Страница 16 из 24
В 1931 году Отто Артурович с бортмехаником Леонгардом попал в буран. Пилот, видимо, хотел снизиться, чтобы сориентироваться, но самолет ударился о сопку. Авиаторов нашли через несколько дней. Их похоронили в Иркутске. Позже на месте гибели установили памятник...
И сколько было еще таких летчиков, которые на несовершенных аппаратах, без связи с землей, не зная прогнозов, летали по северным трассам! И когда непогода закрывала небо, они находили приют в таких гостиницах, как в Карском аэропорту, и тут рождались были и небылицы, смех и шутки, забавные розыгрыши и жаркие споры, хорошо знакомые в среде бывалых людей.
...В бывшей летной гостинице вместе с нами жил охотовед Леша Рыхлицкий. Он недавно вернулся из тундры, где провел все лето, и теперь ждал попутного самолета в Нарьян-Мар. Длинными сумеречными вечерами Леша взволнованно рассказывал о своей работе:
- Сам-то я иркутский. Охотился с малых лет. Попадется на глаза сломанный кустик - ага! Лось рвался, испугался чьего-то выстрела. А вот у малинника мятая трава - медведь валялся, давил комаров. Или на голой ветке висят грибные шляпки - белка запасала на зиму корм. Наткнусь на медные монетки кедровой шелухи, знаю - это грыз орехи прожорливый соболь...
Алеша лежал на кровати, закинув руки на затылок, полузакрыв глаза. За окном то завывал ветер, то стихало, и по стеклу, как слезы, текли капли дождя.
- Помню, меня мучили загадки. Почему, к примеру, вегетарианец-заяц иногда поедает куропаток? Или песец разрывает песца? После школы я не раздумывал, куда идти. Ясно - на охотоведческое отделение. В Иркутском сельскохозяйственном институте есть такое. На первую практику, думал, пошлют в родную тайгу. Но направили в Нарьян-Мар. И знаете, здесь я, что говорить, нашел себя.
Алеша приподнялся на локте.
- Вы слышали о работах Петра Андреевича Рочева и Василия Платоновича Макридина? Так вот, они изучали, как приспосабливаются дикие животные к обитанию на культурных, уже освоенных людьми пространствах. Важно это? Конечно! Ведь чем активнее человек вторгается в природу, тем больше влияет это на животных. Одни виды исчезают - либо их истребляет человек, либо они погибают, лишившись кормов и укрытий. Другие приспосабливаются к жизни вблизи человека, изменяют свое поведение, физиологию, даже окраску и размеры. Белые медведи все чаще стали приходить к жилью. Приблизились к человеку горностай, ласка, песец, волки... А почему? Отчего? - Алеша обвел нас взглядом. - А ответ простой. Тракторы и везде ходы нарушили моховую дернину. Это привело к более глубокому протаиванию мерзлоты. Образовались богатые кормами лужи. К ним перебрались чайки и другие птицы, грызуны. Вслед за грызунами двинулись песцы, волки... Проблема совместимости человека с животным миром очень заинтересовала меня. Так после института я стал биологом-охотоведом в Нарьян-Маре...
Под кроватью Алеши стояли резиновые болотные сапоги. Подошвы были истерты настолько, что исчез ребристый рисунок.
Прошлой зимой выпало много снега. Весной тундра раскисла. Даже на взгорках было мокро - ни присесть, ни лечь. Вода залила песцовые норы, самки щенились прямо среди травы, устроив гнездо за кочкой или под кустиком. При ходьбе приходилось смотреть под ноги, чтобы ненароком не раздавить щенят.
Алексей считал норы и временные лежки, разумеется, не ради любопытства. Такую работу выполнял любой охотовед каждую весну и лето. Установив численность песца на контрольном участке (сто на сто километров!), Алеша определял, сколько зверя наплодилось на всей площади, давал рекомендации охотникам. Брать песца полагалось не более шестидесяти штук из ста, сорок зверьков оставлялось на развод.
Одновременно он считал норы леммингов, красной полевки, чтобы определить кормовые запасы для песцов.
В летней тундре Алеша видел молодых песцов, похожих на облезлых, длинноногих щенков с куцыми тонкими хвостиками. Ни один уважающий себя охотник не стал бы связываться с таким заморышем. Но зимой этот зверек надевал роскошную белую шубу, распускал пушистый хвост, как будто наряжался на праздник. Тогда-то и начинался охотничий сезон.
В полевой дневник Алексей заносил столбики цифр, любопытные наблюдения, некоторые свои мысли. Он мерил километры крепкими, длинными ногами, питаясь морошкой, брусникой, грибами, мясом гусей и уток, остро приправленным дымом костров. Много ночей провел он, закутавшись в брезент палатки от холодного ветра и сырости. В безлюдном пространстве особенно громко кричали лебеди на озерах, робко шебаршили мыши, крякали утки, шумели полярные березки.
Этот человек знал, что здесь, на Севере, главное материальное богатство животный мир. За зверем и раньше ходили сюда охотники, купцы. На вес золота ценились меха, моржовая кость, шкуры полярных зверей. Ради этого страдали, мерзли, нередко гибли. Люди считали себя пришлыми. Но сейчас появлялась новая порода северян. Эти люди уже не меряли здешнее богатство рублями, которые можно спрятать в кошель. У них богатство создавалось из точного учета, умелого хозяйствования, с большим прицелом на будущее. Поэтому и ходил охотовед Алексей Рыхлицкий по тундре от одной промысловой избушки к другой, учитывал водоплавающую птицу, следил за жизнью лис, росомах, песцов, диких оленей, отстреливал волков, если их оказывалось в каком-то месте больше разумных пределов.
- Это ж надо умудриться, чтобы здесь, на Севере, остаться без пушнины! восклицал Алеша. - Местный колхоз несколько лет назад едва сводил концы с концами. Ни машинного парка, ни катеров... И огромные долги государству. Почему? Просто не умели считать. Валили что под руку попадется. Брали что на мушку сядет или угодит в капкан. Потом поняли - сократили охотничий сезон, определили сроки, снизили на некоторое время план. Снова размножился зверь. Купили моторы, катера. Стали в море ловить гольца, омуля, навагу. Одиннадцать тысяч оленей в тундре пасутся. А промысловики-охотники - вы же знаете Ивана Лапландера, он с вами сюда ехал - так дают до сорока процентов белого песца по плану заготовок всего Ненецкого округа! Это ведь тоже надо суметь!
- Ну а почему все-таки заяц ест куропаток, а песец - песца?
Алеша рассмеялся, вскочив с кровати, принес из кухни кружку чая:
- Да очень просто. Бывают и у них голодные годы. И с отчаяния сильный песец разрывает своего сородича, который наелся леммингов. А вегетарианец-заяц потрошит куропатку, чует в зобу разбухшие почки...
Далеко за полночь расходились мы по своим комнатам, ложились спать в надежде, что утром распогодится и мы сможем продолжать плавание. Засыпали под аккомпанемент порывистого ветра, тяжелого шума дождя и скрипа старого дома. Но утром лил тот же дождь и выл тот же ветер. Первое время мы еще ходили на метеорологический наблюдательный пост, где тихий, робкий синоптик запрашивал у соседей прогноз, а потом и ходить перестали - и так было видно, что ветер и обложные дожди обосновались здесь надолго. На собственном примере мы убеждались в нелегкости Северного морского пути. Трудность была не только в том, что плыть приходилось вдоль малолюдного, почти дикого берега, но и в том, что коварно и быстро менялась погода. Дело шло к осени, короче становились дни, то обрушивались дожди, то бушевали штормы, то ложились плотные туманы, и редко-редко проглядывало солнце и наступал короткий штиль. Для судов с их совершенными приборами и радарами плохая погода - пустяк, но для нашего катерка плавание в этих условиях было почти таким же рискованным, как для коча Дежнева.
Свое плохое настроение Дима срывал на других. Правда, он не ругался, не кричал. Давил молчанием. Он не мог есть тушенку с макаронами, хотел молочной каши. В магазине, как на грех, не было сгущенки. Володя сварил манку без молока. Дима попробовал и отшвырнул ложку. Целыми днями он валялся на кровати, не писал, не читал, а только буравил потолок своим тяжелым, злым взглядом, как приговоренный к смерти.
Истощив запасы терпения и решив, что хуже погоды не будет, Дима решил выйти в море.