Страница 42 из 58
Понедельник, 17 октября 2011 г.
Перекрестный допрос Бориса Березовского (10:15)
Г-н Малек: Широко писалось в западной и российской прессе, что господин Березовский и господин Абрамович вместе приобрели активы «КрАЗа».
В этом контексте, пожалуйста, посмотрите на ваши свидетельские показания. «По этой причине мы по просьбе господина Абрамовича согласились, что моя и Бадри доля в алюминиевых активах, которые затем позже были приобретены от имени всех нас троих, будут как бы не видны, и вместо этого будут как бы принадлежать господину Абрамовичу через офшорные корпоративные механизмы». То есть если следовать вашей логике, имелось в виду, что во всех контрактах, во всей документации ваша фамилия не должна была фигурировать?
О.: Да, правильно.
В.: И если вы правы, то тогда объясните, почему фамилия Бадри фигурировала на соглашении «КрАЗа» и на других соглашениях?
О.: Как я уже объяснял: потому что Бадри не был сопряжен с таким же риском. Хотя с ним был сопряжен риск, потому что он руководил ОРТ, основной наш политический рычаг, но его положение совсем иное, чем мое. И вы знаете прекрасно, что даже когда я вступил в мощный конфликт с Путиным, он предложил, чтобы Бадри оставался в России, несмотря на то, что все прекрасно понимали, что мы близкие друзья и партнеры, тем не менее они понимали, что у нас разная степень участия в политике. И даже когда я уже уехал из России, Путин тем не менее пригласил Бадри на беседу, предложил Бадри остаться в России и забыть про меня.
То есть понимание риска, сопряженного с Бадри и со мной, было совершенно разным.
В.: Вы говорите, что «господин Абрамович попросил, чтобы моя доля и доля Бадри в алюминиевых активах, которые были позже приобретены от имени нас троих, была бы как бы скрытой, наше участие было бы скрыто». То есть вы здесь говорите, что фамилия Бадри тоже не должна проходить ни в какой документации?
О.: Ну, как было – так было. Вы знаете, что Бадри подписал соглашение, когда мы приобрели активы? А я не подписал. Вот, такова история, так произошло, но я не подписал по двум соображениям. Одна причина, как я уже говорил, я был намного больше задействован в политике, чем Бадри.
А во-вторых, я был депутатом парламента, и поэтому мне нельзя было подписывать такой документ. Абрамович подписал, но он так решил. Он решил нарушать закон – это было его решение. Я продолжал участвовать в переговорах, но не в плане официальных встреч, а в неформальных встречах. Потому что я начал этот процесс до того, как я был избран в Думу. Вот почему я продолжал участвовать не совсем в переговорах, но в дискуссиях. Но общие условия, как мы обсуждали с господином Сампшном в четверг, – это именно так, как я участвовал в этих переговорах, в этих дискуссиях.
В.: Но если ваша доля не должна была быть видна, почему вы давали интервью прессе в марте 2000 года и говорили о том, что вы приобрели алюминиевые активы?
О.: В марте 2000 года ситуация была несколько иной, как вы помните. Путин выиграл выборы, и все, во всяком случае я, считали, что риск снизился. Никто не знал, как быстро разрушатся наши отношения. Тем не менее ситуация была новая, настали новые времена. И, как вы знаете очень хорошо, весной 2000 года мы стали работать над подготовкой структур на Западе, для того чтобы структурировать и правильно, по-западному, оформить наши интересы во всех наших активах, включая алюминиевые.
В.: Господин Рабиновитц в первый день слушаний сказал нам, что в марте-апреле 2000 года вы наслаждались славой, что вы принимали участие в выборах Путина и что политическая ссылка еще была далеко в будущем. Это правильно отражает позицию?
Господин Рабиновитц сказал, что в марте-апреле 2000 года вы купались в лучах славы от вашего участия в кампании Путина?
О.: Секундочку. Ну, может быть, это не совсем правильно, может быть, это такое впечатление создалось у господина Рабиновитца. Частично это правильно, частично – нет.
Во-первых, я на самом деле не амбициозный, не тщеславный человек, я просто иду своим личным путем. И мой личный путь совершенно понятен: я пытаюсь подтолкнуть Россию к демократии. Конечно, я был доволен и рад, что мы выиграли на выборах. Хотя осенью 1999 года никто не верил, что Путин станет президентом, если посмотрите, поднимите прессу – его никто не знал. И я был счастлив, что он выиграл, – это правда. А второе… Что здесь второе?
Судья Элизабет Глостер: Вопрос такой: купались ли вы в лучах славы после вашего участия в победе Путина на выборах?
О.: Конечно, нет. Я был доволен. С другой стороны, госпожа судья, я хочу сказать, что касается будущего, то у меня не было никаких сомнений, что означает власть. И хотя Путин был моим близким другом и я его поддерживал, и когда он стал уже исполняющим обязанности президента, было одно интервью, и спрашивали меня: «Как вы думаете, Путин навсегда будет вашим другом?» И я ответил: «Конечно, нет. Потому что если Путин, когда получит власть, решит, что ему важно меня уничтожить, – он и уничтожит». И эти мои потрясающие отношения с Путиным, они для меня ничего не значили. Я прекрасно понимал политику. Если Путину будет выгодно избавиться от Березовского, он это сделает, я это всегда понимал.
В.: Теперь вернемся к встрече в гостинице «Дорчестер». Почему вы на встрече в «Дорчестере» не попросили, чтобы акции были переведены на ваше имя, если не было проблемы с такой информацией?
О.: Я уже объяснял, что, с одной стороны, мы стали готовить такие видные, понятные структуры, с другой стороны, я прекрасно понимал, что все может измениться за секунду, даже в ближайшем будущем, потому что в то время у меня уже были конфронтации с господином Путиным по вопросу Чечни, с конца 1999 года. Я вам уже говорил, что меня не удивило бы, если бы Путин стал со мной сражаться и перешел бы на вражескую ногу. У меня уже были отрицательные опыты в прошлом, и я знал, что все возможно.
В.: Но встреча в «Дорчестере» состоялась через шесть дней после избрания Путина?
О.: Да, совершенно правильно. 13-го, а Путина выбрали 7-го, но ситуация для меня была по-прежнему сопряжена с большой неопределенностью. Я прекрасно понимал, что могут быть причины, как Путин позже сказал, дать мне по голове дубинкой.
В.: Вы говорите нам, что Бадри вас информировал об основных вехах, событиях в этих переговорах. А знали ли вы, что Бадри подтвердил несколько раз всем тем, кто принимал участие в переговорах, что вы не участвовали в этом?
О.: Это совсем не правильно. Очень много есть доказательств, и на первоначальном этапе моя фамилия фигурирует и упоминается очень много: В&В, Бадри и Борис. Мне тоже показывали какие-то документы, я не очень люблю работать с документами, но мне достаточно показали документов, чтобы понять, что Абрамович, Дерипаска и Анисимов, безусловно, прекрасно понимали, что я был одной из сторон этой сделки. Позже они пытались меня куда-то там все глубже и глубже закопать, скрыть. И в итоге Бадри сказал: «Борис, они не согласятся с упоминанием твоей фамилии». Я сказал: «Ну и хорошо, пусть не упоминают». Но я не знал, что Бадри подписал документ, что он никогда не обратится в суд и не будет за это бороться, об этом мне Бадри не говорил.
В.: Господин Анисимов и господин Streshinsky из Coalco заявят, что Бадри сказал им, что он выступал единолично и что вы не участвовали в этой сделке. Вы в курсе этого?
О.: Это ложь.
В.: Это ложь, что такой разговор состоялся?
О.: Бадри никогда не мог бы это сказать Анисимову или кому-либо от Анисимова, потому что все прекрасно знали, что мы партнеры с Бадри 50 на 50. Это совершенно невозможно, невозможно себе представить, чтобы Бадри кому-либо такое сказал. Более того, если вы посмотрите на бумаги, которые показывают начало переговоров о продаже нашего второго транша 25 %, то оттуда совершенно четко видно, что все – и Анисимов, наверное, лучше, чем кто-либо, и Абрамович, конечно, тоже на этом же уровне понимания – знали прекрасно и понимали, кто является истинным продавцом своего второго транша.