Мгновения жизни

Я сижу в машине. Мне хочется крикнуть ей, чтобы она не смела говорить подобные вещи моему мальчику, но я молча сижу, не говоря ни слова, и не шевелюсь, когда автомобиль отъезжает. Я вижу, как мой маленький сын машет мне рукой, и слезы текут по его щекам. Лиллиан вполне счастлива со своей новой куклой, и ей не нужны утешения или объяснения. Почему именно сейчас? Я уверена, что она задает себе этот вопрос. Почему это я должна понимать их именно сейчас?

Запах камфары предупреждает меня о том, что подошло время очередного сеанса, и я стискиваю зубы, готовясь к тому, что сейчас произойдет. Нет никакого смысла умолять их остановиться и оставить меня в покое. Они утверждают, что лечение идет мне на пользу. А место здесь совсем неплохое. Замки есть, но ими почти не пользуются. Разрешается даже свободно гулять по территории, хотя если нас застанут за пределами клиники, то запрут в палате.

Чувство паники и ужаса, которое вызывает камфара, перед тем как на меня снисходит благословенное спокойствие, вынести очень трудно, особенно когда знаешь, что за этим последует. А я знаю. Я здесь уже три месяца. И за все это время мне ни разу не позволили увидеться с детьми. Я говорю Артуру и сэру Чарльзу — я говорю всем, врачам и сестрам, — что если только мне позволят повидаться с детьми, возможно, мне и не понадобится дальнейшее лечение, но, разумеется, меня никто не слушает. Когда ты здорова, тебя никто не замечает, а когда ты больна, тебя никто не слушает.

Дверь в мою комнату открывается, и входит сэр Чарльз в сопровождении двух сиделок.

— Полно, полно, миссис Блэкстафф, отпустите кровать и позвольте нам начать. Вы знаете, что мы делаем свое дело.

— Это для вашего же блага, — уверяет меня молодая медсестра, но выглядит она несчастной. В большинстве своем персонал хорошо относится к пациентам.

Я погружаюсь в полудрему, и в этом полусонном состоянии думаю о них, о Джорджи и Лиллиан, о том, что они выглядят как на картинке, удобно расположившись с чашкой чая в обществе Джейн Дейл у камина. Занавески еще не задернуты, всего только четыре часа пополудни, но уже темнеет. Раньше я боялась темных вечеров, но в последнее время они стали моими друзьями. Врачи удивляются моей силе и выносливости. Но как же иначе, когда за одну ночь нужно пройти двадцать миль.

Я еду домой. А вот и они — ждут меня у дверей, — мой муж и мои дети: моя семья. Я плачу, выходя из машины, мне помогает шофер. На ступеньках позади них появляется Джейн Дейл. Она выглядит очень молодо, хотя мы с ней почти ровесники. Зеленое платье облегает ее маленькую фигурку. Среди встречающих нет Лидии, как нет и нянюшки. Моя теща покинула этот мир, пока меня не было. Артур приехал навестить меня в клинике, чтобы лично сообщить эту новость. Он не часто приезжал ко мне; это не пошло бы мне на пользу, заявил он. Но он все-таки приехал, чтобы рассказать о том, что Лидия умерла, а нянюшка ушла от нас. Когда я заплакала, он решил, что скорблю о его матери, и мягким голосом, которого я очень давно от него не слышала, заявил, что мне не следует так расстраиваться, Лидия «прожила счастливую жизнь». Но на самом деле я плачу о нянюшке. Она была моей союзницей.

Мой муж целует меня в щеку, осторожно, словно боясь обжечься.

— Добро пожаловать домой, дорогая.

Лиллиан позволяет обнять себя, прежде чем побежать играть со своим новым щенком. Джорджи отказывается подойти ко мне, цепляясь за руку Джейн Дейл. Она улыбается, но не ему, не мне, а себе. Я опускаюсь перед сыном на колени и протягиваю к нему руки, но он лишь устремляет на меня взгляд своих глаз, которые я так люблю, и отказывается отойти от Джейн. Я поднимаю голову, встречаюсь с ней взглядом и успеваю заметить выражение торжества в ее глазах, прежде чем она отворачивается, чтобы придать лицу более приличествующее выражение.

— Поцелуй свою мамочку, Джорджи, и скажи ей: «Добро пожаловать», — говорит она ему, но при этом не убирает руки с плеча мальчика.

Я поднимаюсь на ноги.

— Все в порядке, Джорджи, ты можешь поцеловать меня позже.

— Он думает, что я нарочно бросила его, — говорю я Артуру, как только мы остаемся с ним одни.

— Разумеется, он так не думает.

— Но ведь я не бросала его, я всегда наблюдала за ними.

Артур бросает на меня странный взгляд. Он и в самом деле считает меня сумасшедшей, но я не могу рассказать ни ему, ни своим детям о том, что приходила сюда, в сад, когда темнело. Я смотрела на их окна, видела промелькнувшую светловолосую или темную головку, видела маленькую ручку, отодвигающую занавеску, чтобы кто-нибудь из них выглянул в темноту много позже, после того как в доме погасят свет. Не могу рассказать я и о том, что эти ночные странствия и дежурства у окон, а также то, что я видела постоянное присутствие Джейн Дейл, настолько сводили меня с ума, что даже сэр Чарльз мог бы чувствовать себя удовлетворенным. Но я не хочу возвращаться в клинику. Я хочу быть рядом со своими детьми, а для этого мне нужны мой муж и мое здравомыслие.

— В первые недели твоего отсутствия с Джорджи было нелегко. Вдобавок он заболел лихорадкой. Мы не хотели беспокоить тебя, но нам самим пришлось поволноваться. Он все время повторял, что ему нужно выйти в сад, чтобы найти тебя. Но потом он поправился и успокоился. Нянюшка ничего не могла с ним поделать. К счастью, у нас была наша маленькая Джейн. В общем, сейчас мальчик рассержен, но он простит тебя.

— Ты говоришь, что он успокоился, но я подозреваю, что он просто сдался. — Я снимаю шляпку и провожу рукой по своей новой короткой прическе. — Виола вернулась?

— Виола по-прежнему путешествует. Пожалуйста, не давай мне повода для беспокойства в первые же минуты возвращения. — В его голосе я улавливаю предостережение.

Вместе со мной из клиники приезжает инструкция о том, что мне можно, а чего нельзя делать. Мне ни в коем случае нельзя нервничать. Я должна только отдыхать. Мне нужен свежий воздух. Мне не следует переутомляться или волноваться. Мне необходимо проводить время в таких мирных занятиях, как садоводство и цветоводство. Если я буду настаивать на том, чтобы взять в руки карандаш или кисть, мои творения требуют внимательного изучения, чтобы проследить, не обнаруживают ли они признаков нарушения у меня умственной деятельности. Мне разрешается принимать немногих избранных гостей и, если мое душевное состояние будет и дальше улучшаться, я могу совершать короткие прогулки сначала под наблюдением, а потом и самостоятельно. Детям, разумеется, разрешается видеть свою мать, но их следует удерживать от слишком тесной связи с ней, поскольку болезнь может вернуться в любую минуту.

Проходит целая неделя, прежде чем Джорджи решается подойти ко мне. Я терпеливо ждала его, давая ему возможность сделать первый шаг. Я сидела в своей гостиной, держа на коленях Лиллиан и читая ей сказки из красной книжки. Я знала, что он каждый вечер прячется за дверью, слушая мой голос, а вчера он даже осмелился подойти вплотную к самым дверям. И вот мое терпение вознаграждено. Я вижу, как он входит в комнату, сунув палец в рот, держась поближе к стенам, словно ему грозит опасность, если он рискнет пересечь комнату. В следующее мгновение он бросается ко мне, и вот он рядом, прижимается к моему боку.

— Ох, Джорджи, — говорю я ему, — я так тебя люблю!

Я работаю в саду, гуляю, играю со своими дорогими детьми, но пока мне разрешают лишь ненадолго видеться с ними перед завтраком и после полудня, во время вечернего чаепития. Артур уверяет меня, что если я и дальше буду поправляться такими же темпами, то смогу быть с ними столько, сколько захочу.

— Вот увидишь, ты еще будешь умолять Джейн, чтобы она забрала их у тебя, — улыбается он. Я смотрю на него и не могу провести знак равенства между этим любящим и нежным, хотя и чуточку отстраненным мужчиной и моим врагом, каким он был всего несколько месяцев назад. Я полагала, что мои душевные раны не заживут никогда, но теперь начинаю думать, что ошибалась.