Страница 14 из 55
– Ты не проповедь читаешь, – перебила его Катерина. – И запомни, что я никого не неволю, чтобы он был моим гостем, и никого также не неволю, чтобы он хотел быть моим другом.
– Но, но... – Герсарда, должно быть, обеспокоили резкие ноты в голосе любовницы, поэтому он подошёл и нежно её обнял, или же ловко изобразил нежность. – Не сердись, моя красавица. Болезнь и смерть архиепископа, упокой Господь душу этого великого человека, открыли передо мной новые возможности. И я должен использовать их, Катерина. Должен!
– Милости прошу. – Она выскользнула из его объятий. – Используй их, как тебе угодно.
– Может в конце недели, – пообещал он небрежно. – Я дам тебе знать.
– Прекрасно, – сказала она и протянула канонику руку для поцелуя.
На этот раз он осмелился не оставить ей никакого мелкого доказательства памяти и привязанности. Катерина не требовала от него, чтобы он каждый раз приносил ей драгоценности, нарядные платья или дорогие безделушки. Иногда достаточно было милых, сентиментальных, маленьких подарочков. Как, например, лист дуба, столь искусно оправленный золотом, что он сохранил точную форму с тех времён, когда ещё рос на дереве. Как маленький дворец из слоновой кости, из которого, если нажать на рычаг, выходил ярко одетый человечек из фарфора и кланялся в пояс. Или, например, как умещавшаяся в ладони мозаика, на которой нефритовые нимфы забавлялись с жемчужными моряками в изумрудном океане.
«Ты думаешь, что со мной можно так поступить, Герсард?» – Подумала она с яростью, глядя, как он уходит. – «Ты думаешь, что меня можно выбросить на помойку как старые лохмотья? Ты думаешь, что от меня можно избавиться притворными уверениями в дружбе и отнестись ко мне как к портовой шлюхе? О, нет, каноник! Я клянусь всеми демонами ада, что ты придёшь ко мне сокрушённый и отчаявшийся. Что ты будешь молить о минуте моего времени, что ты будешь готов слизывать пыль из-под моих стоп, лишь бы только я снова одарила тебя своей дружбой! Именем моего возлюбленного владыки сатаны клянусь, что в поте лица ты будешь зарабатывать эту дружбу!»
Герсард и в самом деле, как упрекала его Катерина, любил посещать бордели с гнусной репутацией, хотя, безопасности ради, он брал с собой двух сильных слуг, чтобы они могли помочь ему в случае драки. «Вы можете любить фрикасе и деликатесы, но иногда у человека вызывает аппетит кусок окровавленного мяса», – говорил каноник, оправдывая перед самим собой посещение притонов, где, во-первых, никто не знал, кто он на самом деле, а во-вторых, он мог удовлетворить кое-какие свои наклонности, на которые Катерина не давала согласия. На этот раз, однако, поход закончился катастрофой. Неудержимый ураган, который обычно служил Герсарду и один, и второй, и даже третий и четвёртый раз кряду, в этот вечер полностью утих, и, что ещё хуже, состояния этого никоим образом нельзя было изменить. Каноник вернулся домой в ярости, и от этой ярости напился до звероподобного состояния. На другой день утром он с трудом встал с постели, потому что жгучая боль в желудке едва не довела его до слёз. А когда он посмотрел на себя в зеркало, то увидел, что его лицо и шея покрыты красной, ужасно зудящей сыпью. Поскольку он всегда гордился лошадиным здоровьем, эта внезапная перемена серьёзно его обеспокоила. Когда недомогание не прошло ни на первый, ни на второй и третий день, а медики только разводили руками и рекомендовали кровопускание, Герсард начал догадываться, в чём тут дело.
– Как Бог свят, она меня отравила, – сказал он себе.
А когда он почувствовал тупую боль в большом пальце ноги и увидел, что эта нога опухает, ужаснулся, что ко всем болезням добавилась ещё и подагра.
– Вот грязная шлюха, – выругался он.
Ибо если Катерина могла организовать смерть архиепископа, то с какой у неё могли возникнуть проблемы с тем, чтобы вызвать у Герсарда эти заболевания? Каноник не разбирался в травах, снадобьях и ядах, но заключил, что, поскольку существуют препараты, излечивающие импотенцию, подагру или язву, то могут быть также и такие, которые их вызывают.
Каноник сначала не знал, как решить вопрос с Катериной. Добром или угрозами. Наконец, однако, он был вынужден признаться самому себе, что угрожать ей особо нечем.
Его любовница была весьма богата (хотя Герсард даже не подозревал насколько), а, кроме того, имела влиятельных поклонников. Каждый знал, что Соломон Гриен считает её подругой и одаривает особым отношением. А тот, кто вызвал гнев Гриена, с тем же успехом мог сразу повеситься. По крайней мере, таким образом он избавил бы от лишних проблем себя и других. Поэтому Герсард решил помириться с любовницей. У венецианских купцов он заказал чёрную рабыню, хорошо обученную искусству ухода за телом и волосами, и маленького темнокожего мальчика, о покупке которого Катерина уже давно подумывала. Он надеялся, что даже не ценность этих подарков вернёт ему благосклонность женщины, а то, что он пытался удовлетворить её желания. Однако на всякий случай, и чтобы не приходить с пустыми руками, он намеревался презентовать Катерине прекрасную изумрудную диадему. Диадема эта досталась ему, впрочем, довольно дёшево, так как была частью имущества одной богатой горожанки, которое было изъято после вынесения приговора в инквизиционном процессе. А поскольку Сигизмунд Шонгауэр, руководитель местного отделения Инквизиториума, был приятелем Герсарда, сделка была совершена быстро и к удовлетворению обеих сторон. Впрочем, Шонгауэр не в первый и не в последний раз устраивал дело так, чтобы на конфискации имущества осуждённого зарабатывал не только Инквизиториум, но и он сам и его друзья. Каноник собирался, однако, поставить вопрос прямо: Катерина может рассчитывать на его помощь и благосклонность, но со встречами, совместными ужинами и забавами в спальне покончено. Недавно о любовнице Герсарда поползли исключительно гадкие сплетни, и последнее, чего каноник желал, так это оказаться в них вовлечённым.
Громила, приведённый Соломоном Гриеном, был так щедро оделён природой, что Катерине казалось, что он разрывает её на куски. В конце концов она не выдержала ударов его молота, ловко выскользнула из-под мускулистого тела и взялась за него языком и губами. И уже через некоторое время смогла вздохнуть с облегчением, так как гигант сделал то, зачем его привезли. Соломон Гриен, видимо, тоже был доволен развитием ситуации, поскольку восхищённо причмокнул и дал знак своему человеку, чтобы он оделся и вышел. Между тем, Катерина скрылась за ширмой и тщательно омыла лицо в тазу. Когда она вернулась, Гриен сидел на прежнем месте и с улыбкой смотрел на неё.
– Покрутись, дитя моё, – приказал он.
Женщина послушно крутанулась вокруг своей оси, позволяя волосам расплескаться в воздухе.
– Сколько лет мы уже встречаемся, ммм? – Спросил он.
– Три, – ответила она. – В сентябре будет три года.
– Точно, – вздохнул он. – А ты совсем не изменилась. Ни одной морщинки, ни одной складочки. Я бы даже сказал, что ты похорошела за это время.
– Благодарю вас, господин Гриен. – Она в шутку сделала перед ним книксен, хотя при этом у неё чертовски заболело то, над чем великан работал в течение последних нескольких молитв.
– Мне тем более жаль, что это, боюсь, наша последняя встреча.
– Почему? – Удивилась Катерина. – Неужели вы куда-то уезжаете, господин Гриен?
Она искренне огорчилась, ибо несмотря на то, что исполнение прихотей Соломона сегодня далось ей нелегко, он платил всегда за услуги более чем щедро. И, кроме того, всегда полезно иметь такого друга, как он.
– Нет, Катерина. Однако я думаю, что уедешь ты.
– Скажите, чем я провинилась? – Катерина встала на колени, и её глаза наполнились слезами.
Приказом, полученным от Соломона, нельзя было пренебречь. Но старый бандит посмотрел на женщину с недоумением, а потом положил руку ей на плечо.
– Дитя моё, – сказал он ласковым тоном, – ты меня неправильно поняла. Я не собираюсь выгонять тебя из Кобленца, ибо я питаю к тебе дружеские чувства и всегда охотно пользуюсь твоим милостивым гостеприимством.