Танцы на снегу

Охотники, низко надвинув плоские шапки на черные глаза, медленно подходили к тому месту, где лежал Кувырок. Один из них ворошил траву палкой. Другой твердо держал руку на спусковом крючке. Ружье было гладкоствольное, мелкокалиберное, с восьмигранными стволами. Приклад стерся от долгого ношения, вытертая ложа блестела.

У одного из охотников через правое плечо висели на веревке два убитых кролика. По жесткому выражению худых лиц этих людей, по блеску в темных глазах Кувырок понял, что они настоящие охотники — не праздные любители, взявшиеся за ружье от скуки, но хищники, которые ищут пропитания. Им знаком тот же голод, от которого страдает лиса, голод, от которого сжимается желудок и обостряются рассудок и воля. И лица их целенаправленностью выражения напоминали морды голодных хищников. Словом, они были опасны. Они не развлекались, они боролись за свою жизнь.

Кувырок увидел, что поодаль, примерно в двадцати прыжках от людей, сорвалась с места Большеглазка. Ружье взметнулось кверху, но снова опустилось. Выстрела не последовало. Очевидно, охотник решил не тратить заряд — до цели было слишком далеко. Люди пошли дальше, зная, что где-то поблизости залег еще один заяц. Кувырок лежал совершенно неподвижно, прижавшись к земле рядом с коровьей лепешкой.

Шаги приближались. Кувырок уже различал запахи недавно стрелявшего ружья и прокуренного человеческого дыхания. Ближе, ближе — Кувырку показалось, что еще мгновение, и тяжелый сапог опустится прямо на него. На самом деле нога прошла в волоске от его головы и погрузилась прямо в коровью лепешку. Человек с грубым ворчанием отдернул ногу, наклонился, сорвал пучок травы и стал обтирать сапог. А Кувырок лежал совсем рядом.

Охотники сошлись вплотную, шевеля сапогами траву и оглядываясь. Наконец они убрались в другую часть поля, так и не заметив зайца у себя под ногами.

В нескольких шагах от Кувырка сидел на гнезде козодой, которого они тоже не заметили. Птица смотрела на Кувырка расширенными от страха глазами, а человеческие ножищи топтались рядом, каждую минуту грозя наступить на гнездо. Когда люди ушли, заяц хотел заговорить с козодоем — все-таки они вместе пережили такое испытание. Но, к сожалению, их разделял языковой барьер, и Кувырок ничего не сказал.

Они встретились с Большеглазкой недалеко от норок.

— Еще бы немного… — сказал он. — Ты как, в порядке?

— Все хорошо. Я только боюсь, что они вернутся, раз теперь знают, что мы тут живем.

— Сомневаюсь. Может, они подумали, что мы кролики, а кроликов и так везде полно.

— Нет! Это цыгане, они знают, что делают. Если вернутся, то приведут ищейку, чтобы нас выследить. Тогда нам будет плохо. Но, может, им хватит двух кроликов, которых они убили. Ненавижу ищеек!

— Что за ищейки?

— Это у них собаки такие. Помесь колли с борзой — кожа да кости, но быстрые как молния. Если сядут тебе на хвост, обогнать их очень трудно. А зубищи острые-острые!

— Да, борзых-то я помню! — Он вздрогнул. — Ищейки, видно, не лучше. Что же делать?

— Остерегаться, — сказала Большеглазка. — Если они вернутся, придется бежать к реке. В крайнем случае бросимся в воду и поплывем.

— Здесь не переплыть, слишком широко.

— Не обязательно переплывать. Можно какое-то время плыть по течению, река сама понесет, а потом выкарабкаться на берег подальше. Трудно, конечно, но на худой конец годится.

— Конечно, — согласился Кувырок.

Позже Кувырок спустился к реке в том месте, где в нее впадал ручей. Он пил воду и вспоминал горные ручьи своей родины, как вдруг кто-то вылез из воды перед самым его носом. Это была выдра. Она вышла на берег рядом с зайцем и с интересом посмотрела на него маленькими блестящими глазами.

— Салют, ушастый! — сказала она. — Сдается мне, что ты больно мелкий для локальной разновидности рода «лепус». Я так понимаю, что ты нездешний, нихт вар?

Все, что смог произнести в ответ на эти слова оторопевший Кувырок, было:

— Чего?

Выдра отряхнулась.

— О, приношу свои извинения за то, что помешала твоим одиноким размышлениям в это дивное утро, когда солнце золотит своими лучами пышную траву. Позвольте представиться: Стиганда из древнего семейства куньих, знакомая с наречиями многих родов и видов.

Кувырок немного оправился от изумления.

— А, понятно, — сказал он. — Ты, значит, много языков знаешь. Совсем как моя подруга Джитти.

Выдра сощурила глаза.

— Эта превосходная ежиха мне знакома. В высшей степени достойное и уважаемое существо. Но тем не менее поставленный мною вопрос так и не находит ответа, и я вынуждена просить тебя вывести меня из недоумения. Ты не из местных племен?

— Племен? Ах, ну да. Нет, я не из них. Там, откуда я родом, мы говорим «кланы». Я горный заяц.

— О! Да, теперь я вижу и сама: хвостик белый, ростик малый, ушки ниже, глазки ближе — сомнений нет, ты горный заяц, дитя вересковых склонов, во всей своей красе. Счастлива с тобой познакомиться, сроду таких не видала.

— Откуда ты тогда столько знаешь о горных зайцах? — спросил Кувырок.

— Из рассказов бывалых, из бесед с мудрыми. Мой любимый супруг, Гастинд, с которым я провожу столько счастливых часов, упрекает меня за бессмысленную трату времени, но я ничего не могу с собой поделать, жажда познания сжигает меня. Я должна знать все тайны вселенной, иначе я просто заболею. Ты понимаешь меня или скорее склонен согласиться с Гастиндом?

— По-моему, просто замечательно, когда кто-то хочет все знать.

Выдра раскрыла пасть, и Кувырок, увидев острые, как иголки, зубы, вспомнил, что беседует со свирепым хищником — правда, все-таки в основном рыбоедом.

— Я рада, что ты так смотришь на вещи, — сказала Стиганда со вдохом, — слишком многие из окружающих думают только о том, чтобы набить себе брюхо. А я вот считаю, что знания неизмеримо выше пищи.

Кувырку пришлось признаться, что ему никогда не приходило в голову сравнивать одно с другим.

— А мне вот пришло. И я не единственное существо на свете, снедаемое любознательностью. Человек, живущий в этом доме, поглощен той же страстью. Много дней он проводит в наблюдениях за дикой природой и даже обходится без еды, чтобы не отвлекаться. Его собака, великолепная Бетси, не причинит тебе никакого зла. Я говорю это, чтобы твое сердечко не забилось, если она подойдет.

— Да, у меня тоже впечатление, что эта собака не злая. Хотя я, конечно, никогда не стал бы доверять собаке; хоть бы сто лет прожил.

— Я понимаю, что слишком многим из вас, зайцев, пришлось пострадать в зубах ее сородичей, но Бетси, поверь словам Стиганды, и мухи не способна обидеть. В собачьем теле у нее душа кролика. Ну а теперь ты должен рассказать мне про горы всё-всё! Про оленей, про диких кошек. А золотые орлы? Так ли они царственны, как про них говорят?

Так Кувырок познакомился с выдрой. Впоследствии это знакомство переросло в настоящую дружбу. Выдра славилась в округе своей любознательностью, которая выражалась в привычке подлавливать проходящих через ее территорию путешественников и донимать их настойчивыми расспросами обо всем на свете. Кувырок спросил Стиганду, знает ли она что-нибудь про Убоище. Выдра печально покачала головой и ответила, что иногда видела, как летит это существо в вечернем или предутреннем полумраке, но рассмотреть и опознать его на фоне серого неба не смогла. Она добавила, что никогда не видела никого, кто летал бы так бесшумно и быстро.

— Не стыжусь признаться, что прячусь, когда это существо пролетает, ибо до тех пор, пока не будет доказано, что вкус выдры ему противен, следует предполагать, что мое мясо он найдет столь же восхитительным, как и плоть любого кролика или зайца.

Расставшись с выдрой, Кувырок отправился к себе в норку вздремнуть, пока солнце высоко.

Когда день стал клониться к вечеру, пришла в гости Лунная зайчиха.

Большеглазка в таких случаях рассыпалась в восторженных приветствиях, Кувырок же, который ничьего превосходства над собой не признавал, здоровался с Догоникой вежливо, но без малейшего угодничества. Восторг Большеглазки явно льстил Догонике, но сама она держала себя с младшей зайчихой столь же бесцеремонно, как и с остальными членами колонии. Кувырок даже подумал, не было ли у них когда-то, еще до его прихода, какого-нибудь столкновения.