Страница 102 из 115
Поездка оказалась восхитительнейшей страницей не только в жизни убелённого сединами генерала, юной героини будущих страниц российской истории, но и могла бы стать переломным моментом в судьбе поэта, предотвратив его гибельную женитьбу на деве внешне прекрасной, но внутренне пустой и равнодушной как к судьбе поэта, так и к поэтической духовности вообще. Во всём путешествии до Горячеводска (так тогда называли Пятигорск) генерал Раевский много и о многом беседовал с поэтом. Размещены были путники в двух дорожных каретах и коляске. В одной карете ехали Мария и Софья, англичанка, няня и компаньонка. Ехали в сопровождении пушки и конвоя казаков. С молодости зная горцев, генерал не доверял им и доверять не советовал другим. Генерал много подшучивал о масонстве Пушкина, близко сошедшегося тогда в Кишинёве с окружением Ивана Никитича Инзова, бывшего членом ложи «Золотой шар» в Гамбурге. Зная многое о том, что тогда назревало в обществе, Раевский строго запретил своим сыновьям вступать в какие бы то ни было тайные общества».
— Кстати, почему ты ни разу не коснулся масонства? — поинтересовался я. — Вот вчера, например. Теперь это модно.
— Масонство слишком серьёзная тема, чтобы к ней подходить с кондачка, использовать в мелких схватках для сиюминутной выгоды. Это — раз. В сущности своей врагом оно является для православия, для Православной Церкви. В России же Церковь уже давным-давно не такая православная, как о ней говорят и пишут. После Петра Первого она всего лишь один из департаментов государственного управления духовно малограмотным или безграмотным населением империи. Это — два. А в-третьих — во времена войны с Наполеоном и вообще с XVIII века оно было модой. Среди дворянства немасонов тогда почти не было. Кутузов? Да. Его масонское имя — Вечнозеленеющий Лавр. Это знали все. Но масоном Кутузов был таким же, каким коммунистом сегодня является, скажем, маршал Гречко — никаким. Кутузов с таким же успехом был бы и буддистом, и шинтоистом, и иезуитом. Кстати, я лично думаю, что католиком, особым католиком — иезуитом, Кутузов был. Он и похоронен, как католик. На них он и работал в войне 1812 года. Для них он и сжёг Москву. Он сделал то, что не смог сделать Лжедмитрий Первый.
— А почему тогда Кутузов не сжёг Вену? — спросил я.
— От него никто не требовал её сожжения, — развёл руками Олег. — Зачем Римскому Папе сжигать Вену, когда австрийский император католик. Правда, не очень послушный. Вот Наполеон и выступил в роли экзекутора по отношению к австрийскому монарху. Ведь Наполеон корону получил из рук Папы Римского. Вот он слегка и отшлёпал Франца Второго за то, что тот прибегнул к слишком тесному союзу с Россией. Ведь сразу же после Аустерлица, который так услужливо проиграл Кутузов, Франц Второй заключил с корсиканцем перемирие, по которому Австрия обязалась удалить русские войска с своей территории. Не следует забывать, что любой европейский монарх и политический деятель всего лишь пылкий юноша в сравнении с Римским Папой.
— Значит, масонства в России не было? — попытался подытожить я.
— Отнюдь, — улыбнулся Олег, — масонов в тогдашней России было хоть пруд пруди. Но масонство не пустило в России глубоких корней, как и всякое вообще серьёзное духовное либо социальное движение. В России всё разъедает чичиковщина. Она вырождает беспринципностью своею всё. Чем велик был Кутузов? Задолго до Гоголя он стал первым Чичиковым. И сегодня Чичиков — главная фигура нашей действительности. Вот почему доныне так любят у нас Кутузова. Есть даже орден Кутузова. У нас готовы принять любую форму правления, лишь бы ничего не делать и хапать без опаски. То есть жить так, как воевал Кутузов.
Пусть гибнут солдаты, пусть горит Москва, а нам — ордена да титулы. Чичиковы да Хлестаковы прямо хлынули в масонство, где, как им казалось, можно богатеть, ничего не делая. Так все позднее рванулись в коммунизм. Что касается Пушкина, то в его роду это было семейной традицией. Отец его, Сергей Львович, был принят в ложу «Александр» около 1817 года, потом перешёл в ложу «Сфинкс». Потом он был вторым стюартом в ложе «Северные друзья», состоял в ложе «Елизавета к добродетели», потом — секретарь ложи «Искушие манны». Для дворянства в России это уже превращалось в какую-то резвую забаву. Сам Пушкин вступил 4 мая 1821 года в число каменщиков. Пущин был председателем ложи «Овидий». Грибоедов вместе с Чаадаевым и Пестелем посвящён был в ложу «Соединённые друзья». Карамзин молодым человеком вступил в ложу «Златой венец». Павел Первый вступил в ложу за границей, ещё будучи наследником, в 1776 году. Александр Первый посещал в 1817—1818 годах ложу «Три добродетели», тогда наместным мастером там был Александр Николаевич Муравьев, основатель «Союза спасения», в 1826 году приговорённый Николаем Первым к ссылке. И если уж говорить о Кутузове, «правой руке» Суворова, то Александр Васильевич принят был в ложу «К трём коронам» 27 января 1761 года в Кёнигсберге и произведён в шотландские мастера. А в третью степень мастера ложи «Три звезды» он возведён был уже в Петербурге. Более того, разговоры о масонстве в чисто политических, а порою личных спекуляциях пошли во всех направлениях. Например, масоном объявили великого оптинского старца Льва, наиправославнейшего старца России, а борцом против лож провозгласили Столыпина, который с масонами и был в контактах. Так что я просто не хочу на обывательском уровне говорить по этому поводу. Другое дело — поэт. Поэт выше всякого членства в каком бы то ни было обществе, партии, мафии. Например, Пушкин, который важнее всех их, вместе взятых, вместе с Наполеоном, Папой Римским и Кутузовым.
— Давай к делу. Читай, пока есть возможность, — я сказал неосторожные слова, которые как-то выскочили из меня, и сам испугался.
2
«Поездка получилась, — продолжал Олег, — как нельзя более удачной. Она и Пушкину и семейству Раевских запомнилась навсегда. Она оставила след во всей культурной истории России, как один из поэтичнейших её эпизодов. Позднее Мария не однажды рассказывала друзьям, как Раевского всюду встречали с большим почётом, в городах выходили к нему навстречу обыватели с хлебом и солью. При этом он шутя говаривал Пушкину: «Почитай-ка им свою оду. Что они в ней поймут?» Эта удивительная не только по тем временам черта широты характера Раевского в полной мере давала себя знать в его умении быть на одной достойной стати с великим поэтом и с провинциальным обывателем, с любым человеком, вплоть до императора. Умение быть доброжелательным и твёрдым в беседах с царями он проявил при окончании штурма Парижа. Он спас тогда город от разрушений и унижения. А незадолго до кончины своей он попытался Николаю Первому раскрыть глаза на положение дел и судеб России. В первом случае — успешно, а во втором... Он был из первых великих россиян, которые во всём трагизме почувствовали ещё до Лермонтова, как задыхается Россия от этой жуткой на её теле язвы — Петербурга.
А здесь... Здесь Раевский шёл по следам своей молодости, надежд и первых ударов судьбы. Он писал отсюда в разгар июня своей дочери Екатерине, той самой, которая чуть позднее в Юрзуфе будет обучать Пушкина английскому языку и сведёт его со стихами Байрона. Раевский писал из городка своей давней службы: «...сильная гроза и дождь заставили меня остановиться ночевать за сорок вёрст от Георгиевска, куда я отправил кухню, и на другой день приехал на готовый обед в дом генерала Сталя, начальника Кавказской линии. Тут я обедал, ходил по городу, но не нашёл и следов моего жилища и места рождения брата твоего Александра, запасся всем нужным, переночевал и на другой день приехал на Горячие Воды в нанятый для меня дом». В этом доме ждал уже отца тот самый сын старший, Александр, который родился в крепости. Он приехал из Киева. Это ему позднее посвятит поэт стихотворение «Демон».