Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 15 из 18



«Мы будем присматривать за вами», — сказала тифанитка, все еще сомневаясь. «Это будет нетрудно, — согласилась я. — Быть может, вы позволите мне провести несколько дней и ночей в этих стенах?» — «Да, — после краткого размышления сказала настоятельница. — Это было бы прекрасно». Все устроилось наилучшим образом. Они получили возможность убедиться в искренности моих намерений. А я — научиться быть матерью. И мне было крайне необходимо упорядочить свои мысли. Что же касается тебя, то, промурлыкав какую-то коротенькую речь, ты намертво ухватился за ворот моего свитера и уснул на руках. Меня отвели в уютную спаленку, но я не могла лечь. Боялась потревожить твой сон. Так, наверное, и просидела бы всю ночь, но ты проснулся сам и внятно произнес: «А'а». Это эхайнское слово не нуждалось в переводе.

Мы прожили в приюте без малого три недели. Я была уверена, что твой преследователь рано или поздно заявится сюда и станет предъявлять какие-то совершенно несусветные права на тебя. И могло статься, что он найдет аргументы, способные проломить неодолимую для обычного человека круговую защиту сестер-тифаниток. Поэтому я училась ухаживать за тобой и за другими такими же беспомощными крохами, что обитали в стенах приюта… но что не мешало им обладать и пользоваться всеми правами гражданина Федерации. Им-то уж никак не грозило оказаться в лапах этого монстра Ивана Петровича Сидорова. Любая попытка хоть как-то ограничить свободу любого из них натолкнулась бы на жесткое противодействие всей административной системы Тайкуна и Федерации. Да и не нужны были ему эти маленькие белокожие, светлоглазые мальчики и девочки. Ему нужен был живой эхайн. Рыженький, с янтарными глазенками… «Скажи „мама“», — повторяла я вновь и вновь. «Вл-вл-вл», — булькал ты что-то совершенно неразборчивое для моего человеческого слуха и смеялся. Иногда мне казалось, что ты делал это нарочно, что выводило меня из себя. Оказалось, что младенцы, эти ангелочки во плоти, порой бывают просто несносны, как самые отъявленные чертенята. «Ты издеваешься надо мной, поросенок, — говорила я, едва не плача. — Неужели трудно два раза шлепнуть своими губешками, чтобы прикинуться человеческим детенышем?!» Я ждала, что однажды ты устанешь от меня и скажешь: «Ладно, уговорила: мама так мама…» Но единственное, что я слышала от тебя каждое утро, было уже знакомое: «Улла!»

И все же я добилась своего. Не сразу, не за день, и даже не за месяц. Это было уже на Титануме, куда мы сбежали с Тайкуна и где я превратилась в никогда прежде не существовавшую женщину с простым русским именем Анна Ивановна Морозова. Расчет был на то, что в Галактике была не одна носительница такого имени, и даже не одна тысяча… И где ты стал Северином Ивановичем Морозовым, моим законным сыном, со всеми правами, присущими тебе от рождения. Мы прятались от знаменитого титанийского «оркана», местного стихийного бедствия, в темной комнатушке приземистой одноэтажной гостиницы. За стенами все дрожало и ходило ходуном, окна стонали под напором ветра, дождя и местной разновидности снега, похожей на лохмотья сдобного теста и здесь называемой «дег», что, собственно, и переводилось как «тесто». Меня этот разгул стихий не беспокоил, я и не такое видывала, поэтому ничто не мешало мне сидеть у видеала и выстраивать планы дальнейшего существования с помощью местного инфобанка. Ты же проснулся и перепугался, и в твоей глупышкиной головенке само собой родилось то слово, которое ты до сих пор всячески отвергал. Проще говоря, ты сел в кроватке и прохныкал: «Ма-а-ама…» До меня даже не сразу дошло все величие момента. Я просто отложила свои дела и взяла тебя на руки. Наверное, не существовало лучшего способа закрепить условный рефлекс. Ты понял, какое слово нужно сказать, чтобы эта взрослая тетка немедленно все бросила и занялась тобой и только тобой. А уж потом, наверное, сообразил, что именно так эта самая тетка и называется… Ты уже дремал у меня на руках, когда я осознала и прочувствовала случившееся. «Малыш, — попросила я, — повтори еще разок». Но ты был слишком занят своим кулачком, чтобы отвлекаться на пустяки.

С этого дня ты стал стремительно, буквально на глазах, превращаться в человеческого детеныша. Очень скоро ты накопил словарный запас нормального ребенка двух с небольшим лет от роду, одновременно забывая эхайнский язык. Человек без особых церемоний вытеснял в тебе эхайна. Последним, что сказал мне эхайн, было все то же сакраментальное «Улла!» Случилось это, кажется, зимой сто тридцать восьмого года. А следующим утром ты уже говорил мне: «Пливетик, мама!» Ты был выше и крупнее своих сверстников, ты медленнее соображал, ты уже не был рыженьким, а просто соломенным. Ты не любил детские песенки, отказывался петь про зайку серенького и мишку косолапого, а с годами возненавидел популярную музыку и всегда был равнодушен к Озме. Зато обожал Моцарта, Вивальди и Виотти, а в особенности отчего-то лютню Винченцо Галилея. Я даже размечталась, что вот ты вырастешь и станешь профессиональным музыкантом, но у тебя не нашлось никаких к тому задатков, чувство ритма и слух оказались самыми ординарными. Надеюсь, ты не очень расстроен?.. Да, и глаза. Глазки твои с возрастом потемнели и утратили чистый янтарный цвет, и все же оставались невольным напоминанием о твоем странном происхождении. Но там, где мы жили, и где ты бывал в кругу ровесников, это ни у кого не вызывало удивления. Федерация, расползшаяся по многим удаленным мирам, давно уже состояла из такого количества подвидов homo sapiens, что ты вполне мог сойти за еще один. Помню только, что в детском санатории на Магии местные ребятишки звали тебя «Тигрункуль» — так на местном языке звучало имя Тигры из «Винни-Пуха».



Однажды я рискнула поинтересоваться судьбой своего экипажа. К своему изумлению, обнаружила, что командор Елена Климова по-прежнему числится действующим астронавтом и патрулирует какой-то чрезвычайно удаленный октант за пределами нормальной досягаемости. А жаль, я была бы не прочь перекинуться словечком сама с собой… Уж не знаю, как моим девочкам удавалось водить за нос весь Звездный Патруль, но с того момента мое доверие к информационным каналам Федерации было сильно подорвано. И я уверилась, что могу использовать это обстоятельство. Федерация настолько же сложна и велика, насколько и беспечна, чтобы в ней нельзя было затеряться женщине с ребенком. И где же это было проще всего сделать? Конечно, на Земле. На старушке-Земле, с ее патриархальной простотой, с ее необъятными обитаемыми пространствами, с ее старомодным невмешательством в личные дела и строжайшим соблюдением персональных свобод.

Наконец-то я отважилась претворить в жизнь свое обещание настоятельнице тайкунского приюта. У нас действительно появился дом… этот наш дом в карпатских лесах, где мы жили, а вернее — прятались долгие годы. Где-то на Земле жили мои родители, моя сестра Лидия, мои племянники. Но я не встречалась с ними, потому что, если верить информационным каналам Галактического Братства, командор Елена Климова еще не вышла в отставку. Я начала свою жизнь с чистого листа. У меня не было прошлого, и пришлось его придумать. Анна Морозова работала драйвером в далеких галактических миссиях, настолько далеких, что на Земле о них никто и не знал. Потом она родила сына при обстоятельствах, о которых не желала бы распространяться, и это побудило ее обосноваться в лучшем из миров. Все. Точка. Дальше начиналось право на неприкосновенность личной жизни, которое на Земле безусловно уважали. Я старалась не попадаться на глаза прежним знакомым. Как правило, мне это удавалось. Как правило… Несколько раз моя конспирация давала сбои. Помнишь того странного типа с косичками? Это был Хлодвиг, парень с галактического стационара «Скорпион». Сто лет тому назад, в прошлой жизни, он долго и красиво за мной ухаживал, и хотя все быльем поросло, мне стоило немалых трудов от него избавиться.

Ты был устроен в прекрасный колледж «Сан Рафаэль» в Алегрии, на райском острове Исла Инфантиль дель Эсте. Жизнь твоя потекла обычным чередом — да что я тебе рассказываю о том, что ты знаешь лучше моего?! На какое-то время ты растворился среди себе подобных… пока вдруг не маханул ввысь. Тебе-то что, ты только радовался, что стал звездой фенестры! Но не так давно у меня состоялся нелегкий разговор с сеньором Эрнандесом, главным медиком колледжа. Сеньор Э. выразил озабоченность твоим здоровьем. Его обеспокоили явные признаки гормональных отклонений в твоем растущем организме, Пока ничего страшного, говорил сеньор Э., мальчик выглядит здоровым и жизнерадостным, но кто поручится, что этот его внезапный, бурный и фантастический рост не окажется первыми признаками гигантизма и, да хранит его святая дева Мария дель Map, акромегалии?! Не даст ли прекрасная сеньора Морософф согласия на углубленные генетические исследования в отношении своего «chico bonito», каковые исследования означенному «chico» не доставят никаких болезненных либо даже неприятных ощущений и уж тем более не отразятся на его здоровье иначе, как благотворно? Доброму сеньору Э. было невдомек, насколько он был близок к истине. Генетический аппарат моего «chico bonito» действительно был устроен не так и работал по другим законам, нежели у всех остальных детей не только Алегрии, но и всей Земли. Ведь это был генетический аппарат обычного и, быть может, заурядного, но — эхайнского мальчишки. И первая же генетическая экспертиза показала бы это как дважды два. И хотя на Земле не было эхайнов (как мне тогда представлялось — хотя Консул… дядя Костя привел несколько контраргументов и даже… гм… один из них прихватил с собой), историю Великого Разделения с недавних пор действительно проходят в школе, а эхайнский генотип и стандарты эхайнских же фенотипов описаны в специальной литературе и вполне доступны для серьезного исследователя. А очаровательный сеньор Э. менее всего смахивал на дилетанта. Так примерно я рассуждала мысленно, сидя у него в кабинете с зажатым в руке высоким стаканом прохладительного и машинально кивая в такт его напевам. И поэтому, едва только он закончил излагать и выразил глубокое удовлетворение течением нашей беседы и моей внешностью, я покинула кабинет с твердым намерением забрать тебя из колледжа.