Наследие

Никто не мог победить в этом споре, и никто не хотел уступать. Надутые, не глядя друг на друга, они залезли в машину и не разговаривали, пока дорога не начала взбираться в гору; тогда Сьюзи придвинулась ближе, положила руку ему на колено и сказала: «Давай не будем ссориться!» Он подставил щеку для поцелуя, и Сьюзи, вполне успокоенная, с облегчением принялась делиться впечатлениями о поселках и зеленых долинах, мимо которых они проезжали.

С прошлого раза, когда он был в Таосе, народу явно прибавилось. На въезде в город они застряли в пробке и по главной улице тащились с черепашьей скоростью в хвосте у оливкового «Мерседеса», – а по тротуару мимо них проходил нескончаемый парад пожилых туристок в пончо, бахроме на всех частях тела и огромных солнечных очках.

– Я думала, Таос больше, – заметила Сьюзи.

Он покачал головой.

– Нет, городок маленький.

– Я думала, Таос больше, – повторила она.

Ему хотелось продолжить начатый в церкви спор: достать ее, уязвить, доказать, что замечания ее глупы, что сама она тупая, мелкая, скучная… но он промолчал – и продолжал продвигаться дюйм за дюймом в плотном потоке машин, а мимо них по тротуарам сновали нагруженные покупками пешеходы.

Сьюзи отвернулась и стала смотреть в окно.

– Очень скоро мы все всё будем делать через компьютеры. Покупать вещи. Платить по счетам. Читать книги, смотреть кино, слушать музыку. Из дома выходить вообще не придется.

Он попытался это представить – и вообразил себе нацию агорафобов, параноиков, страшащихся выглянуть за дверь, и опустевшие улицы, по которым, словно в «Безумном Максе», гоняют на футуристических мотоциклах банды психопатов. Быть может, для мира так будет лучше. Прекратится эта бесконечная застройка, мания впихивать в любой тихий уголок многоэтажные дома и торговые центры. Люди будут сидеть себе взаперти и пялиться в мониторы – и наконец оставят землю в покое.

А чем займется тогда он? Станет изгоем? Одним из тех немногих, кто предпочтет колесить по дорогам и платить наличными? Может быть…

В восточной части города дорога немного очистилась, и они свернули направо, к пуэбло – индейской деревне. Купили экскурсию, Сьюзи заплатила пять долларов сверху за право фотографировать. Молодой индеец сводил их в церковь, потом – на скромную площадь, рассказал немного о деревне и ее обитателях, поблагодарил и побежал обслуживать следующую порцию туристов.

Сьюзи громко восторгалась тем, как обитатели пуэбло близки к природе. Что до него – ему деревня напомнила городской трущобный район, очень маленький и грязный. На окнах вместо занавесок висели обрезанные простыни, на улице оборванные дети играли пыльными игрушками… Удивительно похоже на Финикс.

Пообедали в ресторанчике на краю резервации. Их провели в отдельный кабинетик у окна. Здоровенный жук с черными крыльями – таких жуков он никогда прежде не видел – громко жужжал и бился о стекло; но и официантка, и Сьюзи делали вид, что его не замечают, и он подумал: раз уж женщины не против жука, так чего выступать?

Оба заказали индейские тако: блинчики с бобами, латуком, сыром и томатами. Сквозь грязное стекло, по которому ползал обессилевший жук, он смотрел на резервацию и думал: каково это – принадлежать к народу побежденных? Чувствуют ли индейцы, работающие в ресторане, бессильную ненависть от того, что вынуждены обслуживать белых? Или для них это просто работа? Он попытался вспомнить, видел ли когда-нибудь индейца с белой женщиной или белую с индейцем. Нет, похоже, они живут замкнуто, как встарь. «Будь я индейцем, – решил он наконец, – я бы страшно злился. Просто ненавидел бы белых, все их правила и обычаи».

По дороге к выходу, оплачивая счет у кассы, он спросил официантку, какое название она предпочитает: «индейцы» или «коренные американцы».

– Ни то ни другое, – ответила она.

– Почему?

– Все это европейские слова. «Индейцами» нас назвали, потому что Колумб решил, что попал в Индию. А «американцами» – в честь Америго Веспуччи. Оба – итальянские мореплаватели, к нам они никакого отношения не имеют. Я предпочитаю называть себя… – Она произнесла слово, которого он никогда раньше не слышал и вряд ли смог бы повторить.

Такой ответ ему понравился, даже как-то при-ободрил. Быстрым шагом он вышел из ресторанчика и нагнал Сьюзи.

– Что с ней такое? – спросила та. – Отчего она разозлилась?

– Вовсе она не злилась, – ответил он, почему-то ощутив желание вступиться за официантку.

Несколько минут спустя, когда они уже выехали на дорогу, Сьюзи спросила:

– Как тебе показалось, она хорошенькая?

– Кто?

– Официантка.

Он совершенно об этом не думал, но сейчас, вспомнив ее, сказал себе: пожалуй, да, хорошенькая.

– Нет, – ответил он.

Еще несколько минут помолчали.

– Пейзаж как в кино, – промолвила Сьюзи. – Нереальный. Как будто все нарисованное.

Он кивнул.

– Наверняка тут кучу фильмов снимали.

– Ага.

– В будущем, – снова заговорила Сьюзи, – у каждого человека уже при рождении будут покупать права на фильм о его жизни. Скажем, за пятьдесят тысяч. И обо всем, абсолютно обо всем, что происходит – где угодно, с кем угодно, – киностудии и телеканалы смогут снимать кино, не боясь, что их засудят.

Он искоса взглянул на нее и промолчал, подумав про себя: не многовато ли она думает о будущем?

Завтра, перед тем как ехать в Колорадо, Сьюзи хотела побывать на гряде Рио-Гранде; вот бы скинуть ее со скалы!.. Лучше выехать пораньше, сказал он ей, если мы хотим спокойно полюбоваться видами. А про себя добавил: и чтобы никакие праздношатающиеся туристы не увидели, как я столкну тебя в пропасть.

Хотя сам понимал, что не решится на это. Слишком много хлопот. Возвращаться в Таос, рассказывать в полиции, как она упала, отвечать на вопросы… А вдруг и хоронить ее придется ему? Нет уж, черт с ней. Пусть живет.

И все же было в этой мысли что-то соблазнительное.

Интересно, а Фиби он сбросил бы со скалы?

Очень может быть.

А потом пожалел бы об этом?

Вряд ли.

В номере мотеля пахло лизолом, единственное зеркало над раковиной в ванной треснуло и покрылось мутными белесыми разводами. Телевизор показывал мыльную оперу; на всех остальных каналах стоял треск и мерцали помехи. Сьюзи пошла пописать, не закрыв за собой дверь, а он растянулся на кровати и уставился в засиженный мухами потолок. Через легкие шторы на окне виднелись смутные силуэты ребятишек, бегающих вокруг бассейна.

Несколько секунд спустя Сьюзи вышла из ванной без трусов, явно настроенная на секс. Но он был настроен по-другому – и, встав с кровати, сказал:

– Пошли поплаваем.

Она в недоумении уставилась на него, почесывая кудряшки на лобке.

– Чего?

– Хочу поплавать.

Не дожидаясь ответа, он открыл свою сумку, достал плавки и ушел переодеваться в ванную, заперев за собой дверь.

Когда вышел, Сьюзи, совсем голая, натягивала купальник. Он подождал ее, взял полотенца, и вместе они вышли из номера.

– А ключи взял? – спросила она.

Он обернулся на дверь, которую только что захлопнул.

– Нет.

Сьюзи улыбнулась.

– Ничего страшного. Я взяла. – И повертела на пальце у него перед носом кольцо с ключом.

Бассейн был полон ребятни, похоже, из двух семей: одни дети светлокожие, другие смуглые. Родители их отдыхали в шезлонгах по разные стороны бассейна. Белые отец и мать читали журналы. Мамаша-латиноамериканка не спускала глаз с детей, а ее увесистый муженек, видимо, только что вышедший из воды, отфыркивался и растирался полотенцем.

Ребята играли вместе: двое белых мальчуганов, пятеро или шестеро смуглых, и одна смуглая девочка. Играли в «Марко Поло»: девочка изображала морское чудовище – раскинув руки, бросалась на других детей, а те улепетывали от нее, визжа и брызгая водой.

Они со Сьюзи оставили полотенца на скамейке и направились в соседнее джакузи. Сьюзи села на бортик, болтая ногами в горячей воде, а он подошел к стене и включил вибрацию. Потом сошел по ступенькам в воду и устроился наискосок от Сьюзи, все еще болтавшей ногами. Мать-латиноамериканка встретилась с ним взглядом и улыбнулась, и он улыбнулся в ответ. Сделал вид, что оглядывается кругом, на самом деле просто желая рассмотреть ее повнимательнее. Лет тридцать шесть – тридцать семь, и на удивление симпатичная. Рыхловата, но вполне привлекательна. Уж точно не чета этой горе сала с ней рядом.