Страница 84 из 150
Спасти его могла единственная ниточка, эксперимент ХРОМа под названием «Перерождение». Могла или нет – неизвестно, потому что я собственноручно обрезал её. Но из того, что мне известно сейчас, скорее, не могла. И вот почему. Первые опыты «Перерождения» базировались на синхромодулях. Эти артефакты с Титана пролежали бесхозно почти три столетия и заработали лишь после того, как их заправили, привезя с Криопсиса концентрат гепрагонов. Разложить инопланетную технологию по винтикам оказалось такой же непростой задачей, как и постичь принцип действия Портала или джамп-звездолёта, но, как и в предыдущих случаях, земным учёным удалось запустить процесс эксплуатации. Ситуация из разряда «Машина едет, но мы не знаем, как». Пытались узнать и быстро сообразили, какие горизонты им открывают синхромодули. Ведь речь шла о переносе сознания в другое биологическое тело! До вечной жизни, казалось бы, рукой подать. Но не тут-то было. Имелся ряд нюансов.
Первый: управляющее сознание способно находиться в теле грегари лишь при работающем модуле и постоянной подпитке транс-раствором. То есть, один модуль на одного потенциального бессмертного – непозволительная роскошь. Расу не спасёшь, но на верхушку власти артефактов хватило бы. В экстракте гепрагонов дефицита тоже пока не было, и неудобство сводилось лишь к дальности Криопсиса. Но тут вмешивается второй нюанс: даже если запустить синхромодуль на постоянно основе и раз в неделю делать инъекции ампул, это не спасёт оригинальное тело управляющего сознания от старения и разрушения. Заморозка не подходит, так как нарушит тонкую связь тела и сознания, вынесенного за орбиту привычного обитания. А это значит, что вы сможете жить в новой оболочке до тех пор, пока ваша старая биологически жива. Продлить жизнь – возможно, достичь бессмертия – нет. Но регенерационные процедуры и без того позволяли жить почти до двухсот лет.
И вот тогда идейные проектировщики «Перерождения» пошли ва-банк. Они попытались совершить безвозвратную трансплантацию сознания. Переместить его в донорское тело, приживить и обрезать связь с исходником. Амбициозная задумка, не лишённая смысла и потенциала, но вряд ли осуществимая до тех пор, пока принцип действия синхромодулей не будет тщательно изучен и понят. Судьба проекта «Перерождение» мне неизвестна. Вряд ли его закрыли окончательно, но после ряда неудач синхромодулям нашли иное применение. Так появился совершенно другой коммерческий проект – «Банк Времени».
Я не виню отца. Возможно, он бы относился ко мне иначе, окажись «кукушонком» не он, а дядя Боб. Его убийство не доставило мне удовольствия, уж поверьте. Я просто-напросто спасал себя, расценив в подслушанном разговоре прямую угрозу. Хотя всей подоплёки и масштабов не знал. На похоронах дядя Боб утешал мою мать, которая утешала меня. Братья давно поддерживали связь, тайно. Вероятно, Боб и вывел брата на закрытый проект «Перерождение», хотя сам в этом так и не признался. Чтобы узнать правду, мне пришлось бы воспользоваться синхронизирующим модулем и покопаться в мозгах дяди. Но иногда лучше переворачивать страницы, чем вчитываться в строчки, размытые кофейным пятном. Ко всему прочему, дядя Боб осторожно, не привлекая внимания, взял нас с матерью под свою опеку.
Через десять лет, на годовщину смерти отца, мать переборщила с транс-раствором и угодила в Обитель Грёз, а дядя Боб, наконец, раскрыл мне все карты и предложил пресловутый выбор пути. Пара лет на раздумья ещё оставалась, но я не стал тянуть кота за причиндалы и быстро сообразил, по каким правилам существует этот мир и как их можно нарушать. Зачем становиться «хромированной крысой», впадать в зависимость от Холдинга, если твой родственник – без пяти минут начальник крупнейшего филиала Банка Времени на Прайме? Вот и я решил, что незачем. О нашем родстве никто не знал, дядя Боб мог беспрепятственно проводить меня на процедуры в провинциальной (но официальной) клинике, пользуясь своим положением в ХРОМе. А я мог работать в интересах корпорации теневым джокером, сохраняя при этом фактическую независимость. Выслушав моё предложение, дядя Боб почесал макушку и обозвал меня хитрой обезьяной. Но согласился, узрев в подходе сияние чистого разума.
Так в двадцать три года я стал процентщиком в Банке Времени. Неплохое начало. И неясный конец, учитывая, где я сейчас находился.
Минул час, тело стало послушным, поэтому я не стал медлить. Стянул датчики, массажёры и слез с твёрдого лежбища. Босыми ступнями ощутил холод напольного мрамора. Провёл ладонью по гладким, идеально выбритым щекам. Подойдя к окну, я лицезрел картину райского залива. Неестественно голубое небо походило на фантазию опьянённого гепротиком художника. Экзотические пальмы с тремя стволами клонились к белоснежному точно снег песку. Бриз обнял меня, поиграл в волосах и принёс аромат морской стихии. Сюрреалистичность вида нисколько не напугала меня. Такое случается после длительных отлучек из родного тела. Я ощущал себя папашей, укатившим в длительную поездку и по возвращении с трудом узнающим в незнакомом тинейджере подросшего сына.
Неожиданно боковым зрением я заметил фигуру справа от меня. Вопреки опасениям ей оказался не губернаторский мордоворот, а стройная девица с ногами, по ощущениям, длиннее меня всего, гладкими и ниспадающими до поясницы волосами цвета разгорающегося угля – чёрно-пепельные с огненными прядями. Тело до бёдер скрывал свободный белый балахон с обрезанными рукавами. Предплечья сплошь в татуировках, запястья – в браслетах. Ни дать ни взять ещё одна участница команды сенсоджея Кроффа.