Страница 9 из 12
– Мужики, стреляйте по машинам! – крикнул он. – По колесам, мать их! – И первым ударил по «полуторке» и «Эмке», которые находились фактически под боком. Нужен транспорт? Получите, твари! «Эмка» сразу же просела – полопались шины, отвалился передний бампер. Лежащий рядом Кондратьев быстро сообразил – тоже перенес огонь. «Полуторка» клюнула носом, несколько пуль ударили в крышку капота, закрывающую двигатель, изогнули ее, а одна попала в бензобак, выплеснулось и тут же полыхнуло горючее. Машина загорелась, и ее мгновенно окутал чадный дым.
– Господин ротмистр! – истошно завопили за оградой. – Они машины сжигают, суки!
Не было им больше смысла вести бой. Разве что из мести, из злобы перед всем советским – перебить раненых и персонал, сжечь, к чертовой матери, лазарет! Власовцы снова стали метаться. Ветер сменил направление, и дымом горящей машины заволокло их позиции. Разразилась бешеная истерика! Советских людей крыли отборным матом, бросили несколько гранат, взорвавшихся с недолетом. Дрогнули ряды, неприятель стал отползать. Снова в оборону! Павел стрелял, стряхивая грозди пота с лица, перекатывался, снова стрелял. И рядом кто-то лупил одиночными. Власовцы пятились, беспорядочно огрызаясь. Кто-то бросил напоследок гранату, она рванула, не долетев до клумбы. Осколки разлетелись выше, но взрывная волна ударила по ушам, вызвав легкую контузию. Павел продолжал вести огонь, но что-то пошатнулось в сознании, в ушах гудело так, словно он находился внутри колокола, по которому били металлической колотушкой. Помощь запоздала, но все же оказалась не лишней. С южной стороны с дороги съехал трехтонный «Студебеккер», отвалились борта, и из машины высыпались красноармейцы. Они бежали с двух сторон в обход здания. Пулеметчик занял фланговую позицию, отсекая отставших власовцев и прижимая их к земле. В рядах изменников вспыхнула паника, и они побежали в сторону леса. Красноармейцев было человек пятнадцать, они наседали с двух сторон. Отрезанные от своих, оставшиеся власовцы бросили оружие и поднялись с поднятыми руками, трясясь от страха. Пленных брать не стали – возись еще с ними! Загремели «ППШ», ломая черепа предателей родины. Нескольким врагам все же удалось отступить в лес, но и там их догнали, уничтожили…
От прогорклого дыма щипало глаза, сворачивались узлом дыхательные пути. Павел шатался по двору, как подстреленная сомнамбула, волочил за собой на ремне пустой автомат. В ушах надрывалась звонарня, пестрые круги плясали перед глазами. Какой-то сержант, пробегая мимо, сочувственно похлопал его по спине:
– Держись, браток! Молодцы, продержались! Окружили наши парни этих гадов в лесу, всех до единого положили, нет их больше…
Он плохо воспринимал слова. Контузия оказалась тяжелее, чем представлялось. Вокруг сновали люди, стаскивали мертвые тела. Вперемешку валялись советские бойцы в больничных пижамах и убитые власовцы. Плакала, не в силах унять истерику, Вероника Аскольдовна, ее успокаивала бледная, как смерть, медсестра Лариса. Красноармейцы заливали водой горящие машины, и от этого вонь становилась еще острее. В бою погибли четверо солдат, выделенных для охраны медицинского учреждения, около десятка раненых, многих пули настигали прямо в кроватях. Медицинский персонал потерял половину своего состава. Ефрейтор Бульба лежал на краю крохотного огорода, подлая пуля попала в шею, когда он сподобился на рывок. Вывернулась голова, изумленные глаза затянула мутная поволока смерти. Рядом на корточках сидел потрясенный Кондратьев, отделавшийся парой царапин, тряс его за плечо, бормотал: «Петро, какого хрена? Петро, вставай, так твою растак…» Красноармейцы попытались оттащить труп в общую кучу, но он так на них посмотрел, что у парней пропало желание. Павел брел по разоренному госпиталю, постоял над телом главврача Тетерина, который, даже мертвый, не выпускал из руки пистолет. Опустился на колени перед медсестрой Танюшей, она лежала, прижавшись к стене, посреди коридора, где ее пропорола очередь. Тоскливая безысходность теснилась в мертвых глазах. Рассыпались волнистые волосы, которые Танюша прятала под форменной пилоткой, белый халат пропитался кровью. Он тупо сидел перед ней, смотрел в ее пустые глаза и чувствовал, как в душу забирается черная гниль, разъедает, как раковая опухоль…
За окном ревели грузовики, развозили мертвых – своих, чужих. Вероника Аскольдовна пришла в себя и, взяв бразды правления, отдавала команды надтреснутым голосом. Из Праги прибыли на замену выбывшим молодые медики. Павел угрюмо смотрел, как грузят в санитарную машину погибшую Танюшу. Наверное, выбежала из медсестринской комнаты, когда власовцы ворвались в здание. Остановить хотела нелюдей? Зачем она это сделала – без оружия, с маленькими беспомощными кулачками? Он провожал глазами уходящую машину. Даже фамилии ее не знал… Потом лежал на кровати, отрешившись от всего. Когда же кончится эта бесконечная вакханалия? Две недели без войны, но что-то непохоже… Лара предлагала какие-то таблетки, тащила на перевязку, она сделалась совсем некрасивой, глаза воспалились от слез. Он не орал, только отмахивался – здесь уйма народа, которому требуется реальная помощь, пусть отстанут от него, наконец…
Из Праги прикатили штабные следователи на внедорожнике, стали вынюхивать, расспрашивать. Над кроватью нависли два офицера с красными погонами и в синих фуражках.
– Добрый день, капитан, – вкрадчиво поздоровался один из них. – Как вы себя чувствуете? – Впрочем, реальное состояние больного его нисколько не волновало. – Капитан Синицкий, отдел военных дознавателей 1-го Украинского фронта. Несколько вопросов, уважаемый. Нам рассказали, что здесь произошло. Вы помогали отбивать нападение кучки отщепенцев из РОА, это похвально. Но позвольте спросить, зачем вы стреляли по госпитальным машинам, чем безвозвратно вывели их из строя? Не попахивает ли сознательной порчей государственного имущества? Вам есть что ответить, уважаемый?
У Павла было не только что ответить, но и в морду дать! Ярость задурила голову. Стоят тут, такие чистые, ехидные, готовые ни за что арестовать выжившего в бою человека! Государственное имущество им важнее человеческих жизней!
Он подскочил с кровати, стиснув кулаки. Голова пылала. Следователь испуганно отпрянул, невольно схватился за кобуру. Вот так, значит? Еще и покушение на должностное лицо во время исполнения им служебных обязанностей? Но в последний момент удалось сдержаться, иначе последствия были бы непредсказуемыми.
– Капитан Верест, отдел контрразведки ударной армии… – царапая следователя колючим взглядом, процедил он сквозь зубы. – Хреново работаете, капитан. Могли бы и лучше опросить людей. Не понимаете, почему я это сделал? Мозгов не хватает? Так я вам займу, за мной не заржавеет. Хотели, чтобы жертв было больше? Чтобы власовцы сели в эти машины и спокойно поехали к линии разграничения, за которой их охотно приютили бы союзники? Не понимаете, что именно за ними они и пришли, и порча транспорта была вынужденным, но необходимым шагом? Кто бы их остановил на машине с красным крестом? Не попахивает ли государственной изменой, капитан Синицкий? Хотите на допрос в Смерш, где вы будете тщетно доказывать, что ничего такого не имели в виду, а просто идиот с рождения, и следовали инструкциям, писанным такими же идиотами? И этот допрос я вам живо устрою, капитан. Пошли вон, кретины! – вскипел он. – Делом займитесь, выясняйте, откуда шли власовцы, куда направлялись, почему охрана госпиталя оказалась из рук вон хреновой!
Следователь явно не ожидал такого разноса. Но на больном ведь не висит табличка, что он из Смерша! В глазах блеснул страх. Он облизнул пересохшие губы, покосился на напарника. Тот усердно делал вид, будто происходящее его нисколько не касается.
– Хорошо, товарищ капитан, не надо так нервничать, мы разберемся в ситуации… Мы всего лишь выполняем свою работу…
– Так идите и выполняйте! – отрезал Павел. Как-то схлынула злоба, пропало желание махать кулаками. Он рухнул в койку, отвернулся, поймав уважительный взгляд небритого «сокамерника» с забинтованной головой. Следователи бесшумно покинули помещение. А через час, когда он начал проваливаться в сон, к зданию госпиталя подъехал «ГАЗ-67» с вырезами в борту вместо дверей, и палату наводнили бойцы его группы.