Страница 27 из 33
Не о современной Англии или Германии тут идет речь. На основании уроков любой из крупных революций 18 и 19 века, т. е. буржуазных революций в отсталых странах, Ленин приходит к выводу, что возможна либо диктатура буржуазии, либо диктатура пролетариата. Никакой «демократической», т. е. промежуточной диктатуры быть не может.
Свою теоретическую и историческую экскурсию Радек, как мы видели, резюмирует в довольно тощем афоризме: надо отличать буржуазную революцию от социалистической. Спустившись на эту «ступень», Радек прямо протягивает палец Куусинену, который, исходя от своего единственного ресурса, т. е. «здравого смысла», считает невероятным, чтобы и в передовых странах и в отсталых можно было выдвигать лозунг диктатуры пролетариата. С искренностью ничего не понимающего человека Куусинен обличает Троцкого, который-де с 1905 года «ничему не научился». А Радек, вслед за Куусиненом, иронизирует: для Троцкого-де
«своеобразие китайской и индийской революции состоит именно в том, что она ничем не отличается от западно-европейских, и поэтому должна привести при первых (?!) шагах к диктатуре пролетариата».
Радек забывает мелочь: диктатура пролетариата осуществилась не в западно-европейских, а как раз в отсталой восточно-европейской стране. Виноват ли Троцкий, что исторический процесс проморгал «своеобразие» России? Радек забывает далее, что во всех капиталистических странах, при всем разнообразии их уровней, социальных структур, традиций и пр., т. е. при всем их «своеобразии», господствует все-таки буржуазия, или еще точнее, финансовый капитал. Опять-таки, недостаток уважения к своеобразию исходит тут от исторического развития, а никак не от Троцкого.
В чем же тогда разница между передовыми странами и отсталыми? Разница большая, но это все же разница в пределах господства капиталистических отношений. Формы и методы господства буржуазии в разных странах чрезвычайно разнообразны. На одном полюсе господство ее имеет обнаженный и абсолютный характер: Соединенные Штаты. На другом полюсе финансовый капитал приспособляется к пережившим себя учреждениям азиатского средневековья, подчиняя их себе и навязывая им свои методы: Индия. Но и там и здесь господствует буржуазия. Из этого вытекает, что и диктатура пролетариата будет иметь в разных капиталистических странах крайне разнообразный характер, в смысле социальной базы, политических форм, непосредственных задач и темпа работы. Но привести народные массы к победе над блоком империалистов, феодалов и национальных буржуа может только революционная гегемония пролетариата, превращающаяся после завоевания власти в диктатуру пролетариата.
Радек думает, что разделив человечество на две группы: одну «созревшую» для социалистической диктатуры, а другую – только для демократической, он тем самым, в противоположность мне, учитывает, будто бы, «своеобразие» отдельных стран. На самом деле, он пускает в ход безжизненный шаблон, способный лишь отучить коммунистов от исследования действительного своеобразия данной страны, т. е. живого переплета в ней разных ступеней и стадий исторического развития.
Страна, которая не совершила или не завершила своей демократической революции, представляет величайшие по значению своему особенности, которые и должны быть положены в основу программы пролетарского авангарда. Только на основе такого рода национальной программы коммунистическая партия может развернуть действительную и успешную борьбу с буржуазией и ее демократической агентурой за большинство рабочего класса и трудящихся вообще.
Возможность успеха в этой борьбе определяется, разумеется, в значительной степени, ролью пролетариата в хозяйстве страны, следовательно уровнем ее капиталистического развития. Но это отнюдь не единственный критерий. Не меньшее значение имеет вопрос о том, существует ли в стране такая широкая и жгучая «народная» проблема, в разрешении которой заинтересовано большинство нации, и которая для разрешения своего требует самых смелых революционных мер. Такого рода проблемами являются аграрная и национальная, в разном их сочетании. При остроте аграрной проблемы и при невыносимости национального гнета в колониальных странах молодой и сравнительно малочисленный пролетариат может на основе национально-демократической революции прийти к власти раньше, чем пролетариат передовой страны на чисто социалистической основе. Казалось бы, что после Октября нет надобности это доказывать. Но за годы идейной реакции и эпигонского теоретического разврата до такой степени прокисли, протухли и прокуусинели элементарные представления о революции, что каждый раз приходится начинать сначала.
Означает ли сказанное, что ныне уже все страны мира так или иначе созрели для социалистической революции? Нет, это ложная постановка вопроса, безжизненная, схоластическая, сталинско-бухаринская. Все мировое хозяйство в целом бесспорно созрело для социализма. Однако, это вовсе не значит что созрела каждая страна в отдельности. Как же быть в таком случае с диктатурой пролетариата в отдельных отсталых странах: в Китае, в Индии и пр.? На это мы отвечаем: история не делается на заказ. Страна может «созреть» для диктатуры пролетариата, отнюдь не созрев не только для самостоятельного построения социализма, но и для широких мер социализации. Не нужно исходить из предопределенной гармонии общественного развития. Закон неравномерного развития еще жив, несмотря на нежные теоретические объятия Сталина. Закон этот проявляет свою силу не только в отношениях между странами, но и во взаимоотношении разных процессов внутри одной и той же страны. Примирения неравномерных процессов экономики и политики можно достигнуть только в мировом масштабе. Это значит, в частности, что нельзя вопрос о диктатуре пролетариата в Китае рассматривать в рамках только китайской экономики и китайской политики. Здесь-то мы и подходим вплотную к двум взаимно исключающим друг друга точкам зрения: интернационально-революционной теории перманентной революции и национально-реформистской теории социализма в отдельной стране. Не только отсталый Китай, но и вообще ни одна из стран мира не могла бы построить социализм в своих национальных рамках: высоко развитые производительные силы, переросшие национальные границы, противятся этому так же, как и недостаточно развитые для национализации. Диктатура пролетариата в Англии, например, натолкнулась бы на противоречия и трудности, другие по характеру, но может быть не меньшие, чем те, какие предстали бы перед диктатурой пролетариата в Китае. Преодоление противоречий в обоих случаях мыслимо только на путях международной революции. Такая постановка снимает самый вопрос о том, «созрел» или «не созрел» Китай для социалистического преобразования. Бесспорным остается при этом, что отсталость Китая чрезвычайно затруднит задачи пролетарской диктатуры. Но повторяем: история не делается на заказ, и китайскому пролетариату никто выбора не предоставил.
Значит ли это, по крайней мере, что каждая, даже и отсталая колониальная страна уже созрела, если не для социализма, то для диктатуры пролетариата? Нет, не значит. Как же быть тогда с демократической революцией вообще, в колониях – в особенности? А где же написано, отвечаю я вопросом на вопрос, что каждая колониальная страна созрела для немедленного и полного разрешения своих национально-демократических задач? Вопрос надо повернуть другим концом. В условиях империалистической эпохи национально-демократическая революция может быть доведена до победы только в том случае, если социальные и политические отношения данной страны созрели для того, чтобы поднять пролетариат к власти, как руководителя народных масс. А если этого еще нет? Тогда борьба за национальное раскрепощение будет давать очень половинчатые результаты, целиком направленные против трудящихся масс. В 1905 году пролетариат России оказался еще не в силах объединить вокруг себя крестьянские массы и завоевать власть. По этой самой причине и революция задержалась на полпути, а затем сдвигалась все ниже и ниже. В Китае, где, несмотря на исключительно благоприятную обстановку, пролетариату бороться за власть помешало руководство Коминтерна, национальные задачи нашли жалкое, неустойчивое и скаредное разрешение в режиме Гоминдана.