Мгновения жизни

— Ну все, хватит. — На лице Джефферсона появилось выражение обиженного школьника, и он поднес руку к глазам, прикрывая их от яркого солнца. Она посмотрела на него, сидящего в высокой траве, с растрепанными волосами, обиженно надувшего губы.

— Никто не видит того, что вижу я. — Направив на него объектив, она нажала спуск. — Готово, ты мой. — Она улыбнулась, и теперь, когда снимок был сделан, ее тревога улетучилась.

Когда они убрали после себя и сложили остатки в корзину, он притянул ее к себе — улыбающийся, голубоглазый, взлохмаченный — и поцеловал. Она испугалась, что сейчас лишится чувств от любви. Джефферсон отпустил ее, глядя в небо.

— Становится прохладнее. Не хочешь пройтись? Есть одно местечко, которое я хочу тебе показать.

Грейс казалось, что жара стала настолько невыносимой, что сам дьявол может принимать солнечные ванны, но она ответила, что с радостью прогуляется и чем дольше будет прогулка, тем лучше, добавила она, не в состоянии остановиться. Они углубились в лес, по его словам, он тянулся до самой канадской границы. Жужжание насекомых сделалось громче, и Грейс восхитилась их «манерами». Казалось, они понимают, что их лучше слышать, нежели чувствовать, и они совершенно не беспокоили юношу и девушку, даже не позволяли себе усесться им на руку или шею. Над головами ветви деревьев тянулись друг к другу, сплетаясь в замысловатые узоры и пропуская ровно столько солнечного света, чтобы он окутывал ее и Джефферсона мягкой и прозрачной зеленой вуалью. Издалека до них донеслось журчание воды по камням, там, очевидно, протекал небольшой ручеек. Грейс отпустила его руку и побежала на звук. Она споткнулась о торчавший из земли корень, а когда выпрямилась, впереди из травы вспорхнула стайка крошечных желтых бабочек, этакое цветное пятнышко на слабом ветру. Они покружились на месте, а потом упорхнули в глубину леса.

— Я часто приходил сюда, когда был маленьким, и воображал, что я — единственный на всей земле мальчик, которому удалось пробраться сюда, — сказал Джефферсон. — Мне казалось, что это место существует только для меня, а когда я ухожу отсюда, оно сразу же исчезает. — Он смущенно улыбнулся ей, словно испытывал неловкость при воспоминании о своих ранних, столь глупых представлениях.

— Совсем как Бригадун, — заметила она.

— Брига… что?

— Шотландская деревушка, которая появлялась и исчезала для одной только Джин Келли.

— Правда?

Она взяла его за руки, словно намереваясь пуститься в пляс.

— Нет, нет, неправда.

Лес выглядит таким величественным и волшебным, особенно здесь, вокруг них, поэтому он принял решение посвятить жизнь заботе о животных. Отец его и дядя были адвокатами, дедушка тоже подвизался на юридическом поприще, так что ему предстояло порвать с семейной традицией.

— В этом самом красивом месте, которое только мне доводилось видеть, тем не менее страдают животные, и помочь им некому. Когда весной зацветают колокольчики, это противоречие становится совсем уж неприличным. Как-то я нашел енота, у него были перебиты задние лапы. Он дополз до ручья, чтобы умереть на берегу, и одна его лапка бессильно свисала с берега и касалась воды. Я видел лису, попавшую в капкан. Она прогрызла себе лапу до кости, пытаясь освободиться. Вот тогда я перестал воображать, будто лес принадлежит одному мне. — Он медленно покачал головой, и Грейс показалось, что он украдкой смахнул слезу. Она решила, что у него глаза ребенка, широко раскрытые, внимательные. — Говорю тебе, она была такая крошечная, что из нее не вышел бы даже приличный воротник.

— Не надо. — Грейс отступила на шаг, подняв вверх руки.

— Я собираюсь зарабатывать себе на жизнь, ухаживая за домашними животными состоятельных людей, а в остальное время буду бесплатно лечить больных и раненых диких животных, которых может принести ко мне любой.

Она взяла его лицо в свои руки и заглянула ему в глаза.

— Я думаю, это отличный план.

Он поцеловал ее, медленно и властно.

— Я знал, что ты поймешь, — сказал он. — Я знал, что ты — именно та девушка, которая поймет меня.

Внутренне он был красив так же, как и внешне, и она любила его — что же здесь было непонятного? Грейс двинулась дальше, размахивая руками и дрыгая ногами; она была настолько переполнена любовью, что ей необходимо было выплеснуть хотя бы часть ее, пока она не переломилась под ее тяжестью.

— Эти шесть недель были самыми долгими в моей жизни, — сказала Грейс Джефферсону.

— Разве не так говорят, когда тебе до смерти надоело что-то? — Они лежали рядышком на грязном, изгрызенном мышами матрасе на чердаке дома Синглетонов.

Грейс повернула к нему голову.

— Не кокетничай со мной, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

Джефферсон навалился на нее сверху, так что она не могла пошевелиться.

— Нет, не понимаю. У тебя глаза колдуньи и мягкие губы, а в твоих речах разобраться попросту невозможно.

— Очень даже возможно. — Она оттолкнула его и села. — Здравый смысл — это наша семейная черта. В школе учителя всегда хвалили мои сочинения как раз за этот самый здравый смысл. Сочинения Грейс всегда очень понятные, говорили они. В Кембридже я буду изучать английскую литературу. Для этого нужно обладать здравым смыслом и быть понятным. Во всяком случае, так говорят.

— С фотоаппаратом у тебя получается лучше. Ну, так что ты пыталась мне так понятно объяснить?

— Что дни, исполненные значимости, перевешивают на весах времени. — Она наклонилась и поцеловала его в шершавую загорелую щеку. — Да, и еще я люблю тебя. — Он покраснел и отвел глаза. — Разве ты не хочешь, чтобы я любила тебя?

Он поднялся на ноги и натянул футболку.

— Конечно, хочу. Просто все это слишком серьезно, вот и все. Я не привык, чтобы девчонки вели себя столь откровенно. Но это круто. Мне нравится.

— Очень любезно с твоей стороны. Но можешь не беспокоиться: в данный момент ты мне ничуточки не нравишься.

— И что это должно означать?

— Разве непонятно?

— Нет. Особенно если учесть, что всего пять секунд назад ты сказала, что любишь меня.

— Ну, так я передумала, после того как узнала, что ты меня не любишь. Я плохо переношу отказы.

— Я не отказываюсь от тебя. Просто это слишком серьезно, вот и все.

— Может быть, я ошиблась, принимая хороший секс за любовь. — Грейс застегнула «молнию» на своих джинсах.

— Ты хочешь сказать, что нас с тобой связывает только секс?

Грейс сидела на полу, поджав ноги, в нескольких дюймах от него. Она подалась вперед и взглянула ему прямо в глаза.

— Нет, дело не только в сексе. — Она повалилась лицом вниз на матрас, и он услышал ее приглушенный голос: — Черт, не понимаю, что со мной. Черт, черт, черт. Почему я всегда говорю такие вещи?

Она почувствовала на своем плече его руку. Он улыбался, и в глазах его светилась такая нежность, словно она была детенышем, который только появился на свет и уже умудрился повредить себе лапку.

— Ты забавная и странная, Грейс. Но и очень милая.

Несмотря на жару, Джефферсон играл с отцом в теннис. Увидев приближающуюся Грейс, он остановился, прервав свою подачу, широко улыбнулся и помахал ей рукой.

— Вон идет моя девушка.

— Мы играем или нет? — окликнул его отец с противоположной стороны корта.

— Сейчас я его быстренько обыграю, — заверил ее Джефферсон. — А потом мы пойдем купаться.

Грейс не возражала против того, чтобы немного подождать. Совсем не возражала. Ей доставляло удовольствие наблюдать, как он занимается любимым делом. Она могла бы часами просто сидеть здесь и радоваться их любви, наслаждаться его близостью, особенно если бы еще не беспокоиться о том, как сохранить и удержать это чудо. Любить оказалась так трудно. Поэтому она обрадовалась возможности отдохнуть, сидя в сторонке, и наблюдать за ним, сознавая, что, подобно мячу, который отлетел за сетку, он неизбежно вернется к ней. Его блестящие волосы мокрыми прядями падали на вспотевший лоб, красиво перевязанный белой лентой, совсем как у Бьорна Борга. И, как у Бьорна Борга, его плечи были одновременно широкими и сухощавыми, а ноги — крепкими и стройными. Его отец раскраснелся и тяжело дышал.