Страница 27 из 37
Гримаса удивления и разочарования передернула ее симпатичное личико. Она открыла губки, чтобы, что-то сказать, но ничего не сказала.
− Ты разочарована?
- Немного да, говорю честно. Я получаю всего 105 рублей на заводе, но это только ставка, а после всех налогов выходит 80 в месяц, это сам понимаешь, копейки. Отец работает на заводе Микояна слесарем и зарабатывает в два раза больше меня. У меня трудно проходит беременность. Это хождение по врачам, по аптекам, да и питание нужно более усиленное, не щи на костных бульонах.
Я уже знал, что основное отличие города от деревни в том, что в городе деньги играют такую же роль, как наличие кислорода в воздухе. Если кислорода нет, человек погибает. Если в городе нет денег, человек не жилец.
У шести подъездного пятиэтажного дома, сработанного из силикатного кирпича, автобус от станции метро "Сокол" притормозил, и мы выгрузили мешок и тяжелый чемодан. Я подал Вале руку, ей это понравилось: есть на кого опереться, выходя из транспорта.
− Надо было взять такси, - посетовал тесть. - Напихал всякого барахла, а этого ничего здесь не нужно: в Москве все есть, были бы деньги, - ворчал он, недоверчиво посматривая на зятя, жмота, у которого, как ему казалось, заметно оттопыренный карман. Валя молчала, опустив голову. И мне сказать было нечего. Я схватил мешок, а в другую руку взял тяжелый чемодан и последовал за Валей ко второму подъезду.
−Я на пятый этаж не потащу, - сказал тесть, - а вы как хотите.
И он направился наверх.
− Постой здесь,- сказал я Вале, - я сначала отнесу мешок, а потом вернусь за чемоданом.
− Я так страдаю без лифта. Чем дальше, тем тяжелее вверх подниматься. Пятиэтажки специально строят, в них лифт не положен.
В небольшой двухкомнатной квартирке со смежными комнатами на пятом этаже коротала свой век семья Жарковых в составе трех человек.
Валя, несмотря на приятную внешность и покладистый характер, смогла выйти замуж только в тридцатилетнем возрасте и то за мужика из периферии, что считалось самым неудачным шагом в жизни, когда человек вынужден согласиться с неутешительным принципом: лучше что-то, чем ничего. Об этом мне напоминала постоянная грусть ее миловидного личика и не проходящая печаль черных глаз, сверкающих с каким-то укором под дугами густых черных бровей.
В этой хрупкой женщине было много мужества, чтобы не ожесточиться, подобно другим, и стойко переносить все тяготы жизни.
- Мне цена сто пять рублей, - повторяла она о себе часто, как будто цена человека измеряется только деньгами. - Я думала, что ты будешь той стеной, за которую я смогу прятаться от сквозняков, но, похоже, этой стеной должна стать я. А я слишком непрочная стена для тебя. А тут еще ребенок. Как мы будем его растить?
Валю постоянно подзуживала мать. Она выбирала такие моменты, когда я сидел в крохотной комнатенке за тонким дверным полотном, и громко произносила:
- Много денег привез твой муженек? Чай тышши две, три? Чичас ой как нужны деньги и тебе и всем нам!
- Да что ты, мама? какие деньги могут быть у молодого специалиста, тем более у учителя? Ни стажа, ни опыта... перебьемся как-нибудь, - пыталась гасить материнский пыл Валя.
- Чаво, чаво? Он нячаво не привез? Енто совсем худо. Я, вишь, не работаю...один Ляксей Григорьич тянет лямку. Бяда, бяда! Что оно творится! Что ж ты за голяка такого замуж пошла? Где была твоя голова? Вот оно всегда так, када без родительского благословения, сломя голову в омут с закрытыми глазами бросаются.
- Это мое дело, - слабо огрызалась Валя, - не вмешивайся, пожалуйста, в мою жизнь.
Ей не особенно можно было выступать против родителей, поскольку ответственный квартиросъемщик Алексей Григорьевич, должен был поставить свою подпись на бланке о том, что он не возражает против прописки зятя, приехавшего из далекой провинции. За эту подпись Валя сражалась с августа месяца. Отец был против прописки зятя и не без основания. Слишком долго он ждал этой квартиры, и она ему нелегко досталась. Потом у него был любимый сын Борис. Борис недавно женился и ушел жить к жене в комнатенку в коммунальной квартире. У отца всегда болело сердце, как там сын. А может, он вернется, поселится вместе с женой. А куда селиться, если эта клуша привезла какого-то голодранца из периферии? Не успел приехать, как уже проигрыватель включает, какого-то Бабаха слушает, музыкант облупленный.
Но подпись он все же поставил. А куда деваться? С пузом она уже ходит. Если этот голодранец сбежит, она станет матерью одиночкой. Много их, матерей одной ночки развелось, пусть уж, ладно, что будет, то будет.
3
В канун нового года, когда весь советский народ готовился к светлому празднику, чтоб встретить следующий год пятилетки, после которой уж наверняка наступит коммунизм, я собрался на прием к начальнику паспортного стола, чтобы получить добро на прописку. У меня были собраны все документы. Очереди действительно не было никакой: никто кроме меня не решал вопросы прописки в канун нового года.
- Ну, что на москвичке женился, чтобы получше устроиться, прописаться в столице? Знаю я вас, лимитчиков проклятых. Как тараканы лезете в Москву. Ну, где был почти шесть месяцев? Брак вон, когда зарегистрирован, шесть месяцев назад!
- Я у матери был, - ответил я, обласканный вежливым милицейским приемом, зная, что в милиции снизу доверху трудно встретить порядочного, и главное, вежливого человека, поэтому грубость и наглость, тупорылого, мильтона с погонами майора на плечах, принимал, как должное.
- Ну, ну, дальше.
- И работал учителем, после окончания университета.
- Что, что, что? Значит, ты молодой специалист. Ну, ну, голубчик, дуй дальше.
- Я недавно уволился, теперь хочу получить прописку, потому что в Москве, никто меня без прописки не возьмет на работу.
- Зря уволился. Ты, голубчик, обязан отработать три года по направлению после окончания советского вуза. Путь жена к тебе переезжает. Я в прописке тебе отказываю, понял? Возвращайся туда, откуда приехал. На селе нужны молодые специалисты. Село просто задыхается без молодых специалистов. А вы, кхе, кхе, в Москву как тараканы ползете. Любым путем. Конечно, находятся дурочки, которые дают себя облапошить, а когда у них пузо начинает пухнуть, со слезами сюда приходят, умоляют: пропишите моего мужа! Дудки вам, дурочки! Я и вашей клуше говорил: что вы, не могли за москвича выйти замуж, а дали себя какому-то колуну из периферии облапошить? вы же симпатичная женщина, вы хоть в зеркало почаще заглядывайте.
- А вы сами не предлагали ей руку и сердце? - спросил я спокойно.
- Рунду вы говорите, я еще, когда был в Рязани, женился.
- Сразу видно, что вы рязанский парень. А вообще я поражен высокой культурой столичной милиции. Мне можно идти?
- Чапайте...в свою глухомань и не лезьте в столицу.
Дома я рассказал Вале, как прошел прием. Валя залилась слезами.
- Наглец, какой! Который месяц он издевается надо мной. Я хожу возле него, сверкаю пузом, а он только ухмыляется. В последний раз он мне сказал: пусть ваш муж сам приезжает, я хочу на него посмотреть. А вдруг его в живых нет, а вы что-то такое непотребное задумали. Скажем, прописали мертвую душу, а потом будете требовать лишнюю площадь у государства. На очередь по улучшению жилищных условий начнете становиться. Нет, дамочка, не выйдет. Знаем мы таких.
- В юридическую консультацию надо обратиться, - предложил я.
В юридической консультации посмотрели все документы, сказали, что в прописке отказали незаконно и посоветовали обратиться в городской паспортный стол.
В городском паспортном столе, что размещался на ленинградском шоссе в доме номер шестнадцать, вопрос прописки решился положительно, и я стал москвичом. Валя была бесконечно рада. Она всю дорогу щебетала.
- У меня есть еще одна приятная новость, - сказала она, когда мы уже подходили к дому.- У моего папы родной брат Василий Григорьевич министр топлива и энергетики Российской федерации пригласил нас всех встретить Новый год у него дома. Я надеюсь, я возлагаю большие надежды на то, что он устроит тебя на работу. Ему это ничего не стоит. Достаточно снять трубку и сказать несколько слов.