Страница 4 из 5
Я пошла в комнату решать задачу, а тут как раз явился дядя Саша и папу от меня отвлёк. Мама стала собирать на стол, обнаружила, что дома нет хлеба, и отправила меня в магазин.
Я подошла к тётеньке в кассе и сказала:
– Посчитайте мне, пожалуйста, за семь буханок хлеба.
Она нажала на кнопочки кассового аппарата и говорит:
– Сто семьдесят пять рублей. А зачем тебе так много хлеба? Ты и не донесёшь.
Я обрадовалась:
– Ой, спасибо! Мне так много не надо, мне только одну буханку! Кассирша пожала плечами, выбила чек, я взяла хлеб и весело побежала домой.
Папа играл с дядей Сашей в шахматы. Он увидел меня, хлопнул себя по лбу и вспомнил про задачу:
– Как наши математические успехи продвигаются?
– Сто семьдесят пять рублей! – выпалила я.
Папа был доволен. Он сказал, что, как только я исправлю двойки, мы пойдём в цирк. Но тут кто-то позвонил в дверь, и меня ударило недоброе предчувствие. Перед глазами поднялся туман… И в этом тумане возникло лицо той доброй тётеньки с базара. Я, наверное, потеряла сознание, потому что сразу же помчалась в свою комнату и за лезла под кровать. Под кроватью было немножко пыльно. Пыль пахла перцем и щекоталась в носу.
Мне хотелось громко закричать и заплакать, но я сдерживалась изо всех сил.
Взрослые о чём-то говорили в передней, мне не было слышно. Потом входная дверь хлопнула, и в мою комнату вошёл папа. Он молча вытащил меня за руку из-под кровати и поставил перед собой.
– А ещё говоришь, что ты не нервный! – попыталась напомнить я.
Но папа будто оглох и продолжал молчать, пристально глядя на меня. Я поняла, что врать бесполезно и, плача, рассказала папе всё от начала до конца. Кроме Олежкиного звонка директору и того, что папу вызывают в школу. Язык не повернулся. Папа выслушал меня и молча вышел, закрыв дверь. Мне стало немного легче. Но ненадолго, ведь оказалось, что никто со мной не разговаривает. Они объявили мне бойкот. Я проплакала почти весь вечер. На следующий день повторилось то же самое, и вечером я опять плакала.
Утром в понедельник я плакала по дороге в школу. Я стояла за деревом возле школы и ревела в три ручья. У меня даже голова заболела.
– Ты что тут делаешь? – послышался чей-то голос. Это был Юрий Михайлович.
– Пла́чу…
– О чём же ты, красна де́вица, плачешь? – засмеялся он.
– О математике…
Юрий Михайлович взял меня за руку и повёл в директорскую. По пути он заглянул в класс и вежливо сказал Римме Анатольевне (она, оказывается, уже вышла на работу):
– Извините, я задержу на один урок вашу ученицу. Сейчас ведь литература? Тогда ничего страшного.
Он посадил меня на стул напротив и участливо спросил:
– Как здоровье отца? Если не ошибаюсь, у вас наследственное заболевание сердца?
Я снова заревела, и он дал мне попить воды. Мои зубы стучали о стакан. В воду капали слёзы.
– Я вас обманула, – прорыдала я. – Папа у меня здоровый как бык.
– Ну-ну, успокойся. Ты же совсем не глупая девочка. Читала «Денискины рассказы»? Помнишь: «Тайное становится явным»?
– А если я боюсь!
– Чего ты боишься?
– Ва-а-а-ас… И математику…
– Что же это – мы такие страшные?
– Да-а-а… Вы мне всегда двойки ставите…
Юрий Михайлович вздохнул, повернулся к окну и тихо сказал:
– Снег идёт. Вот уже второй снегопад. Скоро зима… Мама моя её не любит, а я неплохо к зиме отношусь, без особых претензий.
Вот только в школу с утра идти неохота. Холодновато, да и вообще… Я говорю маме: «Можно, я сегодня прогуляю? Скажу, что заболел. А то у меня там есть одна ученица, сил нет учить её, прямо беда». А мама мне: «Как не стыдно, это же неправда, ты совершенно здоров! Иди и учи!» Как в анекдоте получается…
Пока он говорил, у меня пропало всякое желание плакать. Даже слёзы высохли на щеках. Мне стало жалко Юрия Михайловича. Директорам, конечно, совсем врать нельзя. Когда я вырасту, ни за что не соглашусь стать директором.
– Юрий Михайлович, а хотите, я больше не буду вас бояться?
– Очень хорошо, – обрадовался он. – Только тебе, Валентина, для этого надо будет математику учить. А я теперь всё знаю и не буду твоего папу в школу вызывать. Ты сама ему всю правду скажешь. Ну как, по рукам?
– По рукам!
И мы весело ударили ладонь об ладонь.
Моя сестрёнка Анжелика
Я понимаю, почему взрослые заводят себе ребёнка. Потому что им скучно, и никто не задаёт вопросов, и никто не просит купить игрушку или мороженое. Было бы странно, если бы мама вдруг начала просить папу купить ей игрушку. Все стали бы, наверное, смотреть на неё как на ненормальную. Вот почему ребёнок необходим. А ещё его можно нарядно одеть, завязать большие банты и взять с собой в гости. Все спрашивают тогда:
– Чьё это милое дитя?
А мама, очень довольная, отвечает:
– Это моя девочка.
И если я веду себя хорошо, мамины подружки восторгаются:
– Вылитая мама, такая же симпатюлька!
Или:
– Ах, это папины глазки!
Но так было раньше, а теперь мне, наверное, придётся умереть, потому что у мамы с папой появился ещё ребёнок и я им стала уже не нужна. Когда покупают какую-нибудь вещь, её берегут, вытирают тряпочкой и думают: «Как хорошо, что она у меня есть!» Но потом вещь портится, и её безжалостно выбрасывают в мусор, а взамен покупают новую. Так случится и со мной.
Я принесла много горя своим родителям. Вот и вчера папу вызывали в школу за то, что я написала толстым фломастером на куртке Сашки Иванова из третьего «б»: «Нет коня – сядь на меня». Но папа-то здесь при чём? Просто Сашка каждый день дёргал меня за косички. Я не выдержала, взяла ножницы и отрезала обе косички, а потом спряталась в раздевалке, нашла Сашкину куртку и написала на ней про коня. Тут меня увидела Ленка Сивцева и наябедничала учительнице. Но ничего, сегодня я успела бросить в Ленкин портфель игрушечную мышку. Ленка боится грызунов, а эта мышь абсолютно как настоящая, её мне подарил Олег. Теперь Сашкина мама требует, чтобы её сыну купили новую куртку, потому что фломастер не отстирывается. А кто купит мне новые косички?..
Мама лежит в больнице. Папа ходит весь радостный и каждому сообщает, даже если его не спрашивают:
– Девочка! Четыре кило!
Ну и что? Я хоть и худая, вешу без двух килограммов тридцать, а никто и не думает этим хвастаться. Если бы они хоть мальчика завели, а то снова решили взять девочку, ну прямо никакой фантазии!
Вчера Анастасия Павловна, наша соседка снизу, спросила меня: «Ну что, пелёнки стирать будешь?» Ещё чего! Пусть памперсы покупают. А может, они собираются подержать меня дома для стирки и завёртки пелёнок на их нового ребёнка, чтобы сэкономить на памперсах? А потом, когда он сам научится в них заворачиваться, сдадут меня в детский дом?
Присматривать за мной иногда приходит соседка справа Оля, потому что папе некогда. Нужны деньги, он вечерами работает на своей другой работе, которая называется «халту́ра», а дядя Сеня как раз в командировке.