Мгновения жизни

— У тебя, случайно, не кружится голова, не подташнивает?

— Не больше, чем всегда. Просто невероятно — сколько раз мне казалось, что я вижу тебя, а потом мы столкнулись нос к носу в кафе. Это как бояться быть ограбленным на улице или заболеть раком. Мы волнуемся, нервничаем, говорим, что в следующий раз обязательно наступит наш черед, но когда он действительно наступает, мы стоим растерянные и ошеломленные, воздев руки к небесам, и задаем бессмысленный вопрос: «Откуда это свалилось на меня? И почему я?»

— Ограбление, рак и я — славная подобралась компания.

Она улыбнулась, склонившись над своей чашкой, а потом взглянула ему прямо в глаза. Это было едва заметно, но он явно смутился и покраснел. Потом выдавил неуверенную улыбку. Он слегка располнел, лицо чуточку округлилось, но это ему шло. Очертания его губ были такими же твердыми, как и прежде, а нижняя челюсть все так же выдавалась вперед, особенно когда он улыбался. В ярко-синих глазах притаилось выжидательное и настороженное выражение, которое так нравилось ей. Это был взгляд щенка, которому приказали лежать смирно. И вот он лежит, наблюдает, ждет, готовый вскочить при первых признаках того, что нашелся человек, кому хочется поиграть с ним. И она рядом с ним, все такая же угловатая, все те же прямые волосы падают ей на плечи, все такая же бледная, вот только веснушек стало больше после многих лет, проведенных на свежем воздухе. И кожа у нее выглядит не такой молодой, как у него. Вокруг глаз лучиками расходились морщинки, ведь ей все время приходилось прищуриваться, глядя в объектив. Тем не менее ей представлялось, что посторонний наблюдатель решил бы, что они совсем неплохо смотрятся вместе, хотя она и казалась немного мрачной, так что ее беззаботному и добродушному спутнику можно было бы посочувствовать.

— Ну, так чем же ты занимаешься, если не ветеринарией?

На мгновение его лицо приняло озадаченное выражение, а потом он откинулся на спинку стула и захохотал, легко и весело, как мальчишка, каким был когда-то.

— Ах да, точно, в юности я ведь хотел стать ветеринаром.

— Ты собирался открыть ветеринарную клинику живой природы, куда могли бы приносить больных и раненых животных, а ты бы лечил их бесплатно. — Она сознавала, что в голосе ее звучат ворчливые нотки, как у постоянного клиента ресторана, которому сказали, что клубника только что закончилась. — Мне это очень нравилось в тебе.

Но лучше бы она этого не говорила, потому что оба теперь испытывали смущение. Так, и что она заявит в следующую секунду? «Да, а потом ты обманул меня, бросил ради этой девчонки с розовой жевательной резинкой, чем разбил мне сердце, оставив совсем одну, да еще и в положении, хотя у меня, разумеется, случился выкидыш».

Грейс вдруг решила проявить упрямство, как с ней частенько бывало, когда она оказывалась в трудном положении.

— Мне и в голову не могло прийти, что ты передумаешь становиться ветеринаром. Я была уверена, что ты мечтаешь об этом. — И снова в тоне ее голоса явственно прозвучал упрек.

На этот раз он его заметил:

— Ты говоришь так, словно я обманул твои ожидания.

Почему-то все это время Грейс была уверена, что он лечит больных и раненых животных. Она с трудом сдержала улыбку, вспомнив, как давным-давно представляла себе: вот она приходит к нему в клинику, держа в руках маленькое тельце какого-нибудь раненого зверька, а он подходит к ней быстрыми шагами и бережно освобождает от тяжелой ноши. В ее мечтах они прекрасно подходили друг другу: она фотографировала страдание, а он избавлял от него. Сейчас, подумав об этом, она покраснела. Ну почему она не могла просто мастурбировать, как нормальная женщина?

— Собственно говоря, я — адвокат.

— Адвокат! Получается, ты не стал бы лечить бедное маленькое животное, а подал бы на него в суд, за то что оно закапало кровью твой корпоративный ковер.

— Какое животное? Какой ковер?

— А, не обращай внимания.

— А чем занимаешься ты? — спросил он у нее.

— Я — фотограф.

— Ну, хотя бы один из нас сохранил верность юношеским идеалам.

Она прикурила очередную сигарету и только потом сообразила, что сначала следовало бы предложить закурить ему.

— Спасибо. Вообще-то моя жена полагает, что я бросил курить.

Разумеется, он женат. Этого следовало ожидать. Даже Грейс была замужем, хотя и недолго.

— Дети?

Он гордо кивнул с таким видом, словно сию минуту собрался вывалить на стол целую кучу фотографий своих отпрысков.

— Трое. Девочки.

И наш мальчик. Но вслух она лишь сказала:

— Три девочки, надо же. А кто их мать?

Он откашлялся, избегая встречаться с ней взглядом.

— Собственно, ты ее знаешь. Это Черри. Мы поженились.

Грейс обдумала услышанное.

— Это правильно, — наконец решила она.

На лице его отразилось явное облегчение.

— Ты так думаешь?

— Думаю. Во всяком случае, ты разбил мне сердце не ради мимолетной прихоти.

Он всегда отличался излишней чувствительностью, да и понятливостью тоже. Сейчас Джефферсон подался вперед и сочувственным жестом накрыл ее руку своей ладонью.

— Но ведь на самом деле я не разбивал твоего сердца, правда?

Грейс убрала руку, посмотрела на него честными глазами и солгала:

— Конечно нет. Мы оба были молоды. Естественно, в тот момент я была расстроена, но разбитое сердце… — Она глубоко затянулась и улыбнулась ему сквозь облачко дыма. — Обычное словоблудие: рядовая простуда непременно означает ангину, головная боль превращается в мигрень, мужчина, делающий свое дело, становится героем, и поражение Англии в крикете считается трагедией.

Она видела, что он не до конца поверил ей и потому расстроился. Лицо его, стандартно-привлекательное, обладало особенным очарованием именно благодаря этой его подвижности, тому, как чувство трансформировалось в экспрессивность. Только много позже, фотографируя манекенщиц, чьи лица напоминали стоп-кадр даже в реальной жизни, она поняла, что продемонстрировала не по годам развитой талант, запечатлев эту живость его лица на самых ранних фотоснимках.

— А ты, — бросил он взгляд на ее левую руку, — замужем, дети есть?

— Разведена. Детей нет.

— Ты не хотела их заводить?

— Напротив, очень хотела.

— Прости меня.

— Не стоит беспокоиться, ты сделал все, что мог.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что «я сделал все, что мог»?

— Я так сказала? Я просто ошиблась и хотела сказать: все, что ты сделал, только к лучшему.

— Сколько ты еще здесь пробудешь?

Она погасила окурок и почти сразу же потянулась за новой сигаретой. Он поднял бровь, но дал ей прикурить.

— Я улетаю через два дня. — Воцарилось молчание. — Ты завтра занята?

Она кивнула.

— Съемки. На Кингз-роуд. Реклама. Наверное, на это уйдет почти целый день.

— А у меня вечером ужин с деловыми партнерами. Что ты снимаешь?

— Женщину, сильную, но уязвимую, общительную, но окруженную ореолом таинственности, беспечную, но упорно стремящуюся взойти на самую вершину, независимую, но жаждущую любви, женщину, которая носит супертонкие прокладки анатомической формы.

Он рассмеялся, но потом спросил:

— И ты снимаешь такую ерунду?

— Почему нет? И это вовсе не ерунда, это работа. А деньги, которые она приносит, позволяют мне заниматься собственными проектами.

— Ты так похожа на себя, Грейс. Целеустремленная и не знающая сомнений.

Он выглядел таким красивым и серьезным, что она ласково, не издеваясь и не поддразнивая его, заметила:

— А кем еще я могу быть?

— Ты понимаешь, о чем я говорю. Большинство людей просто играют придуманные роли. А ты — нет. Это приятно.

Улыбаясь, она покачала головой.

— Я тоже пыталась, но потом решила оставить это дело для других — у них получается лучше. — Она взглянула на него, склонив голову, и на губах ее играла слабая улыбка. — Когда я только познакомилась с тобой, ты очень переживал: о своих диких животных и лесах. Ты вкладывал всего себя в то, что делал, словно старался написать свою жизнь заглавными буквами.