Страница 25 из 33
Кстати, эти слова, полностью совпадающие с приведенной выше мыслью Ленина, достаточно объясняют, как мне кажется, необходимость противопоставить диктатуре Гоминдана «развернутую программу политической демократии». Но как раз здесь Радек заходит слева. В эпоху революционного подъема он сопротивлялся выходу китайской коммунистической партии из Гоминдана. В эпоху контрреволюционной диктатуры он сопротивляется мобилизации китайских рабочих под лозунгами демократии. Это значит летом преподносить шубу, а зимой – раздевать нагишом.
VII. ЧТО ОЗНАЧАЕТ ТЕПЕРЬ ЛОЗУНГ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ ДИКТАТУРЫ ДЛЯ ВОСТОКА?
Сбиваясь на сталинское понимание исторических «ступеней» – эволюционно-филистерское, а не революционное, – теперь уже и Радек пытается канонизировать лозунг демократической диктатуры пролетариата и крестьянства для всего Востока. Из «рабочей гипотезы» большевизма, которую Ленин приспособлял к ходу развития определенной страны, изменял, конкретизировал, а на известном этапе отбросил, Радек делает сверхисторическую схему. Вот что он на этот счет, не уставая повторяет в своей статье:
«Эта теория и вытекающая из нее тактика применима во всех странах молодого капиталистического развития, в которых буржуазия не ликвидировала вопросов, оставленных ей в наследство предыдущими социально-политическими формациями».
Вдумайтесь в эту формулу: ведь это же торжественное оправдание каменевской позиции в 1917 г. Разве русская буржуазия через февральский переворот «ликвидировала» вопросы демократической революции? Нет, они оставались неразрешенными, и в том числе вопрос всех вопросов: аграрный. Как же Ленин не понял, что старая формула все еще «применима»? Почему он снял ее?
Радек раньше ответил нам на это: потому, что она уже «осуществилась». Мы этот ответ рассмотрели. Он совершенно несостоятелен и вдвойне несостоятелен в устах Радека, который стоит на том, что сущность старого ленинского лозунга совсем не в формах власти, а в фактической ликвидации крепостничества путем сотрудничества пролетариата с крестьянством. Ведь этого то, как раз, керенщина и не дала. Отсюда вытекает, что для разрешения наиболее острого сейчас вопроса, именно китайского, экскурсия Радека в наше прошлое вообще ни к чему. Рассуждать надо было не о том, что Троцкий понимал и чего не понимал в 1905 году, а о том, чего не поняли Сталин, Молотов и особенно, Рыков и Каменев в феврале-марте 1917 года (какова была в те дни позиция самого Радека, мне неизвестно). Ибо, если считать, что в двоевластии демократическая диктатура «осуществилась» настолько, чтоб сделать неотложной смену центрального лозунга, тогда необходимо признать, что в Китае «демократическая диктатура» гораздо полнее и законченнее осуществилась в гоминдановском режиме, т. е. в господстве Чан-Кай-Ши и Ван-Тин-Вея с тан-пин-сяновским[12] хвостом. Тем более, значит, обязательна была смена лозунга в Китае.
Но ведь «наследство предыдущих социально-политических формаций» в Китае еще не ликвидировано? Нет, не ликвидировано. А разве оно было ликвидировано у нас к 4-му апреля 1917 г., когда Ленин объявил войну всему верхнему слою «старых большевиков»? Радек противоречит себе безнадежно, путается и мечется из стороны в сторону. Заметим, что он совсем не случайно употребляет сложное описательное выражение насчет «наследства формаций», варьируя его в разных местах и явно избегая более короткого выражения: пережитки феодализма или крепостничества. Почему? Потому, что Радек только вчера еще начисто отрицал эти пережитки, вырывая тем самым всякую почву под лозунгом демократической диктатуры. В докладе своем в Коммунистической Академии Радек говорил:
«Истоки китайской революции не менее глубоки, чем истоки нашей революции 1905 года. Можно сказать с уверенностью, что союз рабочего класса с крестьянством будет там сильнее, чем был у нас в 1905 году, по той простой причине, что они будут бить не по двум классам, а по одному классу – буржуазии».
Да, «по той простой причине». Но если пролетариат вместе с крестьянством бьют по одному классу, буржуазии, – не по пережиткам феодализма, а по буржуазии, – то как называется такая революция, позвольте вас спросить? Неужели же демократической? Заметьте, что Радек говорил это не в 1905 г. и даже не в 1909, а в марте 1927 года. Как же тут связать концы с концами? Очень просто. В марте 1927 года Радек тоже сбивался с верного пути, только в другую сторону. В своих тезисах по китайскому вопросу оппозиция внесла коренную поправку в тогдашнюю односторонность Радека. Но в приведенных только что его словах все же было ядро истины: сословия помещиков в Китае почти нет, землевладельцы связаны с капиталистами неизмеримо теснее, чем в царской России, удельный вес аграрного вопроса в Китае поэтому гораздо меньше, чем в царской России; зато огромное место занимает национально-освободительная задача. Соответственно с этим способность китайского крестьянства к самостоятельной революционно-политической борьбе за демократическое обновление страны никак уж не может быть выше, чем у русского крестьянства. Это нашло, в частности, свое выражение в том, что ни до 1925 г. ни за три года китайской революции в Китае вовсе не обнаружилось народнической партии, которая написала бы аграрный переворот на своем знамени. Все это в совокупности показывает, что для Китая, уже оставившего позади опыт 1925-1927 г. г., формула демократической диктатуры представляет собой реакционную ловушку, еще более опасную, чем у нас после февральской революции.
И другая экскурсия Радека в прошлое, еще более отдаленное, также немилосердно оборачивается против него. На этот раз дело идет о лозунге перманентной революции, выдвинутом Марксом в 1850 г.
«У Маркса – пишет Радек – не было лозунга демократической диктатуры, а у Ленина он сделался политическим стержнем с 1905 по 17 г. и вошел, как составная часть в его концепцию революции во всех (?!) странах начинающегося (?) капиталистического развития».
Опираясь на несколько строк Ленина, Радек объясняет это различие позиций: центральной задачей немецкой революции было национальное объединение, у нас – аграрный переворот. Если не механизировать это противопоставление и соблюдать пропорции, то оно в известных пределах верно. Но как же быть тогда с Китаем? Удельный вес национальной проблемы, по сравнению с аграрной, в Китае, как в полуколониальной стране, неизмеримо больше, чем даже в Германии 1848-1850 гг., ибо в Китае дело идет одновременно и об объединении и об освобождении. Свою перспективу перманентной революции Маркс формулировал, когда в Германии оставались еще все троны, сословие юнкеров владело землею, а верхи буржуазии были лишь допущены в преддверие власти. В Китае монархии нет уже с 1911 г., нет самостоятельного класса помещиков, у власти стоит национально-буржуазный Гоминдан, а крепостнические отношения, можно сказать, химически слились с буржуазной эксплуатацией. Таким образом, сделанное Радеком сопоставление позиций Маркса и Ленина целиком говорит против лозунга демократической диктатуры в Китае.
Однако же, и позицию Маркса Радек берет несерьезно, случайно, эпизодически, ограничиваясь циркуляром 1850 года, где Маркс еще рассматривает крестьянство, как естественного союзника мелкобуржуазной городской демократии. Маркс тогда ждал самостоятельного этапа демократической революции в Германии, т. е. временного прихода к власти городских мелкобуржуазных радикалов, опирающихся на крестьянство. Вот в чем гвоздь! Но ведь этого то как раз и не произошло. И не случайно. Уже в середине прошлого столетия мелкобуржуазная демократия оказалась бессильной совершить свою самостоятельную революцию. И Маркс этот урок учел. 16-го августа 1856 года – через 6 лет после упомянутого циркуляра – Маркс писал Энгельсу:
«Все дело в Германии будет зависеть от возможности поддержать пролетарскую революцию каким либо вторым изданием крестьянской войны. Тогда дело пойдет прекрасно».
12
Чан-Кай-Ши – вождь правого Гоминдана. Ван-Тин-Вей – вождь левого Гоминдана. Тан-Пин-Сян – министр-коммунист, проводивший в Китае политику Сталина-Бухарина.