллу понравиться не могло.
– Чего ты от меня ждёшь? Чтобы я убедился, что девочка жива, и если да, то переправил её через половину края, охваченного восстанием?
– Именно, – сухо ответил Вишер. – Я не поручил бы тебе это задание, если бы знал, что ты с ним не справишься.
«Конечно», – подумал Ловефелл, – «хотя если я при этом погибну, то думаю, что столь плачевное событие не помешает тебе спокойно спать по ночам».
– Ты получишь не только документы из императорской канцелярии, но и письмо от Хакенкройца, подтверждающее, что ты являешься его специальным посланником, и требующее, чтобы местные отряды мятежников предоставили тебе всю возможную помощь. Оно подделано так искусно, что уверяю, сам Хакенкройц поверит, что оно вышло из-под его пера.
«О да, письма от вождя мятежников, безусловно, очень мне пригодятся, учитывая, что большинство из этого сброда подписывается крестиком, а тех, кто умеет накарябать собственные инициалы, считает подозрительными», - подумал Ловефелл.
Он прекрасно знал, как обычно выглядят провинции, охваченные бунтом. Помимо достаточно организованных и более или менее эффективно управляющихся отрядов повсюду бродят сотни людей, не подчиняющихся ничьим приказам и заботящихся только о добыче и удовлетворении жажды убийства и разрушения. На таких людей не произведёт впечатления ни документы с печатью самого Светлейшего Государя, ни письма вождя мятежников. Тут не помогут и документы, подписанные самим Христом и всеми его Апостолами... Кроме того, бумаги не спасут от стрелы или болта, пущенного из лесной чащи. А выстрелить может каждый. Бунтовщик, имперский наёмник, крестьянин, соблазнившийся видом красивого коня и одежды...
– Кто эта девочка? – Спросил он, несмотря на то, что, во-первых, думал, что получит только уклончивые пояснения, а во-вторых, собственно, и сам знал ответ.
Вишер пожал плечами, и его лицо приняло совершенно отталкивающее выражение, будто ему были отвратительны мысли, рождавшиеся у него в голове, или слова, которые он должен был произнести.
– Ты не захочешь этого знать, – только и сказал он. – Поверь мне, ты не захочешь знать.
И, услышав эти слова, Арнольд Ловефелл обеспокоился гораздо сильнее, чем тогда, когда выяснилось, что он должен отправиться в провинции, охваченные восстанием. Он решил не углубляться в эту тему, прекрасно зная, что это не принесёт желаемого результата.
– Я должен отправиться один?
– Вооружённое сопровождение только затруднило бы тебе задачу, – пояснил Вишер, и Ловефелл признал справедливость этих слов.
– Мы будем молиться за тебя, брат, – закончил встречу Вишер, подняв глаза к потолку, будто хотел взглядом пронзить каменные плиты и дотянуться до неба.
Арнольд Ловефелл склонил голову.
– Уверен, ваша молитва очень поможет мне в выполнении миссии, – сказал он торжественным тоном.
И снова даже самый проницательный наблюдатель не усмотрел бы на его лице ничего, кроме серьёзной сосредоточенности.
Теперь он смотрел на скрытую в тени девочку и спрашивал себя, по каким причинам она так важна для Монастыря. Она казалась обычным смертельно перепуганным маленьким ребёнком. Перепуганным настолько, что сидела неподвижно и оцепенело, словно превращённая в статую, на лице которой вырезаны лишь боль, страх и отчаяние. Её личико было перепачкано, но слезы прочертили в саже светлые дорожки. Ещё недавно золотые волосы теперь напоминали снопик извалянного в пыли льна, а когда-то кремовое платье выглядело словно лохмотья нищенки. Ловефелл не чувствовал в этом ребёнке силы, которая могла бы заинтересовать монахов Амшиласа и которую они могли надеяться использовать. Но он уже слишком много лет работал на Инквизиториум, чтобы не знать, что иногда даже огромная сила может быть скрыта почти идеально. А для её обнаружения служили многочисленные ритуалы, не всегда, впрочем, эффективные. Если бы души и разумы людей, наделённых силой, пылали, словно яркие факелы в тёмной комнате, то можно было бы найти их всех без малейшего труда. А поскольку этого не происходило, то именно в этом и состояла задача Арнольда Ловефелла и подобных ему людей. Инквизиторов Внутреннего Круга. Тех, чьим святым долгом было обнаружение секретов среди головоломок, покрытых тайной.
Один из пьяных крестьян развязал шнур, который поддерживал его штаны, и стоял, расставив ноги, и мочился прямо в огонь и на обгорелое тело барона. Попытался попасть струёй мочи в искажённое лицо рыцаря, а когда ему это не удалось, выругался, невнятно, но замысловато. Потом повернулся в сторону кучи дров, и его мутный взгляд упал на скорчившегося в тени ребёнка.
– А, благородная сука, – зарычал он и пошатнулся.
Инквизитор понимал, что этот момент скоро настанет, что в конце концов кто-то из этой толпы заинтересуется единственной оставшейся в живых из Витлебенов. Крестьян было семеро, но он прекрасно понимал, что эти полубессознательные с перепоя оборванцы не представляют для него проблемы. У него на боку был меч, за голенищем сапога длинный корд, а в кармане плаща мешочек с шерскеном. Проблема заключалась в другом. Во-первых, эта семёрка была не единственной в округе. Поодаль горели другие костры, а между ними всё ещё бродили мятежники. Одни искали возможности выпить, другие осматривались, не удастся ли что-нибудь украсть, третьи просто проверяли, не найдутся ли где-нибудь случайно их приятели или родственники. Во-вторых, Ловефелл только потому сидел с крестьянами, чтобы использовать их на следующий день в своих целях и заставить помочь ему в выполнении миссии. У него уже был план как заставить этих людей отвести его в достаточно безопасное место, откуда уже будет близко до расположения императорских войск. В конце концов, ему ведь хватило счастья на то, что один из этих головорезов умел читать и узнал печать и подпись Хакенкройца. В связи с этим, они относились к Ловефеллу, может, и без особого уважения, но и без враждебности, скорее с чем-то вроде заинтересованности. А если бы инквизитор их убил, пришлось бы искать следующих, которые дали бы себя так же легко убедить. Конечно, спасение Анны-Матильды было приоритетом, но он надеялся, что справится с этим при помощи искусства дипломатии, а не искусства боя. Ибо пробиваться через ряды мятежных крестьян с оружием в руках с ребёнком, переброшенным через седло, не казалось ему эффективным способом выполнения миссии