Страница 48 из 54
Крестовский и напросившийся к нему в корректировщики Свояк свернули в неприметный проулок и растворились в темноте. За ними, выдерживая дистанцию, почти бесшумно перемещаясь от стены к стене, поводя по сторонам трубами навёрнутых на стволы глушителей, двинулась группа прикрытия.
Рыхлый и его Чинганчгуки скользнули к смутно темнеющей впереди массе форта. Он тут совсем новенький можно сказать, дитя войны Севера и Юга. Ещё и пятидесяти нет. В ночной прицел видно, что часовые на ближней стене собрались в кучку и травят байки. Сейчас прилетит им за нарушение правил несения караульной службы. Индейцы вскидывают левые руки и утыканные стрелами охраннички кулями валятся со стены. Надо же, а мы смеялись над Рыхлым и его страстью! Нашёл-таки общий язык с обитателями резерваций, нашёл!
Наша очередь.
Трясется под ногами хлипкая лесенка — хорошо, стена невысокая. Переваливаюсь через парапет, отпрыгиваю в сторону, вскидываю свой «Хеклер» — целей нет. Веник и Виталя принимают влево. А ББ хакает, и ствол в руках ходуном ходит. Теоретик. Перед ним лучше не становиться, учту.
Лестница со стены внутрь форта широкая, кирпич не расшатан, за это отдельное спасибо неизвестным строителям. Из-за моего плеча раздаётся короткий лязг, часового у входа в арсенал отбрасывает на стену, он роняет винтовку и медленно сползает на землю.
Теперь штаб и казарма. Надо спешить — за нами через стену уже ломятся пернатые (или оперённые?) воины Рыхлого.
Выпрыгиваю из-за угла и бью ножом в шею часового у штаба. Уворачиваюсь от хлынувшей крови. Дверь. Закрыта. Разделяемся, ББ и Серебряков бегут через плац к казарме, я выдёргиваю из креплений «Итаку». Будем шуметь.
Тук-тук! Выстрел из дробовика выносит дверной замок, вышибаю дверь ударом ноги и бросаю в тёмный проём ребристую тушку гранаты. Отпрыгиваю в сторону. Бах!
Дверь услужливо распахивается — спасибо взрывной волне. Влетаю внутрь. Длинный коридор, рядом со столом стонет кто-то, прижимающий руки к животу. Контроль, пробегаю мимо. Из боковой двери выпрыгивает серая фигура с револьвером в руке, стреляю в голову. Патроны в дробовике с картечью, хорошо, что убирать здесь мы не собираемся. Прыгаю в небольшую нишу, поднимаю ствол — как знал. Следующий ковбой в коридор вылетает в прыжке. Надо же, какой прыткий, успел два раза бахнуть из револьвера в сторону входа. Хорошо, что меня там уже нет. Трачу третий патрон. Перезаряжать некогда, дробовик в зажимы, подхватываю болтающийся на ремне автомат. Двое на лестнице, бегут со второго этажа. Отличный у Хеклера глушитель – вспышка не засвечивает ночной прицел, лязг затвора громче звука выстрелов.
Ещё два минус. На дворе крики и стоны — выбегающих из казармы солдат отстреливают в два ствола. Мы специально дали понять, что нападём сегодня — весь гарнизон должен был собраться в форте, некогда нам их по городу вылавливать.
Кажется, здесь всё. Боком, приставными шагами подбираюсь к лестнице. Поднимаюсь, не сводя глаз и ствола с верхней из видимых ступенек. Похоже два охламона, валяющиеся на первом пролёте были единственными обитателями второго этажа. Расслабляюсь, опускаю «Хеклер» к ноге, удерживая компактную машинку за пистолетную рукоять. Делаю два шага вперёд и чувствую, как волосы на затылке начинают шевелиться от предчувствия опасности. Падаю назад, собираясь кувырком уйти под прикрытие каменной колонны.
Поздно. Именно из-за колонны высовывается прятавшийся там хмырь, очки которого блестят даже в полумраке неосвещённого коридора. Выстрел из револьвера обжигает правое плечо, автомат выворачивается из разжавшихся пальцев. Сцепив зубы и не обращая внимания на цветные круги в глазах заканчиваю кувырок и левой всаживаю нож в живот очкарику. Он пытается ещё раз нажать на спуск своего «Смит-Вессона», но рука не слушается. Я чувствую, как жизнь из его тела вливается в мой клинок, нагревая рукоять. Толкаю хватающего воздух распахнутым ртом хитрого ботана в сторону. Он сползает на пол, обутой в тяжёлый ботинок ногой выбиваю из его руки револьвер.
Тля, как больно! Правая рука болтается как плеть, пуля наверняка зацепила кость, хоть и прошла навылет.
Чёрт, как я этого не люблю! Здоровой рукой лезу в подсумок, достаю оттуда флакон с экстрактом почки Бархатника. Задерживаю дыхание, срываю пробку и залпом заглатываю содержимое. По телу прокатывается огненная волна, поднимая дыбом каждый волосок и сокращая все мышцы по очереди. Даже те, о существовании которых ты до того не подозревал. Боль не то чтобы проходит совсем, но становится терпимой, рука начинает двигаться, кровь из раны больше не течёт. А больше и не надо, и так весь коридор захлестал, будто барана тут зарезали. Терпеть не могу вид собственной крови. И запах. Подбираю автомат, куском срезанной с очкарика сорочки стираю с него липкое и красное, спускаюсь на второй этаж. Рука уже почти не болит. Как говаривал девочке Элли её дядюшка, много повидавший моряк Чарли Блэк:
— Если готовить с любовью, девочка моя, даже самая вздорная тёща может доставить человеку немало приятных минут, — при этом одноногий путешественник всегда поглаживал татуировки, сделанные безвестными умельцами с острова Куру-Кусу.
Вот ведь никчемным человеком при жизни был Моня Бархатник, а сумел принести пользу человечеству.
Если бы ещё зелье не так сильно отдавало мочой…
Михаил Крестовский aka Korpus Kristi
Разворачиваю принесённый с собой коврик. Лежать на каменистой площадке без пенки то ещё удовольствие. Набрасываю на себя «лохматку», сменяю бейсболку на чёрную бандану — ночью наличие козырька неактуально. В поле ночного прицела холодные силуэты мониторов на фоне тёплой ещё воды. Днём было бы наоборот, но днём я тепловизор на винтовку ставить не люблю. Старая школа, ортодокс, можно сказать.
В прицельной сетке привольно расположился вахтенный матрос. Не спит, что в принципе, характерно для американского флота — служба у них поставлена хорошо. Я бы сейчас предпочёл иметь дело с испанцами или их производными, те высокой дисциплинированностью не грешат. Но имеем то, что имеем.
— Четыреста тридцать ярдов два дюйма до мостика правого монитора, — это Свояк, разобрался, наконец, с лазерным дальномером.
— Принял.
Поправки вносить не буду, просто по сетке скорректирую. Элементарно — три с половиной деления вправо, одиннадцать с четвертью вниз и семь влево-вверх по диагонали. Анфиса справится, не говоря уже про обезьяну.
«Баррет» с глушителем на такой дистанции кроет всё, до чего дотянется, но для мониторов я сегодня припас немецкую «Эрму» SR-100. Ствол поставил под .300 Винчестер-Магнум, для таких дистанций с глушителем просто оптимальное решение. А пятидесятка пусть пока в чехле полежит, что-то мне подсказывает, что сегодня ей и без сапрессора работа найдётся.
Опускаю нашлемный ПНВ. Пришлось, конечно, повозиться, переставляя крепление под него на бандану, но получилось хорошо, надёжно. В зелёном поле чётко видны подбирающиеся к форту фигурки. Должен сказать, я был категорически против детских игр – луки, индейцы… Песочница какая-то! Но решили использовать, политика.
Часовые падают. Всё-таки смогли, идиоты. До последнего не верил, что справятся, собирался зачищать часовых сам. Впрочем, чья это там голова из-за зубца поднялась?
Тело привычно замирает, движется только палец на спусковом крючке. Хлопок, есть! Эти чайники даже не заметили, что я за ними прибрался.
Пошла штурмовая тройка. Эти по взрослому, сам снаряжение подбирал. Взяли стену, началась зачистка. Теперь моё дело — мониторы.
На палубу второго монитора вылез лишний персонаж. Жарко ему внутри, видите ли, прохлады захотелось. Достаю из подсумка ещё один магазин и кладу так, чтобы потом для замены хватило пары движений кистью.
Выстрел из форта, по звуку — «Итака». Пошла громкая фаза операции.
Снимаю вахтенных на мониторах, быстро передёргивая затвор немки движением большого пальца правой руки. Сменяю магазин и сношу с палубы последнего охламона.