Страница 34 из 42
— Сейчас достану, — она кладет свой IPad на стул, встает и тянется к ручке шкафа. От этого движения ее топ слегка задирается, обнажая небольшую полоску спины.
— Ты великолепно выглядишь, — говорю я.
Она смотрит на меня и улыбается.
— Ты тоже. Вечером у тебя? Или у меня?
Возможно, для нее это просто секс. Возможно, это все, чего она хочет. Но даже если так, мне нужно знать.
— Эм. Да где угодно, — говорю я, и пока она открывает шкаф, подхожу ближе, собираясь поцеловать ее в шею.
А затем резкая боль — словно удар топором по башке — и дверца шкафа встречается с моим черепом. Боль распространяется по всей голове, проникая в каждую клеточку тела.
Я выкрикиваю проклятья, потому что это адски больно.
— Господи, Боже мой. Ты в порядке? — говорит она в панике, обнимая меня рукой за плечи.
Правой ладонью я прикрываю глаза, в голове гул от удара, эхом отдающийся в висках.
— Кажется, ты ударила меня по голове, — говорю я. Похоже, сильный удар превратил меня в Капитана Очевидность.
— О, Боже, — произносит она — на этот раз шепотом — и смотрит на меня так, будто я потерял глаз.
— Что? — спрашиваю я, абсолютно уверенный, что не одноглазый, потому что все еще могу ясно видеть, но подозреваю, что мое лицо выглядит не очень.
— Это самая огромная шишка из всех, что я видела.
Глава 24
Итак, что же я узнал сегодня вечером.
Во-первых, оказывается, по календарю сегодня День «Навреди Спенсеру», и зло пришло трижды. Но, так как уже за полночь, хочется верить, что уровень опасности снизился до зеленого.
Но ни в чем нельзя быть уверенным.
Во-вторых, моя шишка — самая здоровенная шишка в истории человечества, но три часа непрерывного охлаждения не только в конец заморозили мой череп, но и сделали опухоль едва заметной.
Тем не менее, синяк на пол-лица говорит: «Вау, чувак, это был чертовски сильный удар».
Именно это сказал парень в аптеке, где я брал «Ибупрофен».
В-третьих, «Ибупрофен» творит чудеса.
Но реальное испытание происходит сейчас. Раздается дверной звонок. Это Шарлотта, которая написала мне, что уже на полпути с провизией. Я поворачиваюсь к Фидо. Он крепко спит на диванной подушке, высунув изо рта язык.
— Можешь открыть?
Он не отвечает, так что я тащусь от дивана к двери и нажимаю на кнопку домофона.
— Привет! Это самая сексуальная в мире медсестра, которую я заказал в агентстве сиделок?
Из переговорного устройства доносится ее смех.
— Ну да, так и есть, и я тут, чтобы обтереть тебя губкой.
Я открываю дверь и жду, пока лифт, дотащившись до шестого этажа, выпускает ее.
— Ты отрада для больных глаз, — говорю я, пока она идет ко мне.
— Только не говори, что у тебя и глаза болят, — поддразнивает она.
— Нет, только здесь, — говорю я, слегка касаясь головы.
В руках у нее несколько пакетов, и я, закрыв дверь, возвращаюсь к дивану. Шарлотта ставит сумки на журнальный столик и изучает меня. Она приближает пальцы к моему синяку, но не касается его.
— Больно?
Я киваю.
Она наклоняется и целует мой лоб.
Я стону для пущего эффекта.
— Очень. Это очень больно.
Шарлотта качает головой и, немного отстранившись, смотрит на меня.
— Шутки в сторону, как ты себя чувствуешь?
Я прикусываю уголок рта в раздумье. Что лучше? Сказать ей правду — мне полегчало — или выпросить сочувственный секс. Для принятия решения хватило наносекунды.
— Ужасно, — говорю я, чем и зарабатываю еще один поцелуй.
Она садится прямо, соединяет ладони и говорит:
— Хорошо, я принесла тебе твой любимый напиток, — и, дотянувшись до сумки, показывает огромного размера бутылку скотча.
Я поднимаю бровь в знак признательности.
— Холодная кунжутная лапша из твоего любимого китайского ресторанчика, — она достает белую коробку, демонстрируя ее мне. Я облизываюсь. — Или, — начинает она, опуская руку в другой пакет и доставая нечто, завернутое в белую оберточную бумагу, — сэндвичи на гриле, как ты любишь, из бакалейного на углу. Цыпленок, сыр и никакого майонеза. Потому что ты терпеть его не можешь.
Забудьте о сочувственном сексе. Вот, чего я хочу. Чтобы она была здесь, со мной. Она все обо мне знает. Я обхватываю ее щеки.
— Мне хочется всего.
Шарлотта целует меня, но движения ее губ осторожны, словно она не уверена.
— Я не сломаюсь, — говорю я ей, отстраняясь.
— Просто у меня ужасное чувство. Это все из-за меня. Я ударила тебя дверью.
— Ты же не нарочно, — я делаю паузу, — или нет?
Она качает головой.
— Конечно, нет.
— Я настолько паршиво выгляжу?
Она закатывает глаза.
— Не начинай. Ты великолепен. Как и всегда.
— Тогда в чем дело?
— Я просто ужасно себя чувствую оттого, что сделала тебе больно. Мне хочется, чтобы тебе стало лучше. Поэтому в знак заботы я принесла тебе этот пакет, — она указывает на лакомства.
— И я ценю это.
— Давай я принесу тебе еще льда, — говорит она и направляется на кухню, чтобы достать ледяной компресс из морозилки. Вернувшись, она прикладывает его к моему лбу. Я осторожно убираю ее руку.
— Шарлотта, я несколько часов обмораживался. Если охлаждение продлится еще дольше, то шишка уменьшится настолько, что втянется в мой мозг. Это очень опасное состояние.
Она хмурится, но, сжалившись, отстраняет компресс и жестом указывает на пузырек «Ибупрофена».
— Тебе еще что-нибудь нужно?
Я качаю головой.
— В десять вечера я выпил две таблетки и сейчас словно пьяный.
Она заламывает руки и шепчет:
— Прости меня.
Я откидываюсь на подушку.
— Что мне сделать, чтобы ты поняла — мне насрать на то, что ты ударила меня? Если этот ужасающий синяк не остановит тебя от секса со мной, то мне на него плевать, — произношу я громко.
Она качает головой.
Я смягчаю голос и пробегаю пальцами по ее шее.
— Тогда перестань суетиться надо мной. Я не хочу ибупрофен. Не хочу лед. Я даже не хочу холодную лапшу, а ведь это моя любимая еда после тех бутербродов без майонеза, что ты принесла.
— Чего же ты хочешь?
Я обхватываю ладонью ее затылок и притягиваю ближе к себе. Ее губы в нескольких миллиметрах от моих. Я знал, что не хотел секса и сочувствия. И был прав на этот счет. Я хочу секса и чего-то еще.
Секса с ней. Секса с чувствами. Секса с единственной женщиной, которая вызывает у меня все эти ощущения. Я шепчу ей на ухо:
— Тебя.
Она вздрагивает, а затем медленно и игриво сползает вниз по моему телу. Добравшись до резинки моих шортов, она шевелит бровями. Прижав руку к моей эрекции, она говорит:
— Я нахожу забавным, что твой синяк соответствует твоему члену, Спенсер.
— Да? В каком смысле? Не цветом, надеюсь.
— Самый большой из всех, — говорит она, а потом стаскивает с меня шорты и трусы. Я снимаю футболку. — Сейчас тебе станет лучше, — бормочет она и толкает меня в грудь. Я падаю на спинку дивана, а Шарлотта встает на колени между моих ног. Не отрывая от меня глаз, она садится на корточки и в предвкушении облизывает губы.
А потом берет головку моего члена в рот, и я вздыхаю, стону и рычу.
Вот это и есть настоящий Рай. Можете сверить определение по словарю. Губы Шарлотты на моем члене. Дразнящими движениями она обводит языком контур головки, затем облизывает по всей длине сверху до низу, и снова вверх, скользя языком в противоположную сторону. Жар кипящей лавой разливается по венам.
Мои бедра дрожат, и очень хочется, чтобы она взяла меня полностью, но эти ее ласки сводят с ума. Она облизывает меня, как любимую конфетку, и от этого по позвоночнику пробегают потрескивающие электрические разряды.
Она открывает рот шире и вбирает меня глубже, посасывая головку, а мои глаза закрываются, когда я попадаю в ее фантастический рот.
Но они недолго остаются закрытыми. Мне нужно видеть ее. Любоваться ею. Этими золотистыми волосами, рассыпанными по моим бедрам, ее головой, двигающейся между моих ног, ее покрасневшими припухшими губами, между которых скользит мой член.