Танцы на снегу

— Ужасно странный, — согласилась соседка. — Но, опять же, эти ненормальные на все способны. То они мечутся, словно мир рушится, то замрут неподвижно и только глаза пялят. Кто их поймет, зайцев? Все звери как звери, нормально ходят, делают все разумно и с толком, а зайцы… Вечно они прыгают, дергаются, пляшут на задних лапах, дерутся непонятно из-за чего и вообще мотают нервы всем, кто попробует с ними пообщаться. Если и начнут что-то полезное, то никогда не доводят до конца, слишком они ленивы и нетерпеливы, даже нормальный дом построить себе не могут, живут в ямках, какие можно выкопать за две минуты. Добро бы они были кочевниками, которые всегда неприхотливы, так нет, живут в своих ямках всю жизнь, никогда далеко не отходят.

Ежихи степенно кивали головами, во всем соглашаясь друг с другом.

И все-таки, сказала Джитти, и зайцы — часть природы. Зачем-то ведь они созданы, кому-то понадобились — хотя и невозможно понять зачем и кому. Может, их пустили на землю для контраста, чтобы мир не стал слишком скучным, чтобы добавить в природу чуть-чуть глупости, для разнообразия. Красивые создания, спору нет, только вот мозги у них то ли задом наперед, то ли вверх тормашками — словом, шиворот навыворот.

Соседка поцокала языком и вытянула червя. Червь не желал быть съеденным и цеплялся за землю изо всех сил, но это его не спасло.

— Правда твоя, — согласилась, энергично жуя, соседка. — Мозги у них в ногах, а иногда ноги в голове.

— Ну, этот-то хотя бы норку себе выкопал настоящую, — признала Джитти, — как кролик. Хотя он определенно не кролик, но и для зайца мелковат, и норку выкопал короткую, с выходом на обоих концах, словно очень широкое U. Может, он родился слишком мелким и от него отказались родители? А может, он сам считает себя кроликом и не понимает, что он заяц?

Соседка предложила Джитти объяснить новому соседу, кто он такой. Хотя наверняка благодарности не дождешься. Когда этим торопыгам хватало времени сказать вежливое слово?

— Да, никакого воспитания, — заметила Джитти.

— Ох, вот уж что верно, то верно.

Джитти распрощалась с соседкой и пошла вдоль канавы в поисках завтрака. Она нашла под листком сочных личинок и, пожалев бедняжек, которым приходилось есть невкусные листья, когда всего через два поля, куда им никак невозможно добраться, расстилалось море божественно вкусного молодого салата, прекратила их страдания с радостным чувством, что делает доброе дело.

Вернувшись к своему гнезду, она увидела нового зайца. Он глядел печально, казался растерянным и вообще каким-то малахольным.

— Привет! — сказала Джитти. Она недурно знала заячий. — Что это с тобой? Заблудился?

Заяц поморгал.

— Можно и так сказать. Я, наверное, никогда не найду дорогу домой. Придется, видно, привыкать к этим противным местам.

У Джитти сразу зачесалось под колючками — по спине у нее бегали легионы блох. Как большинство животных, она гордилась родными местами и, хотя понимала, что поля здесь слишком плоские и разнообразия кругом мало, все же ощущала в этой земле какую-то таинственную привлекательность.

— Это я могу говорить, но уж никак не ты! — резко сказала она. Пусть чужак почувствует, что она рассердилась. — Нам тут нравится! Однообразно немного, да, но в этом есть таинственность и волшебство. А уж для тебя-то, заяц, эти места вообще должны быть священными. Ведь здесь жили люди, которые поклонялись зайцам: королева-воительница и ее племя. Здесь впервые появились ваши призрачные зайцы. Хотя я никогда их не видела и видеть не хочу.

Заяц снова моргнул. Что за несносная привычка!

— О, прости, пожалуйста. Я не хотел ничего плохого сказать про эти места, просто я родом с гор, и мне там больше нравится. Понимаешь?

— Горы, — кивнула Джитти, — знаю, они поднимаются с одной стороны и опускаются с другой. Ну и что? Что в этом особенного? Разве там есть болота? Нет! А солончаки? Тоже нет. А есть там живые изгороди или пахотная земля, ворота или перелазы? Ничего нет в твоих горах.

Заяц пошмыгал носом.

— Нет, и не надо! А где это ты так научилась говорить по-заячьи?

— Я свободно владею семью языками, — гордо сказала Джитти, — и еще на четырех могу объясняться чуть похуже. Я очень умная. Не теряю времени на ерунду — не ношусь сломя голову, не танцую на задних лапах, не прыгаю, как клоун. Время трачу с умом, слушаю, учусь, занимаюсь полезными делами.

— Воображала, — проворчал заяц и сиганул прочь, в поле, где принялся угрюмо грызть капусту.

Джитти посмотрела ему вслед. Она заметила, что он не такой быстрый, как местные зайцы, но бегает как-то по-особенному — пожалуй, так можно сбить с толку лису. Может, и выживет. Она, конечно, поняла, что он грустит по дому, как грустил бы каждый заяц. Иногда, осенью, зайцы снимались с места, передвигаясь перед наступлением зимы чуть повыше, но далеко никогда не уходили. А вот ежи могли свободно скитаться, была бы еда и место для ночлега.

Она покачала головой, прошептав старую ежиную пословицу. Потом сошла с поля и, протиснувшись сквозь густую изгородь, выбежала на пышный зеленый луг, спускающийся к речке с широколистыми ивами на берегу. Здесь было целое море полевых цветов. Лютики сверкали на крутом спуске, как желтые огоньки, сладко пахли перистые цветы таволги, между яркими пятнами одуванчиков, медуницы и ромашки нежно светились розовато-лиловые цветы валерианы. Бабочки — в основном пестрокрылки и крапивницы — порхали над цветами.

У Джитти сжалось сердце от этой красоты.

Что такое по сравнению с этим горы? Да видел ли он этот луг? Разве такое бывает в горах?

Ворча себе под нос, она скрылась в высоких цветах и спустилась к воде. На лугу жило много мелких зверьков, вроде мышей и кротов, но все они разбежались от Джитти, пока она пробиралась через сказочно прекрасный цветочный ковер.

Она спустилась к реке и долго пила холодную мутноватую воду. В канаве тоже была вода, но не такая вкусная.

Поодаль возились на берегу нутрии. Но Джитти не смотрела на них, ее внимание привлек один из местных зайцев, пересекающий реку выше по течению. Возможно, он хотел попасть именно на этот луг. Заяц плыл хорошо, как большинство русаков, и боролся с течением довольно успешно, хотя его все-таки порядочно снесло, и он выбрался на берег как раз там, где пила Джитти. Это оказалась зайчиха. Она отряхнулась, обдав ежиху брызгами.

— Эй! — крикнула ей Джитти. — Поосторожнее не можешь?

Зайчиха села столбиком и уставилась на Джитти.

— Извини, — сказала она, — я тебя не заметила.

— А ты вообще что-нибудь замечаешь? — проворчала Джитти. — Ох уж эти мне зайцы! Как тебя зовут?

— А тебе зачем?

Джитти сердито пыхнула.

— Зачем? Затем! Здесь появился новый заяц, с гор, и я подумала, что, если скажу ему твое имя, он, может, найдет тебя, и ты поможешь ему приспособиться к равнинам. А иначе как бы он в беду не попал! Ведь поблизости проходит лисья тропа. Если никто за ним не присмотрит, он напорется на лису, и его сожрут.

Зайчиха начала есть цветы, к досаде нескольких пчел, нацелившихся было на нектар.

— А мне-то что? — равнодушно сказала она.

Джитти недоумевающе посмотрела на нее. Зайчиха, приподнявшись на задних лапах, аккуратно скусывала цветочные головки. Как же это возможно, подумала Джитти, — по виду такое благородное создание, а так равнодушна к чужой беде. А ведь речь идет о таком же, как она, зайце! Но местные зайцы были известны своим эгоизмом, и Джитти не собиралась им спускать. Она решила настоять на своем.

— Я спросила, как тебя зовут, — резко сказала она.

Зайчиха пожала плечами:

— Ну Борзолапка.

— Хорошо. Теперь, когда мы знаем, кто ты такая, я могу передать это ему… Я даже не знаю, как его зовут. Вы, зайцы, такие скрытные. В общем, наверно, этот горный заяц придет к тебе, так ты, пожалуйста, обойдись с ним по-доброму, а то я напущу на тебя порчу.

Зайчиха перестала жевать и уставилась на Джитти.

— Не напустишь.

— Еще как напущу! — Джитти знала, что местные зайцы — самые суеверные создания на свете. У них было полно разных примет, они вечно таскались с какими-то оберегами. Джитти никогда не стремилась выяснить подробности, но случайно знала, что особую роль в заячьих суевериях играют сухие веточки вяза. — Найду вот вяз и такие чары наведу, что у тебя лапы отсохнут, — пригрозила она, наслаждаясь действием своих слов, — если не согласишься присмотреть за этим молодым зайцем и не пообещаешь хорошо с ним обращаться.