Змеевы дочки

В продуваемой всеми ветрами башне и раньше было холодно, но тот холод казался самым обыкновенным, не таким, который окутывал их с Галкой сейчас. Он не прошивал позвоночник ледяными нитями, не выстуживал внутренности, не вытягивал силы, не заставлял волосы на затылке шевелиться. Тепло, самая его малость, исходило лишь от снова застывшего Галкиного тела, от грязных ладошек, которыми она теперь упиралась Алексею в грудь. Она смотрела на что-то за его спиной, и Алексею казалось, что еще чуть-чуть, и в зеркально-серебряных ее зрачках он увидит отражение…

Ему бы обернуться. Вот просто взять и повернуть голову, убедиться, что за ним никого нет и быть не может, да только скованное холодом тело не слушалось. Как-то так вышло, что теперь не он держал Галку, а она его. Держала, не давала упасть, не давала замерзнуть окончательно. Чувство это длилось всего мгновение, до тех пор, пока Алексей не услышал встревоженный голос дядьки Кузьмы:

– Что тут у вас такое? Чего орешь, скаженная?

Она уже не орала, и серебряные искры из ее глаз исчезли без следа. На Алексея девушка смотрела удивленно, словно не могла понять, кто он и как оказался рядом с ней.

– Что ты видела? – спросил Алексей отчего-то шепотом. – Кого ты видела?

Она молча мотнула головой с такой силой, что пуховый платок белым облаком соскользнул ей на плечи.

– Кого она могла видеть? – Луч фонарика задержался на замерших шестернях, а потом осветил бледное Галкино лицо. – Ты кого-то видела, девочка? Кто завел часы?

Она снова мотнула головой, закрылась от света рукой, затаилась. А Демьян Петрович уже осматривал деревянные доски пола. На досках отчетливо виднелись мокрые следы босых, то ли женских, то ли детских ног. Они все разом, и Демьян Петрович, и дядька Кузьма, и Алексей, уставились на ноги Галки. Ничего особенного – ноги как ноги, обутые в коричневые сапожки, уж точно не босые…

– Эй, девка, – спросил дядька Кузьма строго, – это ты завела механизм?

– Нет! – Она смотрела на них недоуменно и испуганно, перепачканными в мазуте руками продолжала цепляться за Алексея, сама того не замечая. – Я ничего не делала.

Она делала, но забыла. Предпочла забыть, как забывают недобрый сон, чтобы он не сбылся.

– А орала чего?

– Я не орала…

Про это она тоже предпочла забыть, а дядьку Кузьму, кажется, полностью удовлетворил ее ответ.

– Ладно, – сказал он мрачно, – спускаемся! – И отстранив Алексея, первым шагнул к лестнице.

Внизу у башни их ждал Глухомань. Алексей подумал было, что тот прибежал на звук курантов или Галкин визг, но тут же вспомнил, что мужика оттого и называют Глухоманью, что он ничего не слышит. Говорить иногда говорит, но не слышит.

– Там, – сказал Глухомань и махнул рукой в сторону дома. – Там, – повторил вроде как сердито и, никого не дожидаясь, пошагал прочь от башни.

– Вот беда, – сказал дядька Кузьма, а потом в который уже раз за эту ночь зло выругался. – Парень, держи ее крепко, никуда не отпускай.

Алексей и не заметил, что сжимает Галкину ладошку, а она, как маленькая, послушно идет следом. Впрочем, она и есть маленькая. Сколько ей? На вид хорошо, если шестнадцать. Галка, птичка-невеличка…

– Стой, – сказал он зачем-то строже, чем следовало.

Она замерла, посмотрела вопросительно, а он молча натянул ей на голову сползший на плечи платок, мельком, всего на мгновение, коснувшись черных, гладких как шелк волос.

– Замерзнешь, – добавил все так же строго и двинулся вслед за дядькой Кузьмой.

Сказать по правде, идти в дом ему не хотелось. После увиденного в башне от этой так интересно начавшейся ночи он больше ничего хорошего не ожидал. И оказался прав. На крыльце черного хода уже горел свет. Наверное, Глухомань вошел внутрь и зажег лампочку, которая сейчас раскачивалась порывами ветра из стороны в сторону, отвоевывая у темноты то кусок парковой дорожки, то щербатые ступени, то хмурое лицо Глухомани.

– Вы стойте, – сказал он и ткнул пальцем в Алексея с Галкой, а потом многозначительно посмотрел на дядьку Кузьму.

– Баба Клава? – спросил тот и с отчаяньем махнул рукой.

– Будь рядом с ним, – велел он Галке. – Чтобы больше ни шагу! Уяснила?

Она снова молча кивнула, крепче сжала Алексееву руку. А он вдруг разозлился, что из него, давно взрослого и самостоятельного, сделали няньку для этой вот мелюзги. Разозлился и решил не слушаться чужих приказов, поэтому шагнул в дом следом за остальными.

Внутри так же, как и снаружи, горел свет. В отличие от промозглого холода башни, в жарко натопленном доме оказалось тепло. Вот только запах… Пахло свежей кровью. И если в башне, на морозе, запах этот можно было не признать, то сейчас сомнений не оставалось, как не оставалось у него сомнений и в том, что баба Клава, так же, как и дед Василь, мертва.

Она лежала на полу в луже крови. Пытали ли ее перед смертью, Алексей не знал, да и знать не хотел. От одной только мысли об этом к горлу подкатывала тошнота, хотелось бежать прочь, на свежий воздух. А в комнате царила разруха, было видно, что тот, кто убил хозяев, перевернул здесь все вверх дном. Что-то искал? Или им просто двигала лютая, нечеловеческая злоба? Кто вообще мог решиться на такое?..

Рядом тихо всхлипнули, и Алексей вспомнил, что в комнате с ними, закаленными, ко всему привычными мужиками, находится девчонка. Если деда Василя она видеть не могла, то бабу Клаву видела прямо сейчас. И прямо сейчас, чего доброго, если не успокоить, не увести прочь, с ней могла приключиться самая настоящая истерика.

А куда уводить? В ночь, на холод, под нервное мельтешение уличного фонаря, от света которого становится все горше и горше?

– Не реви, – велел Алексей строго. – Даже не вздумай.

Она ничего не ответила, стояла, прижав ладошку к щеке. Щека ее теперь тоже была перепачкана мазутом. Что же она делала в башне? Как сумела завести механизм? Или это не она, а тот, чьи следы они увидели на полу. Босые следы…

– Тело еще теплое. Надо звонить, вызывать ребят. – Демьян Петрович огляделся. – Леша, ты не знаешь, есть у них тут телефон?

Телефон был, но не в доме стариков, а во флигеле, в котором сейчас располагалась городская библиотека. Если поискать ключи…

– Вот. – Дядька Кузьма положил на стол увесистую связку. – Висела на гвозде.

– Телефон в кабинете Жильцова, в библиотеке, – сказал Алексей, стараясь смотреть не на мертвое тело, а на связку.

– А Жильцов разве не в усадьбе живет? – спросил Демьян Петрович и, чертыхнувшись, направился к выходу. – Кузьма, оставайся с девочкой и Глухоманью здесь, а мы с Алексеем проверим. Вот же сволочная ночка выдалась…

Дожидаться Алексея он не стал, лишь буркнул на ходу:

– Оружие держи наготове. Мало ли…

Алексей понимал его опасения: если тело бабы Клавы еще теплое, значит, тот, кто сотворил такое со стариками, может до сих пор прятаться в усадьбе. Или, и того хуже, этот кто-то может отправиться за еще одним здешним обитателем – директором клуба и по совместительству библиотекарем Иннокентием Жильцовым…

Как они вообще могли забыть про Жильцова! Он жил при усадьбе с прошлого лета. Поселился во флигеле почти сразу, как устроился на работу. На самом деле в усадьбу его, считай, сослали местные власти, в Чернокаменском горкоме комсомола посчитали это решение удачным и правильным. Не нужно думать, к кому на постой пристроить молодого специалиста. Библиотека всегда под присмотром. Старикам помощь. И самому Кеше хорошо – баба Клава и покормит, и обстирает. Он тогда, кажется, и не возражал. То ли по робости характера, то ли по причине врожденной скромности.

С Жильцовым Алексей виделся редко, только на комсомольских сходах. На танцах в клубе библиотекарь почти никогда не появлялся, говорил всем, что не любит такие мероприятия. Но причина была в другом – в патологической Кешиной застенчивости. Наверное, поэтому в Чернокаменске он так не стал своим, предпочитал оставаться в тени и без лишней надобности из тени этой не выходить. Ему вполне хватало общества книг, благо библиотека от прежних хозяев усадьбы осталась богатая. Да и чугунолитейный завод не жалел денег на закупку новых книг. И как-то так вышло, что про Кешу Жильцова вспоминали, лишь когда переступали порог библиотеки, да вот, пожалуй, сейчас, когда старую усадьбу накрыло кровавым пологом.