Мигранты

Однажды он пришел ко мне подвыпивши, в прекрасном настроении. Я начал сеанс, и немедленно он развернул передо мной самое красочное зрелище, на какое способен был его мозг. То был парад. В центре находился Маршал; в бронированном открытом лимузине, по периферии сознания - стройные колонны войск, все студенистое вещество его мозга чуть ли не содрогалось от многоголосого "ура", бушевавшего под сводами черепа. Маршал пискляво выкрикнул команду и поехал дальше по отведенной ему извилине, а я оставил фельдфебеля в этом блаженном состоянии, отошел к окну и задумался.

Дело в том, что клиент до недавнего времени был вполне благополучен. Интроверт по натуре, он предрасположен был к порядку, воплощение какового видел в армии. Недавно он опрометчиво сблизился с компанией ветеранов-выпивох, а где выпивохи - там и философы, а где философы, там и пацифисты. Пацифисты задурили голову бедняге фельдфебелю, и он усомнился на миг в прочности своего "Я", сердцевину и оболочку которого сформировала военная служба. Усомнившаяся часть его души выглядела, как пустая казарма.

Я понял, что стоит мне хоть пальцем тронуть эти миражи цвета хаки, и мой фельдфебель станет вещью, негодной к употреблению. Его внутренний строй превосходно гармонировал со структурой армии; сомнение в ее необходимости было для него тем же, чем для многих католиков поры Реформации было отрицание верховной роли папы, не меньше. И я сделал то, что и полагалось сделать, вы меня поймете. Я стимулировал сомневающуюся часть души, возродил ее, наполнил пустую казарму молодыми здоровенными солдатами, назубок заучившими устав. Я предъявил клиенту потенциального супостата, дающего единственный смысл существованию военной машины во всем ее ужасающем величии. К супостату я незаметно пристегнул и могущих еще встретиться пацифистов...

Мой фельдфебель ушел вполне удовлетворенный. Внутри него пиликали, ухали, громыхали походные марши.

Есть мнение, что особую пикантность нашему делу придает возможность заглядывания, так сказать, на внутренний экран, озвучивания мыслей (насколько их можно иной раз озвучивать, да и вообще отождествить с чем-то, имеющим смысл). Думают, будто мы, как завороженные, прильнув к чему-то вроде объектива, высматриваем сокровеннейшие тайники памяти, совести, и т.п., так оно, пожалуй, и есть, кроме объектива, конечно. Мы попросту отождествляем свое сознание и сознание клиента, пользуясь особой, весьма сложной методикой. К этому полагается иметь некоторые врожденные качества (в старину таких называли ясновидящими, затем эта отрасль знания бурно развилась).

Так вот, шаря по закоулкам сознания и подсознания, с грустью отмечаешь их досадную похожесть, подобие, будто это приемники с одинаковой схемой, только по-разному сломанные; то есть весь тот треп о неповторимости личности развеивается после первых же сеансов. Наш клиент, как правило, конформист, и его глубоко запрятанные порок и позор будто отштампованы на одном и том же прессе, из скверного цветного пластика, что тут же трескается, расползается, теряет форму, сохраняя, однако же, невредимым остов. Мысленный прототип клиента возобновляет раз от разу минувшие ситуации, порою и вовсе давние - и тут ему в подмогу появляется самоцензура, вытеснение, направленное искажение, словом, весь иммунный механизм психики работает на создание позлащенного собственного образа; так сказать, индивидуальный соцреализм для внутреннего употребления. Ясно, при создании этого идолища, без придумки не обойтись, клиенту приходится прибегнуть к помощи фантазии. Участок фантазии у большинства в зачаточном состоянии, он то и дело отказывает, осекается, а когда вдруг начинает работать по назначению - выдает совершенно неправдоподобную продукцию. Отличительное качество хорошей фантазии, даже самой вычурной правдоподобие, знайте это. И клиенты, даже самые легковерные, поражаются, видя в своих обжитых апартаментах невероятных чудовищ. Тут уж недалеко до сдвига. Они обращаются к нам; могу сказать по секрету - квалифицированный специалист первым делом намертво блокирует область фантазии, оставляя лишь самые утилитарные функции. К примеру, клиент, увидев в окне тучу, может захватить с собой зонт; на большее простому человеку фантазии не полагается. Если б вы знали, сколько неприятностей бывает из-за неверных предположений!

Небось, думаете: толкует со мной, а сам уже высмотрел всю мою срамоту, переворошил всего, как вор. Нет, дражайший, на это к вечеру уже недостает желания и сил. Даже говорить о работе затруднительно. А публика видит лишь плюсы нашего умения, о нас рассказывают небылицы, забывая об естественных трудностях нашего опасного занятия, опасного потому, что, ежедневно вливая собственное сознание в чужое, подгоняя его до малых деталей, ты часто утрачиваешь самость, ощущение себя самого. Твоя душа, будто ртуть, способна немедленно перелиться в любую подставленную оболочку, и, кто знает, сможет ли возвратиться в собственное вместилище. Ведь бывают случаи, правда исключительно редкие, когда клиент вдруг раскрывает свой мир, словно цветущий благоуханный луг, и ты, опытный, циничный даже психохирург, мнешься в смущении, боясь нарушить эту чистоту, боясь, что твоя усталая амеба (так называем мы наше орудие проникновения), не захочет возвращаться оттуда, как, скажем, никому не пришло бы в голову уйти из страны детства. Не знаю, как другие, а я в таких случаях говорю озадаченной девушке - только у юных девушек бывают эти солнечные луга, говорю ей "спасибо" и направляю в кассу, где ей вернут взнос. Она еще придет ко мне, и неважно, что возникнет на месте безмятежного цветенья, бурелом, или грядки жирного чернозема, такого уже не видать.

И вот постепенно из этих десятков тысяч снов наяву, кошмаров, эротики, иллюзорного насилия и бутафорской самоотверженности, скрытого страха и психического допинга, из драм и фарсов, неслышно разыгрывающихся в черепных коробках - передо мной, будто на недодержанной пленке в слабом проявителе оконтуривается сущность человека вообще, и я близок к тому, чтобы объяснить ее на основе обширнейших наблюдений, в строго научных параметрах. На это уйдет весь остаток моей жизни, и жаль мне лишь одного, представьте, одного лишь, что я так и не узнаю, кем был я сам.

ТАЙНА МЕТРОЛОГИИ

Когда спускаешься в московское метро, не всегда возможно из-за суеты и толкотни проникнуться как следует тем иррациональным пафосом, которым прямо-таки пропитаны станции и переходы первой очереди; при этом не так уж и важна чрезмерная изукрашенность циклопических подземелий, обвешанность скульптурой и мозаикой, как общая, отчетливо шизофреническая система связей, имеющая, при всем том, структуру паутины; радиальная ловчая сеть, упрятанная из каких-то соображений глубоко под землею. Каганович, неутомимый гомункулус той воспаленной поры, вполне явил, овеществил свой бесовской параноический потенциал в вековой промозглости московского плывуна. Можно даже представить, восстановить по содеянному, как разряды безумных прикидок, то и дело вспыхивавшие в кипучем разуме сатрапа, тут же подхватывались одержимыми ордами и с ходу осуществлялись, в чугуне, мраморе и позолоте, среди исконного мрака земных недр.

Местечковый уроженец, обуянный энергией, в другие времена успешно сфокусированной на коммерции, и не подозревал, конечно, что в своем апофеозе вполне приблизился к возможностям повелителя тьмы, возводившего за ночь дворцы. Скорее всего, он думал, что всего лишь пробудил энергию масс.

Долгое время после этого преисподнего конвульсивного триумфа, от которого за версту разило вытаращенным безумием, среди черни ходила легенда о подземных дворцах. В самом деле, если попробовать вообразить дворец зла, какое-то парадное преддверие ада, то ничего лучше и придумать нельзя, тем более с сонмами грешников, увлекаемыми на эскалаторах в самое пекло, где в закрытом для нас пока что раззолоченном нефе давно уже затаился вселенский паук.

ИСПОВЕДЬ ВЕТЕРАНА

Друзья мои, полвека прошло с тех пор как мы, три юных гена встретились в только что оплодотворенной яйцеклетке, в крохотном эмбриончике. Как молоды, как неопытны были мы тогда! Что делать, с чего начать?.. Помнится, все были немного растеряны. И тут Первый встал и с горящими глазами, пылко жестикулируя (как сейчас помню его вдохновенный облик), произнес небольшую речь. Помню ее дословно, как сейчас: