Страница 24 из 111
Во-вторых, именно «инициативы, принципиальности и настойчивости» и не оказалось у Жукова в должной мере при отстаивании судьбоносных решений в самый ответственный не только для Красной Армии, но и всей страны момент, — когда вермахт вторгся в ее пределы. Да это он и сам признал в своих мемуарах: «Мы должны были это делать более решительно, чем делали».
В-третьих, доподлинно известно, что с учетом времени прохождения многострадальной директивы (ее передача закончилась в 0 часов 30 минут 22 июня 1941 года) большинство соединений получило ее слишком поздно. Поэтому попытка Гареева включить «в актив» Жукова как достижение несвоевременно подписанную, а потому с запозданием отправленную директиву, только запутывает читателя и лишает его возможности правильно осмыслить происшедшее. Дело в том, что у Жукова было много различных каналов, чтобы даже до подписания директивы привести войска в боеготовое состояние: отменить отпуска, сборы, различные воскресные мероприятия и т.д.
По-другому восприняли ситуацию те военачальники, которые к боеготовности войск отнеслись профессионально и с должной ответственностью.
Генерал армии Н.Г. Лященко в статье «С кровью и потом пополам...», опубликованной в «Военно-историческом журнале», вспоминал: «...затем Сталин сказал (5 мая 1941 года в Кремле. — Авт.), что война с Гитлером неизбежна... "Поезжайте в войска, принимайте все меры к повышению боеготовности...". Думается, Г.К.Жуков, будучи начальником Генерального штаба, просто обязан был поставить в известность командующих войсками о приближающейся катастрофе, должен был потребовать, чтобы они все внимание отдали боевой готовности, повышению бдительности. Тут же все оказалось наоборот».
А вот что по этому поводу писал адмирал флота Н.Г. Кузнецов: «п. 2. По вопросу начала войны мне хотелось бы только имеющимися документами опровергнуть утверждение т. Жукова, что нельзя было подготовить части к обороне за несколько дней. Этому никто не мешал и наоборот — это был его долг... Нам с нач. штаба было достаточно из кабинета Тимошенко позвонить по телефону, передать условное слово на флоты, по которому все знали что делать» (из письма в ЦК КПСС)[45].
Однако ничего подобного Георгий Константинович не сделал. Поэтому утверждение Гареева, что «все эти качества... может быть уберегли нашу армию от многих напастей, которые благодаря этому не случились» является очевидным преувеличением. Своевременно не приведенная в боеготовое состояние Красная Армия получила страшный по силе удар противника, в результате которого в ходе летне-осенней кампании 1941 года она, несмотря на героическое сопротивление, понесла миллионные потери убитыми, ранеными и пленными. Приходится констатировать, что на вопрос, так от каких же «напастей» сумел уберечь нашу армию Жуков, — в статье Гареева ответа нет.
В целом исчерпывающая характеристика деятельности высшего командования Красной Армии в тот период изложена в работе группы военных историков:
«...Несостоятельность, проявленная в этой ситуации (с учетом вины политического руководства, которое своими решениями воспрепятствовало своевременной реализации намеченных мобмероприятий. — Авт.) высшим военным руководством -Наркоматом обороны и Генеральным штабом, а точнее — стоявшими во главе этих органов маршалом С.К. Тимошенко и генералом армии Г.К. Жуковым, не сумевшими отстоять принятые решения и добиться их выполнения, нельзя рассматривать иначе, как нехватку компетентности этих лиц и несоответствие занимаемым ими постам...»[46]. Итак, «несостоятельность», «нехватка компетентности» и «несоответствие занимаемым постам», в то время как у Гареева — все наоборот. В данном случае читателю представляется возможность самому сделать правильный вывод.
Описывая деятельность Жукова при обороне Ленинграда с 6 сентября по 10 октября 1941 года, автор справедливо отмечает его безусловные успехи в наведении необходимого порядка в войсках, огромную силу воли, твердость в управлении и умение мобилизовать все моральные и материальные возможности для выполнения этой труднейшей задачи.
Однако вызывает удивление необоснованное обвинение, допущенное Гареевым в адрес одного из своих оппонентов: «Историк А. Мерцалов вдруг сделал открытие, будто бы гитлеровское командование и не собиралось овладевать Ленинградом... В ходе войны 21 июля Гитлер посетил штаб группы армий «Север» и поторопил фельдмаршала Лееба «быстрее овладеть Ленинградом».
К сожалению, сказав «А» — о планах вермахта в июне-июле 1941 года, Гареев почему-то не сказал «Б» — о существенной корректировке их в августе-сентябре. Подобное «выдергивание» отдельных исторических фактов без необходимых объяснений, искажающее характер боевых действий на ленинградском направлении и их место в летне-осенней компании 1941 года, только вводит неискушенного читателя в заблуждение. Сам же Гареев, которому безусловно хорошо известна хронология боевых действий того периода, мог бы более объективно прокомментировать эти события, тем более что трактовка их Жуковым в своих воспоминаниях в ряде случаев не совсем точна, а порой и ошибочна.
Что касается якобы «открытия» профессора Мерцалова, то в его работах на эту тему ничего подобного обнаружить не удалось, что и не вызывает удивления, так как он, будучи грамотным историком, и не собирался опровергать всем известные факты — наличие плана «Барбаросса», решение Гитлера от 21 июля 1941 года о Ленинграде и др. Мерцалов утверждал совсем иное, о чем М. Гареев умолчал: решение блокировать, а не штурмовать Ленинград было принято до появления в городе Жукова. Поэтому его, Жукова, утверждения, что Гитлер якобы «был в бешенстве», будучи не в силах преодолеть оборону города, мягко говоря, не соответствуют действительности.
Кстати, по мнению ряда историков, как Сталин, так и Жуков, не разгадали замысла немецкого командования, а потому в сентябре и позже продолжали защищать Ленинград от штурма, в то время как спасать его надо было от блокады. А это разные вещи. В связи с этим недостаточно энергичные боевые действия в районе станции Мга, предпринятые для прорыва кольца вокруг Ленинграда, следует признать неадекватными сложившейся ситуации. Но, однако, вернемся к событиям, связанным с осадой города на Неве, в июле-сентябре 1941 года.
Вот краткий перечень данных о том, когда именно менялись оценки ситуации и какие решения принимались германским командованием об отмене штурма Ленинграда.
25 июля. «Кейтель в беседе с командующим группой армий «Центр» (генерал-фельдмаршалом фон Боком. — Авт.) выразился более определенно: «Ленинград отрезать и взять измором»[47].
13 августа. «Дополнение к директиве ОКВ № 34, сделанное 12.08.41, явилось следствием новой обстановки на советско-германском фронте в результате успеха, достигнутого немецкими войсками на Правобережной Украине южнее Киева. В ней были поставлены далеко идущие задачи: ... группе армий «Север» — окружить Ленинград и соединиться с финскими войсками»[48]. Как видим, о штурме — ни слова.
22 августа. «Директива фюрера от 21.08. (исх.№ 441412/41)... П.5. Только плотная блокада Ленинграда, соединение с финскими войсками и уничтожение 5-й русской армии (Юго-Западный фронт. — Ред.) создадут предпосылки и высвободят силы, необходимые для того, чтобы ... предпринять успешное наступление против группы войск Тимошенко и разгромить их»[49].
45
«Военно-исторический архив». — 1997. — Вып. 1. — С. 72.
46
Стратегические решения и Вооруженные силы (далее — СР). — М.: Арбизо, 1995. -Т. 1. — С. 270.
47
Там же. — С. 265.
48
Гальдер Ф. Военный дневник. — Москва., 1971. — Т. 3. — С. 271. Примечание.
49
Там же. — С. 296.