Мигранты

Одни говорят, что ответы следует искать в национальной психологии, в трудной истории края. Другие - в изнанке быта, невыгодно контрастирующей с карнавальной суетой. Третьи вообще ничего не говорят, лишь улыбаются со стиснутыми зубами, беря винтовку в зеркальном тире... Но мы-то не теоретики, вопросы не по нашей части. Давайте, наконец, веселиться! Мы заработали свое веселье такими годами, по сравнению с которыми любой Луна-парк - детская забава. Добро пожаловать в наш Луна-парк!

Директор Луна-парка - (подпись, улыбающееся фото)

ДВОРЕЦ ОЖИДАНИЯ

Мой спутник, благообразный мужчина в просторном светлом плаще, указал вдаль со словами - а вот и он!

Действительно, под темно-синим небосклоном, глубоким и недвижным в этот предвечерний час, лучился массивный купол, который я уже знал по открыткам. К самому дворцу надо было идти еще квартала три-четыре. Это был район развалюх и серых, источенных непогодой заборов. Я удивился тому, что дворец упрятан в таком захолустье; по открыткам этого было не понять. На глянцевых цветных отпечатках набережная чернела гранитом, а по виадуку, огибавшему дворец, катился пестрый поток машин.

Когда мы подошли ближе, стала видна фигурка на куполе. Бронзовый бегун лишь кончиками пальцев касался пьедестала, весь он был как порыв ветра, как простая летящая радость стремительного движения. Ахиллес... На фронтоне главного входа виднелась и черепаха, ее медный панцирь позеленел от времени, короткие ноги, казалось, бессильно скребли мрамор...

- Ахиллес никогда не догонит черепаху, - сказал мой спутник убежденно. - Ну вот, мы и пришли.

Гигантский портал отбрасывал длинную косую тень на ступени входа, на них у подножья огромных колонн, тронутых цвелью, кучками сидели посетители. Ласточки с визгом метались под мощными лепными карнизами. Войдем? - предложил спутник.

Я оглянулся вокруг. С высоты двадцати ступеней предместье, окружавшее дворец, выглядело, как нагромождение ржавых крыш среди темной густой листвы. Над сонной рекой торчали вдали две заводских трубы и отсвечивало разбитыми стеклами приземистое здание складского вида. Пожалуй, я был немного разочарован.

Разочарование мое усилилось еще больше, когда мы вошли.

Дворец, такой роскошный, хотя и несколько обветшалый снаружи, внутри состоял из череды сравнительно небольших помещений, связанных извилистым запутанным коридором; грубая коричневая панель масляной краски шла по стенам коридора, тяжелый вокзальный дух стоял там - запах черствой пищи и окурков. Молчаливые люди слонялись вдоль коридора, украдкой поглядывая друг на друга. В приемной у входа сидел человек с портфелем, нервно постукивая ногтями по защелке; возле окна что-то торопливо жевал офицер, то и дело поглядывающий на часы. Тут я вспомнил, что на фронтоне дворца имелись еще и куранты, квадратный циферблат в лепном орнаменте, с вяло повисшими стрелками: часы стояли.

Под колючей пальмой веером были расставлены скамьи, там сидели люди с пожитками, возились дети, спал солдат, задравший огромные сапоги прямо на поручень.

- Непорядок, - заметил я. - Солдат спит, а служба идет.

Мой спутник растолкал солдата и заставил сесть.

- Что и говорить, народ здесь самый разный.

- И все ждут?

Пока мы поднимались на второй этаж по широкой замусоренной лестнице, сопровождающий с энтузиазмом рассказал мне об этой, новой для меня, области:

- Ожидание - это своего рода статус, фундаментальное состояние. У нас не смотрят на ожидание как на временную, преходящую фазу бытия. Оно постоянно, так гласит постулат нашего теоретика Стефана Куки. Мы исследовали этот вопрос всесторонне, в основном психологически и социологически. Цифры оказались потрясающими: на двадцать ожидающих лишь два и восемь сотых результативных.

Видимо, специальная терминология. Я переспросил.

- Результативный - это тот, кто дождался желаемого. Чего - неважно: поезда, квартиры, любви, прибавки к жалованью, телефонного звонка... А что прикажете делать с остальными ждущими?

Преувеличение, подумал я. Не может быть, что столько ожидания идет впустую. Тем временем мы достигли лестничной площадки, где в ободранном кресле дремал, свесив голову, седовласый старичок. Скорее всего, он ожидал естественного конца.

- Все остальные, - вел дальше мой спутник, - продолжают ожидание под нашей эгидой. Они делятся друг с другом своими чаяниями, надеются и грустят вместе. Мы помогаем им, устанавливаем тип ожидания и его порядок. Занимаемся прогнозированием надежд, их вероятностью. В случае обращения к нам результативность становится больше на восемьдесят четыре сотых процента - в среднем. Поэтому у нас так много клиентов.

Коридор второго этажа также кишел людьми, однако здесь чувствовался больший порядок, а вдоль правой стены стояла длинная спокойная очередь, уходящая за поворот. Тут я заметил, что масляная панель на стене во многих местах протерта до штукатурки, а подоконники и скамьи исписаны всякой ерундой, какую пишут люди лишь от смертельной скуки.

- Дело новое, знаете, не все это понимают. Вот, с трудом отвоевали старое здание под дворец. Все пришлось реконструировать, зато теперь есть что показать.

Он с нескрываемым удовольствием обозрел замызганный коридор. В хвосте очереди происходила какая-то возня. Мы подошли ближе.

- Чего ждете?

Никто не ответил, будто не слышали. Миловидная женщина рядом с нами потупилась, улыбаясь. Разбитной парень подмигнул нам:

- Так они и скажут! Те, - он показал вперед, - знают точно, мы только догадываемся. Ничего вы от них не добьетесь.

Мы отошли. Тут же возня возобновилась, мелькал лист-список с фамилиями. Мой сопровождающий пояснил.

- Очередь - это вопреки правилам, это уже некоторый хаос. Они ждут чего попало, что бы ни подвернулось, лишь бы дождаться. Будь по-ихнему, какая-нибудь старушка, скажем, могла получить юного жениха, вполне здоровый футболист - протез. Однако мы на то и поставлены здесь, чтобы нейтрализовать хаос.

Хитроватая улыбка показала стальные зубы.

- Эта очередь идет по всем этажам, по всему зданию. В нее записываются и с того конца...

Тут я заметил, что стемнело, во всяком случае под потолком зажглись длинные ребристые плафоны, излучая неяркий дрожащий свет. Мне стало неуютно и как-то по-особому несвободно. Следовало также как-то распроститься с провожатым - мелким служащим дворца, - не обидев его невниманием. Он показал себя как рьяный гид.

- Без сомнения, это очень интересно, - начал я издалека. - Объединить ждущих, жаждущих, надеющихся, придать смысл их бесцельному ожиданию, скрасить эти пустые часы хотя бы общением с товарищами по судьбе...

Тут я заметил, что спутник мой скрылся за какой-то дверью, дав мне знак немного повременить. Здесь коридор образовывал расширение, в углу под тусклой лампой двое шахматистов передвигали на маленькой доске крохотные дорожные шахматы, молодая женщина восточного вида, с ребенком на руках расхаживала туда-сюда, негромко баюкая малыша. Я отметил, что в местах ожидания непременно бывает женщина с младенцем; я все еще смотрел на ожидающих со стороны, будто забыв известное изречение Стефана Куки: нет людей, которые ничего не ждут.

Я подошел к окну. За ним светлела широкая полоса виадука, там катили вереницы машин, огни подфарников и стоп-сигналов двоились сквозь неровное стекло. Оперся на высокий подоконник, размышляя о дворце ожидания. Была какая-то нелепая, вздорная даже дерзость в самой мысли - сконцентрировать бесплодные устремления и надежды, свести воедино гигантскую массу времени, растрачиваемого впустую, локализовать само ожидание, сотворить из него священный процесс, ритуал, мировоззрение. Основатели учения полагали даже, что ожидание в ряде случаев может выступать полноценным заменителем жизни. Великая бесцельность гуляла по бесконечным коридорам, от подвала до чердака дворца, под вздохи ожидающих и стрекот пишущих машинок, в дуновениях промозглого, пахнущего пылью сквозняка.