Страница 22 из 156
Аннет смотрела на него откровенно влюблённо. Этого нельзя было оставить незамеченным.
— «Без умысла пленяешь ты...» — сказал Пушкин.
— Что вы говорите! — воскликнула Аннет.
— Это не я, это поэт Дмитриев[107]: «Без умысла пленяешь ты...»
— Но вы-то говорите с умыслом!
— Я ничего не говорю. «Без умысла пленяешь ты...» Это говорит старый дурак Дмитриев.
Алина уселась за фортепьяно. Лёвушка подмигнул брату: пора! Оба одновременно подошли к Аннет. Она пойдёт с Пушкиным. Лёвушка изобразил досаду, даже ярость.
— Но вы обещали мне раньше!
Щёки Аннет раскраснелись. Круглое лицо её поглупело.
— Вы обещали мне раньше! — яростно кричал Лёвушка.
— В чём дело? — Прасковья Александровна сочла нужным вмешаться.
Пушкин и Лёвушка бросали друг на друга воинственные взгляды.
Зизи воскликнула:
— Они из-за Аннет будут драться на дуэли!..
Нетти, о которой забыли и которая одиноко сидела в углу, вдруг начала всхлипывать, постанывать, запрокинула голову, потом разрыдалась: у неё сделалась истерика.
Все бросились к Нетти, кто-то держал её голову, кто-то вливал ей в рот воду.
— Немедленно в постель! — скомандовала Прасковья Александровна.
Пошатывающуюся Нетти повели под руки.
Да, в тригорском доме был свой сложный клубок отношений!
Но и в Михайловском клубок запутывался всё больше. Где важное письмо от князя Сергея Волконского? Ах, вот оно, но кто трогал его?
Князь Волконский[108] писал о предстоящей женитьбе на Марин Николаевне Раевской. Мария... Очевидно, она поведала избраннику о любви к ней другого — и князь посчитал своим долгом уведомить Пушкина о помолвке. Мария... Её образ постепенно терял телесность и сливался с мечтой. А с князем он встречался давно в Петербурге, потом в Одессе: в прошлом повеса, потом военный герой, флигель-адъютант и генерал, рядом с юной Марией — пышноусый старик. Безрассудный храбрец! Но кто ныне не храбр! А его, Пушкина, она не смогла полюбить... Что ж, счастье, видно, не для него!..
И в поисках утешения он уселся за письмо к княгине Вяземской, которая уже вернулась с детьми в Москву из Одессы. Ласки, тепла искал он у этой щедрой души, у смешливой и не очень красивой жены скептического и желчного своего друга. Княгиня Вера[109], прекрасная, добрейшая княгиня Вера! То, что он предвидел, сбылось: пребывание среди семьи только усугубило его огорчения. Бешенство скуки снедает его нелепое существование, а скука — холодная муза... Припадаю к вашим стопам, о, княгиня Вера!
И наконец разразился скандал! Ещё одно пустячное, но явное доказательство, ещё одно небрежно вскрытое письмо. Протест, который он испытал, был яростен — хорошо, что он не видел своего лица в зеркале. Он вращал вытаращенными огромными белками, скалил зубы. И бросился к отцу объясняться.
Сергей Львович обернулся на звуки быстрых шагов и вздрогнул.
— Вы... вы распечатываете мои письма... — запинаясь, с трудом проговорил Пушкин. — Вы шпионите за каждым моим шагом... Вы взяли на себя позорную роль соглядатая! — вскричал он.
Сергей Львович побледнел.
— Как ты смеешь говорить так с отцом! — в свою очередь закричал он тонким голосом.
На крики сбежались домашние, слуги заглядывали в двери.
Пушкин размахивал руками перед самым лицом Сергея Львовича. Очевидно, он находился в невменяемом состоянии. Сергей Львович схватился за грудь:
— Он убьёт меня... Он бьёт меня...
Надежда Осиповна пронзительно закричала. Ольга и Лёвушка подбежали к брату и попытались оттащить его от отца. Чувствуя себя в безопасности, Сергей Львович приободрился.
— Негодяй! — вскричал он. — Монстр! Наш благословенный монарх придаёт религии особое значение. Архимандрит Фотий даже самого князя Александра Николаевича Голицына заклеймил безбожником. А ты — брату, юному существу. Ты — сестре, нежной душе. Тебя и сослали за безбожие. Безбожник! Злодей!
— Вы ханжа!
— Что? Негодяй! Ты всегда глумился над всем святым, с детства... И откуда? Посмотри на меня и maman — ты чудовище, извращение всякого закона природы!
— Боже мой, мне дурно! — закричала и Надежда Осиповна.
— Не подходи! Не смей! — тонким голосом крикнул Сергей Львович. — Он хочет убить меня!
— Мне дурно, — стонала Надежда Осиповна.
— Негодяй! Монстр! — Голос Сергея Львовича окреп. — Да, на меня возложили тяжкую обязанность наблюдать за тобой. Потому что я известен как благонравный и честный дворянин. И я принял, чтобы облегчить твою участь. А ты... Я только теперь узнал всю правду... Ты попрал религию! Ты попрал всё святое. Дети! — закричал он, обращаясь к Ольге и Лёвушке. — Не знайтесь avec се monstre, се fils denature[110]. Он бил меня. Он ответит за это...
— И дня не останусь в этом доме! — Пушкин выбежал сам не свой.
Куда же деться? Без шляпы, легко одетый, он бросился по осенней грязи в Тригорское. Самые страшные предположения приходили на ум. Весь дом слышал обвинения отца; сын, поднявший на отца руку, — уголовный преступник. Его ждёт лишение дворянства и ссылка в сибирские рудники. Отец ненавидит его и сделает всё, чтобы погубить. Что делать, как спастись?
Прасковья Александровна ахнула, увидев его, и сразу же увела в свой кабинет. Маленькая энергичная женщина, слушая Пушкина, упругим шагом ходила из угла в угол — от секретера к трюмо, от туалетного столика к торшеру, — ещё больше и решительнее выпятив нижнюю губу.
— Александр Сергеевич, — сказала она, — дружба проявляется в трудную минуту. Я не просто ваш друг — благоговейная почитательница ваша... Так вот: предоставляю вам тихую хорошую комнату, погостите в моём доме!
Пушкин замер, глубоко тронутый: так редко выпадала ему ласка!..
Между тем сыпались приказания: перемещать мебель, нести бельё, запрягать для неё коляску!
Прасковья Александровна немедля отправилась в Михайловское.
Вернулась она через два часа расстроенная. Сергей Львович не внимал никаким резонам. Нет, он не простит сына! И есть свидетели, что сын поднял на него руку!..
— Ах, вот как! — вскричал Пушкин. — Так разрешите мне перо и бумагу. — Самые мрачные предположения опять пришли ему в голову. — Разрешите... — повторял он настойчиво. И, получив бумагу и перо, тотчас сел писать. Рука у него дрожала.
Прасковья Александровна смотрела на него умилённо и озабоченно.
— Вот, читайте! — Он протянул ей лист.
Это было письмо псковскому гражданскому губернатору фон Адеркасу.
«Милостивый государь Борис Антонович,
Государь император высочайше соизволил меня послать в поместье моих родителей, думая тем облегчить их горесть и участь сына. Неважные обвинения правительства сильно подействовали на сердце моего отца и раздражили мнительность, простительную старости и нежной любви его к прочим детям. Решился для его спокойствия и своего собственного просить его императорское величество, да соизволит меня перевести в одну из своих крепостей. Ожидаю сей последней милости от ходатайства Вашего превосходительства».
— Но такое письмо нельзя посылать, — взмолилась Прасковья Александровна. — Это письмо принесёт вам одни неприятности... — уговаривала она Пушкина. — По вашему письму начнётся расследование... Дело дойдёт до государя...
— А что же, мне ждать рудников сибирских? — запальчиво возразил Пушкин. — Нет, я прошу послать вашего человека, а иначе я сам...
— Ну, хорошо. — Прасковья Александровна приняла решение. На лице её появились обычные твёрдость и энергия. — Разрешите, однако, письмо переписать. Копия может очень и очень вам пригодиться...
И принялась собственноручно переписывать. Потом позвонила в колокольчик.
— Арсения[111] ко мне!
107
Дмитриев Иван Иванович (1760—1837) — русский поэт, баснописец.
108
Волконский Сергей Григорьевич (1788—1865) — участник Отечественной войны 1812 г., генерал-майор, один из руководителей Южного общества декабристов.
109
Вяземская Вера Фёдоровна (1790—1886) — княгиня, жена П. А. Вяземского, ближайший друг Пушкина.
110
С этим чудовищем, с этим выродком-сыном (фр.).
111
Арсений — повар П. А. Осиповой-Вульф в с. Тригорском.