Страница 24 из 54
Из глубины послышался треск сминаемых досок, земля на могиле зашевелилась, вспучилась, и из недр, разгребая грунт, выбрался погребённый недавно Гюнтер Хрюнинг, зомби.
Зловещий незнакомец оказался махровым некромантом.
Вот и весна наступила. Солнышко, благодать. Дамы начинают снимать излишние одежды. Оно, конечно, не начало двадцать первого века, здесь и в жару много не увидишь, длина подолов от погоды практически не зависит, но всё же греет душу, этого не отнять.
Бухта практически пуста — эскадра, объединившись с Владивостокским отрядом, старательно гоняет от корейских берегов Камимуру и японские транспорты. Из Чемульпо вылез-таки Колчак, что даёт надежду на то, что экипажи двух тамошних крейсеров всё же не сопьются от бездолья и ощущения невероятной своей крутизны.
Быстроходные бронепалубники сейчас носятся вдоль японских берегов, спасают тамошних рыбаков от опасностей, связанных с выходом в море. Заодно любопытствуют, какие такие товары нынче в Японии популярны? Вряд ли транспортные суда повезут товар, не пользующийся спросом. Любопытство капитанов настолько велико, что часть пароходов приходится разгружать в Дальнем. Да и сами торговые лоханки не простаивают — нам тоже есть чего возить. Например, китайских гастарбайтеров. Тех самых, что вахтовым методом строят железную дорогу. Там по большей части китайцы и работают. Ну, и военные бродят — надо же за строителями приглядывать. Дорогу новую так и прозывают: военно-китайская железная дорога. Или всё-таки в КВЖД переименовать?
У стенки ремонтного завода обеспеченные должным количеством горючего работники с энтузиазмом копошатся на выуженном из глубин Голубиной бухты броненосце. Названия ему пока не придумали, так Микасой и зовут. Не страшно, был бы броненосец, а кличка найдётся.
Наместник ещё пару раз прошёлся вдоль дорожки. Вот вроде всё хорошо, а на душе неспокойно. Что-то чует задница, не прошли для неё даром годы тренировок. Если б ещё она говорить научилась, цены бы ей не было.
Впрочем, средство от душевного раздрая у Александра имелось. Чтобы на душе полегчало, надо супостату какую-нибудь пакость устроить.
— Запийсало!
— Я! — молодцевато подскочил к наместнику верный адъютант
— А распорядись-ка найти и представить пред мои светлые очи барона фон Унгерна. Помнится мне, где-то в здешних краях он нынче служит. Вот к ужину и предоставь.
— От, лышенько! Вам жареного чи в отварном виде?
— Ой, дошутишься ты у меня, хохляцкая твоя душа! С уважением пригласить, но непреклонно. Уяснил?
***
Барон Ро́берт-Ни́колай-Максими́лиан фон У́нгерн-Ште́рнберг ожидал в приёмной и здорово волновался, что, собственно, было неудивительно. Вольноопределяющемуся первого класса фон Унгерну не так давно исполнилось восемнадцать. Никаких заслуг, позволяющих рассчитывать на внимание столь выдающегося человека, как наместник, юноша за собой не знал, натворить чего-либо заметного не успел, а посему пребывал в мучительных раздумьях о причинах своего приглашения.
— Заходы, милок, — адъютант наместника придержал дверь перед потомком старинного остзейского рода.
В небольшой комнате за накрытым столом весьма свободно, на взгляд приглашённого, расположилась небольшая, и весьма неожиданная с его точки зрения компания: сам наместник, немолодой толстяк в штатском и, что удивительнее всего, очаровательная моложавая дама, которую ему не так давно указали на улице как супругу Артурского коменданта, госпожу Стессель. Самого генерала не наблюдалось, а судя по тому, что стол накрыт на четыре персоны, присутствие оного не планировалось изначально.
— Нет, Александр, в этот раз ты перегнул палку, факт. Поторопился. — Высказавшись, толстяк принялся рассматривать вольноопределяющегося так, будто юноша был статуей в музее, а не живым человеком. Николай Фёдорович от такой бесцеремонности залился краской, но только сильнее вытянулся.
— Ага, — согласилась с толстяком комендантша, — лет на десять, или даже пятнадцать.
— Ничего, попытка — не пытка, как говорил товарищ Берия.
Наместник сделал приглашающий жест:
— Присаживайтесь, Николай Фёдорович, и давайте немного побеседуем о королях, капусте, подвигах, вопросах государственной политики и роли личности в истории…
***
Редактор ежедневной газеты «Порт-Артурское ежедневное УРА!» Джек Джонович Избранник-Российский пребывал в затруднительном положении. С одной стороны, сочинять весь материал для своего молодого, но подающего большие надежды издания (да-да, на открытии редакции представитель жандармерии так и сказал: подающей большие надежды — и руки потёр), Джеку Джоновичу уже надоело, с другой же…
Редактор опускает глаза к лежащему перед ним машинописному листку.
— Скажите, уважаемый Артамон Захарович, отчего вы так уверены в том, что вот это:
— «Оберфейерверкер Белоконь трижды себя крестным знамением осенил и к прицелу припал.
— Во имя Господне, за Государя Императора, помолясь, приступим! — и за шнур орудия дёрнул.
Не иначе, как ведомый волей Всевышнего, снаряд один японский миноносец пробил, второй, поломал на части паровую машину третьего и взорвался в штабе четвёртого, поубивав офицеров, и отломал безбожникам штурвал» – вообще возможно?
— Так это, волей Господней ещё и не такие чудеса случались! Вы про Содом и Гоморру слыхали? А про стены иерихонские?
— Господин Коломиец, вы дальше пишете, вот, — редактор зачитывает ещё один отрывок:
— «Дьявольским попущением пущенный одной из желтомазых японских макак снаряд ногу матросу второй статьи Кутникову оторвал, но герой изодрал свою тельняшку, рану замотал, и, опираясь на сорванную с пожарного щита лопату наблюдать за врагом продолжил, собственной кровью в корабельный журнал ход боя записывая».
— Или вот это:
— «Замолчало кормовое орудие. Командир корабля к расчёту подбежал:
— Отчего не стреляете в супостата, орлы?
— Так нечем, — ответили матросы, на груду пустых ящиков на палубе указав.
— Вы же присягу принимали! — вскричал капитан. И снова в япошек снаряды полетели».
— Простите, вы на корабле-то хоть раз в жизни бывали? Не на миноносце, хоть на буксире каком?
Господин телеграфист удивлённо поднимает брови домиком:
— Так а зачем? Я эти самые мимоносцы почитай, кажин день в бухте наблюдаю, рассмотрел до последней трубы, от воды до самых мачтов.
Редактор вздыхает, возвращает автору его творение и молча разводит руками.
— Так вы что, денег мне, значит, не заплатите? — удивляется Артамон Захарович.
— Вы удивительно догадливы, — злорадно ухмыляется Избранник-Российский.
— Тогда компенсируйте мне затраты, на извозчика алтын, и ещё я гривенник машинистке заплатил, чтоб, значит, печатала.
— Искусство, милейший господин Коломиец, оно требует жертв. Ваши копейки можете считать такой жертвой. До свидания. Был бы рад беседовать с вами ещё, но не располагаю более свободным временем.
Обманутый в лучших чувствах Артамон Захарович покинул редакцию в мрачнейшем настроении, но по пути домой смекнул, что потеряно ещё не всё.
— Ничо, я ещё на своих талантах озолочусь! — ворчал он на следующий день, вывешивая листок с первой половиной своего рассказа на доске объявлений рядом со зданием телеграфа.
Чуть ниже машинописного текста простым карандашом от руки было дописано:
— Кто хочет продолжение прочитать, занесите автору на телеграф 10 копеек.
***
— Скажите коллега, отчего вы постоянно таскаете к себе в кабинет этого беднягу Бродсэйлера? Что, у нас в Бедламе больше работать не с кем? Этот пациент тихий, особых хлопот не доставляет. Если начинает волноваться, даже медикаменты не нужны, достаточно показать изображение верблюда, он сразу приходит в умиротворённое состояние.