Страница 61 из 148
— Господин Беренд? И со всеми вещами? Куда же вы теперь?
Он не спросил, почему я был там с вещами. Происходившие на мызе события конечно же были известны в городе. Я сказал:
— Посмотрим.
— А жилье у вас есть? Нет? Послушайте, здесь рядом, в моем доме на улице Дубильщиков, — он никогда не называл эту улицу Адской, как ее обычно называли раквересцы, — я сдаю комнаты, вы же знаете, там сейчас как раз есть свободная. Не зал, как на мызе, конечно. Да ведь и у вас там на чердаке тоже не бог весть какая роскошь была. И денег у вас, я полагаю, не так уж много. А это рядом, туда вам близко будет перетащить пожитки.
А почему бы и нет? И куда мне было идти? В этих моих отношениях съемщика с мужем Мааде была даже какая-то крохотная волнующая зацепка. Скрывался ли за предложением Иохана только интерес к деньгам, которые я должен буду ежемесячно ему платить, или что-то другое, об этом я себя сперва не спрашивал.
Итак, я поселился в соседнем доме, в маленькой каморке с оштукатуренными, уже замызганными, бревенчатыми стенами, где я нашел только табурет, шаткий стол и топчан. И то зарастающее льдом, то снова оттаивающее окно, из которого можно было наблюдать, как служанки с Длинной улицы, с коромыслами на плечах, спускались по замерзшим склонам и по ступенькам лестниц Адской к прорубям на Кишке и поднимались с полными ведрами. И как спешили здесь те, кто и зимой не боялся этих обледенелых лестниц и скользких мостков и предпочитал ходить между Длинной и Скотной улицами самым коротким путем.
Я поселился в этой комнате и неделю пытался чтением преодолеть скуку, так что мои расходы на свечи грозили намного превысить квартирную плату. Разумеется, я прислушивался, не найдется ли на соседних мызах для меня место, но ни о чем хоть сколько-нибудь подходящем не слышал. Потом пришло письмо от Габриэля Кемпе. Начало было именно такое, как я и предполагал, но конец оказался неожиданным. Нет, места гувернера или чего-либо другого подходящего в своем приходе он для меня не знает. Но, кстати, господин граф Сиверс с супругой и детьми изволил приехать на рождество к себе в Вайвара. По этому поводу Габриэль в первый день праздника был приглашен на мызу для небольшого семейного богослужения, после чего за обедом с ним любезно разговаривали. И самое важное: граф сообщил, что в будущем году начнут строить в Вайвара новую церковь. И что она, даст бог, через два года будет готова. А в конце Габриэль написал: «Между прочим, граф говорил и о тебе. Он сказал, что ты произвел на него впечатление весьма смышленого молодого человека, и добавил, что, по его сведениям, в Раквере у его подруги, госпожи Тизенхаузен, твое положение довольно шатко. И что в случае, если понадобится, я могу тебе сообщить, что граф тебя помнит. Пусть, мол, это будет тебе известно».
То, что какой-то вельможа помнил три месяца тому назад, он мог на третий день опять забыть. Обычно так и бывает. Если это не касается их самих. Но ведь господин Сиверс то же самое говорил мне четыре года назад?..
Могу сказать: несколько дней я противился видеть в этом письме перст судьбы. Потом признал: я принял решение!
Я тщательно вычистил щеткой свой потертый воскресный сюртук и как только сумел начистил башмаки (третья пара, заказанная у старого Симсона). Потом быстро пошел к Прехелю, напротив церкви. Булочная была уже закрыта, но я воспользовался черным ходом и купил у пекарши дюжину свежих плюшек. Держа их в руке, я шел против воющей мокрой метели к Мааде и Иохану: заплатить за комнату и попрощаться. Потому что — господи боже мой — из-за этой девочки, ставшей супругой купца, ждать здесь один бог знает чего, пока нечего будет есть, — это же слишком зыбкая почва. А ничто другое в Раквере меня не удерживало. Мельком, насколько позволила сосредоточенность на предстоящем, я подумал, что на обратном пути зайду к Рихману и пожму ему на прощание руку. При нашем длительном знакомстве это было само собой разумеющимся.
— И сразу в столицу? — без особого удивления сказал Иохан, опуская в карман копеечную плату за комнату, когда мы сидели за чайным столом. И мне показалось, что Мааде, сидевшая рядом с ним, по другую сторону свечей, испуганно взглянула на меня и опять опустила глаза.
— И у кого же вы там собираетесь бросить якорь? — спросил Иохан, громко отхлебывая чай.
Зачем мне было это скрывать? Наоборот, возможность поддразнить Иохана откровенностью была слишком заманчива: он — только тайная рука Сиверса здесь, в этом захолустье, а я поеду в столицу и буду служить в доме самого графа (правда, еще не знаю, на какой должности и действительно ли в его собственном доме, но это я Иохану не скажу!)… А Мааде — ей я хотел, называя имя ее дяди, протянуть ниточку (если она пожелает взять ее, — хоть какую-то ниточку, которая через дядю связала бы меня с нею). Я сказал:
— Граф Сиверс предлагает мне занятие при нем.
— Вот как? — воскликнул Иохан с нескрываемым удивлением. — Ты погляди только…
Какое-то время он жевал плюшку и вдруг неожиданно сказал с живостью, которая свидетельствовала, что медлительный купец с белым лицом мог становиться человеком быстрых и неожиданных решений, ибо я не допускаю, чтобы он раньше об этом думал:
— Послушайте, а к чему вам сразу же бежать туда, как только граф вас поманил? Я предлагаю вам другое: здесь, в Раквере, как вам известно, мы будем строить школу, — нет, нет, теперь-то уж мы в самом деле приступим. Но пока она будет готова и начнет действовать, пройдет еще год-два. Вот это было бы для вас подходящим занятием, не правда ли? Однако до тех пор, поскольку вы годились госпоже Тизенхаузен для ее мальчиков, живите и дальше в моем доме и обучайте за три рубля в месяц моего мальчика! Он повернулся к жене: — Магдалена, это ведь было бы неплохо? Как-никак учитель с мызы?
Мааде секунду помолчала. Потом неуверенно сказала:
— Разве господин Беренд согласится? Если он получает место у графа Сиверса…
Я быстро подумал: «Боже мой, не может же этот трактирщик, этот подойник с носом Аполлона, быть настолько хитер, чтобы подстроить мне сатанинскую ловушку?! Не может же?! Ибо — с какой целью? Значит, он ничего между мною и Мааде не заподозрил? Да и что могло послужить поводом?! А ведь я ежедневно буду находиться в его доме?! Изо дня в день вблизи Мааде, я учил бы мальчика, который, может быть… Я почувствовал, как дрогнуло мое сердце и меня бросило в жар. Я должен это предложение обдумать… По тому, что сказала Мааде, я не понял, хочет она этого или нет…» Я сказал:
— Господин Иохан, мне нужно ваше предложение взвесить. Теперь, когда я… практически уже обещал графу Сиверсу. Условимся, что я отвечу вам, скажем, завтра.
Так что окончательно я с ним не простился. И не пошел прощаться к Рихману, хотя еще не было семи часов. Я шел обратно по ветру, метель гнала меня в спину домой… Домой?! — туда, на Адскую улицу, в снятую у Иохана конуру, где у меня на эту ночь, в сущности, не было больше права на пристанище, потому что Иохан принял от меня деньги за две недели, то есть точно до этого вечера. Дверь со двора здесь всегда была открыта. На ощупь я прошел по темному коридору до своей двери, вставил ключ в замок и вошел.
Я стал у засыпанного снегом окна, прижался лбом к стеклу и пытался думать… Боже, такое предложение… В самом ли деле за ним ничего не кроется, кроме Иоханова тщеславия («Как-никак учитель с мызы…»)? А может быть, и зависть, что иначе я окажусь, во всяком случае пространственно, гораздо ближе, чем он, к влиятельному вельможе?.. Я пытался сосредоточиться, а вместо того видел и слышал все, что происходило в доме Мааде и Иохана — и то, что там бывало, и то, что будет, если я соглашусь стать учителем Каалу: общие трапезы за зеннеборновским столом, сидение на плетеных стульях или вставание с них под слышимый их скрип, бормочущий баритон Иохана, когда он входит в комнату и выходит из нее. Каалу, радостно визжащий и бегающий по зеленому ковру — топ-тон-топ, и Мааде — но совершенно безмолвная, совершенно беззвучная Мааде, в домашней одежде, с распущенными волосами, на пороге спальни, какой я никогда ее там не видел; сквозь медь волос смотрящую назад — отталкивая, зовя… не знаю…