В ожидании Синдбада

– Можно? – Петр Николаевич сделал галантный взмах шляпой.

– Конечно, проходите. Садитесь. Я сейчас отпущу сотрудников, и мы сможем поговорить. – Покрасневшая Калерия Петровна поспешила в соседнюю комнату. Вернулась она минут через десять, держа в руках пакет с ванильными сухарями.

– Будем пить чай, – сказала она.

– Будем, – неожиданно легко согласился Бестужев, – только я водителя отпущу, мы в район соседний ездили, устал он. А до дома мы с вами и пешком дойдем, я вас провожу.

Бестужев вышел, а Калерия Петровна постаралась сделать вид, что ничего удивительного не услышала.

Просидели они долго. Так долго, что зашел музейный сторож, который заступал на вахту в десять часов вечера.

– Зачем вы сторожу про смету соврали? – рассмеялся Бестужев, когда они шли по ночной улице.

– А что я должна была сказать? Что мы с вами начали с обсуждения детей, а закончили воспоминаниями и рассказами о личной жизни? Кстати, вы не волнуйтесь, я никому ничего не расскажу. Я вас понимаю, когда такие плохие отношения с родным человеком – это очень тяжело. И в себе держать бесконечно нельзя. Да, развестись бы вам… И ей было бы легче, и Егор понял бы со временем, и у всех появился бы шанс стать счастливыми…

– Это вы хорошо сказали – шанс стать счастливыми. Я думал об этом, но, смешно и стыдно сказать, работа не давала личной жизнью заняться. Вроде понимаешь, что все плохо и никогда уже хорошо не станет. Знаешь, но ничего не делаешь. Сил не хватает. А потом, знаете, как раньше «давили на печень». Развод в семье руководителя, да еще партийного! Это сейчас времена меняются.

– И слава богу, – улыбнулась Калерия Петровна, – спасибо, что зашли. Спасибо, что с Егором поговорили.

Они пошли путями окольными. То ли оба, не сговариваясь, выбрали безлюдные улицы, то ли само собой так получилось. К дому Калерии Петровны они подошли в начале двенадцатого.

Одинцова улыбнулась:

– Вот я и пришла.

– Жаль, я бы вас еще раз проводил! – вздохнул Бестужев. – До свидания. Спокойной ночи. Буду держать ситуацию под контролем. И буду вам звонить.

Не дождавшись ее ответа, Бестужев скрылся в тени деревьев.

Так начался их роман. Роман, о котором многие догадывались, злословили, но в существование которого верили не до конца.

Утром Ника не стала будить мать. Она знала, что та взяла на работе отгулы. Впереди предстояли похороны, и, конечно, надо было избавиться от всех разговоров и пересудов. Ника быстро сварила кашу, сделала бутерброды, все поставила на стол и накрыла салфеткой. Дверь она прикрыла осторожно, пытаясь не греметь.

В школу Ника прибежала за пять минут до начала уроков.

– Ты где была? – спросила Наташа Шевцова, но ответа не дождалась. В расстройстве разглядывая петлю на колготках, подруга простонала:

– Представляешь, новые! Генка купил.

– Везет тебе, – зачем-то съязвила Ника, – вчера сигареты, сегодня колготки. А там, глядишь, пойдут куриные окорочка и вообще все, что необходимо для нормального ведения хозяйства.

– Он же от чистого сердца. Понимает, что все дорого, а, например, без колготок прожить нельзя, – обиделась Наташа, – тебе что, Егор ни разу подарков не делал?

Ника промолчала. Егор тоже делал подарки. Но они были смешные, добрые и с практической точки зрения совершенно бесполезные. Егор дарил игрушки, книжки, смешные открытки, конфеты. Однажды Ника посоветовалась с матерью:

– Другим девчонкам дарят вещи. Или деньги дают, чтобы они себе что-нибудь купили. А Егор словно ребенку дарит.

Калерия Петровна, с ужасом воспринимавшая обвальное падение нравственных устоев, ответила:

– Его правильно воспитали. Денег же он пока не зарабатывает. Только стипендию. Вот по деньгам – и подарки. Так что не переживай.

Первым уроком была история. Понятно, что после пяти минут объяснения новой темы разговор плавно перешел на трагическое событие, произошедшее в городе. Преподаватель истории молодой Илья Львович рассуждал:

– Мы никогда ничего не узнаем. Вряд ли милиция быстро раскроет преступление. Уж больно профессионально все сделано. Сами посудите…

Ника вполуха слушала историка и гадала, почему до сих пор не позвонил Егор. Почему до сих пор он никак не связался с ней. «А вдруг он не хочет со мной разговаривать?! Вдруг кто-то другой рядом с ним сейчас?!» – подумала было Ника, но вовремя опомнилась. Рассуждения такого рода неприличны и неуместны в данный момент, даже если учесть, что в любом возрасте женщина крайне эгоистична. Особенно если это касается отношений с мужчиной. Женщина горы свернет ради любимого, но в голове всегда будет маленькая мыслишка о его измене. Ника была слишком молода, чтобы пускаться в подобные рассуждения, она лишь старалась не терять голову.

Сделав вид, что прислушивается к гомону в классе, она решала, что ей надо сделать после уроков.

Внезапно в спину толкнули чем-то острым. Ника откинулась на спинку стула.

– Ник, слушай, а Егор-то тебе звонил? – прошептала сзади Аня.

– Не звонил, она и злится, – ответила все еще обиженная Наташа, сидевшая рядом с Никой.

– Нет, не звонил, – ответила она Ане, – сама посуди, он же сейчас должен быть рядом с матерью. Некогда ему.

– Не хочу тебя волновать, но все-таки странно, – прошептала Аня.

Ника на минуту представила себя на месте Егора. Не дай бог, как говорят в таких случаях, но она бы сразу ему позвонила. И вообще, она даже себе представить не могла, что в такой момент его рядом не будет.

– Девочки, потом, – прекратила разговор Ника.

– Зря ты так. Мы волнуемся за тебя. И за Егора тоже, – сказала Аня.

Все фразы она произносила ровным голосом, четко произнося окончания и правильно расставляя интонацией знаки препинания.

– Я знаю, – смягчилась Ника. – Я сама волнуюсь.

– С другой стороны, только вчера все произошло. Что себя нервировать, – успокоила практичная Шевцова и протянула всем по конфетке.

Беспокойство вместе с тоской – это был явный перебор, но Ника ощущала именно это. Ее совершенно не занимали догадки и домыслы одноклассников, раздражала самоуверенность, с которой отстаивались версии. Она демонстративно открыла учебник, наклонила голову и вдруг вспомнила, как познакомилась с Егором.

Всех своих поклонников Ника делила на «провожающих» и «непровожающих». Мальчики начали обращать на нее внимание еще в первом классе – стандартный комплимент «стукнуть линейкой по голове». Ника давала сдачи, и это расценивалось как ответное признание в любви. Если Ника только бросала «дурак», значит, у мальчика шансов не было. Лет в четырнадцать, когда она вдруг вымахала в высоту и округлилась в нужных местах, мальчики стали ее приглашать на танцы. Дискотеки, появившиеся в городе клубы, школьные вечера – везде Ника была желанной гостьей. И везде мальчики за нее боролись. Она же вела себя независимо – никаких звонков, взглядов, записочек. Ника не пользовалась тем арсеналом средств влияния, которыми пользовались ее подруги. Сколько бы ее ни приглашали, какие слова ни говорили, она отмалчивалась и не обнаруживала своих чувств. Когда Наташа Шевцова спрашивала, кто ей нравится, она презрительно корчила рожицу:

– Никто. Как они вообще могут нравиться? Глупые, крикливые.

Шевцова начинала расписывать достоинства поклонников, но Нику это не убеждало. После каждого вечера Нику шли провожать сразу несколько человек. Казалось, каждый не хотел оставить девушку наедине с соперником. Так она и возвращалась домой словно облепленная пчелами. У калитки она бросала относящееся ко всем сразу «Пока!» и исчезала в саду.

– Слушай, что ты таскаешь их за собой, – смеялась и сердилась Калерия Петровна.

– Они сами таскаются, – отвечала дочь.

Но однажды Ника, протанцевав целый вечер с разными кавалерами, вернулась с вечеринки одна. До калитки ее никто не проводил, по дороге никто не развлекал рассказами, никто не пытался взять ее за руку. Она удивилась, потом огорчилась, а потом позабыла об этом. Но так повторилось еще пару раз. Потом ее проводил парень из соседней школы, потом она опять шла одна. И все гадала, почему желающих потанцевать с ней становится больше, а вот проводить до дома – меньше. И только когда она сломала каблучок своих босоножек на развороченном асфальте, ей открылась нехитрая причина. Дом Одинцовых стоял в центре города, на одной из самых широких улиц. Но однажды городские власти решили благоустроить улицу, а заодно и поменять кабель и улучшить ливневые стоки. Приняв это решение, власти раскопали улицу так, что пробраться к месту, где стоял дом Ники, стоило огромных трудов. Теперь приходилось обходить три квартала, переходить железнодорожные пути и, пройдя по территории старого песчаного карьера, заходить на центральную улицу с другой стороны. Как поняла Ника, на этот подвиг ее поклонники способны не были. Куда интересней остаться в центре, потусоваться с друзьями, похихикивать с девочками, которые жили неподалеку, и спокойно, не измазавшись в глине и песке, отправиться домой. Ника поняла, что на пути к успеху встали коммунально-дорожные службы города. Ника расстроилась, но виду не подала. Она теперь уходила раньше со всех вечеринок. Так, чтобы никто не заметил, что уходит она в одиночестве.