Страница 14 из 144
- Меня вызывал сюда епископ, - сказал он. - Поедем домой вместе, Артур?
- Я... я сговорился с товарищем, - отвечал Пен.
- Лучше бы вам поехать со мной, - сказал пастор.
- Его матушка знает, что он не воротится к обеду, сэр, - вмешался мистер Фокер. - Так ведь, Пенденнис?
- Из этого еще ничего не следует, - проворчал пастор и с большим достоинством пошел прочь.
- Не иначе, как старику не понравилась моя сигара, - сказал Фокер. Ба! Смотри-ка кто идет, генерал, а с ним Бингли, антрепренер. Здорово, Кос! Здорово, Бингли!
- Как поживает мой уважаемый молодой друг? - ответствовал джентльмен, которого Фокер назвал генералом и который одет был в поношенный военный плащ с облезлым воротником и в шляпу, лихо сдвинутую на одну бровь.
- Надеюсь, вы в добром здравии, дорогой сэр, - сказал его спутник, - и нынче вечером удостоите Королевский театр своим присутствием. Мы играем "Неизвестного", и ваш покорный слуга исполняет...
- Не могу вас видеть в обтяжных штанах и ботфортах, Бингли, - сказал мистер Фокер, на что генерал, говоривший с сильным ирландским акцентом, возразил:
- Зато мисс Фодерингэй в роли госпожи Халлер вам понравится, не будь мое имя Джек Костиган.
Пен разглядывал эту пару с величайшим интересом, - он еще никогда не видел актеров. Но он успел заметить красную физиономию пастора Портмена, когда тот, выходя из ограды собора, оглянулся на него через плечо, явно не одобряя его новых знакомых.
Может быть, ему и вправду лучше было бы последовать совету пастора. Но кому из нас ведомо, где нас подстерегает судьба!
Глава IV
Госпожа Халлер
Воротившись к "Джорджу", мистер Фокер и его гость уселись за стол, накрытый в кофейне, и мистер Раммер подал им первое блюдо с таким почтительным поклоном, будто прислуживал наместнику графства. Пен невольно проникся уважением к осведомленности своего друга, когда тот заявил, что шампанское отдает подгнившим крыжовником, подмигнул на портвейн - вот это, мол, без обмана - и заверил слуг, что кого другого, а его, Фокера, не проведешь.
Всех слуг он знал по именам и расспрашивал о женах и детях; а когда подъезжали лондонские кареты (они в те далекие дни отходили от "Джорджа"), мистер Фокер распахивал окно кофейни, окликал, тоже по именам, кучера и проводника, справлялся о их семействах и, в то время как конюх Джем сдергивал с лошадей попоны и карета бодро пускалась в путь, очень весело и ловко подражал звуку рожка.
- Бутылка хереса, бутылка шипучего, бутылка портвейна и chasse-cafe {Рюмка ликера после кофе (франц.).}, недурно, а? - сказал мистер Фокер, а когда с этими напитками, а также с изрядным количеством орехов и фруктов было покончено, он напомнил, что пора "топать". Пен вскочил на ноги раскрасневшийся, с блеском в глазах, и они отправились в театр, где купили билеты у страдающей одышкой старой дамы, дремавшей за кассой.
- Это миссис Водянкум, теща Бингли, здорово играет леди Макбет, сообщил Фокер своему товарищу: Фокер и с ней был знаком.
Они могли выбрать чуть ли не любые места в ложах, ибо зрительная зала была наполовину пуста, как это обычно бывает в провинциальных театрах, несмотря на "взрывы восторга и гальванический трепет наслаждения", о коих Бингли оповещал в афишах. Человек двадцать виднелось там и сям на скамьях в партере, примерно столько же свистели и топали ногами на галерке, да еще с десяток, по контрамаркам, сидели в ложах. Отдельную ложу занимали поручики драгунского полка Роджерс и Поджерс и юный корнет Тидмус. Актеры играли только для них, и эти джентльмены переговаривались с исполнителями, когда те не бывали заняты в диалоге, а в знак одобрения громко вызывали их по имени.
Антрепренер Бингли, который исполнял все главные роли, и комические и трагические, кроме тех случаев, когда смиренно уступал место лондонским светилам, порою наезжавшим в Чаттерис, в роли Неизвестного был просто великолепен. Он наряжен был в узкие штаны, ботфорты и плащ, которыми театральная традиция наделила этого невинно пострадавшего человека, а из-под касторовой шляпы с траурным пером, свисавшим на его старое пропитое лицо, виднелся огромный, волнистый, рыжеватый парик. Из запаса бутафорских драгоценностей он всегда отбирал себе самые крупные и блестящие, и сейчас из-под плаща у него поблескивал; бриллиантовый, закрывавший целый сустав мизинца перстень, которым, он поигрывал для услаждения партера, В виде особенной милости Бингли разрешал иногда надевать этот перстень молодым актерам своей труппы, игравшим в водевилях. Чтобы польстить ему, они просили рассказать им историю перстня. В театре, так же как и у царствующего дома и других знатных фамилий, некоторые драгоценности передаются из рода в род. Этим перстнем владел Джордж, Фредерик Кук, который получил его от мистера Квина, который, возможно, купил его за шиллинг. Бингли воображал, что весь мир ослеплен его сверканием.
Неизвестный лежа читал бутафорскую книгу - поразительную эту книгу, которая не переплетена, как прочие, но размалевана и нарумянена, подобно герою или героине, что держит; ее в руках; и держит не так, как обычно держат книги, но указывает на страницу пальцем; при этом многозначительно кивая головой в публику, а затем поднимает глаза и палец к потолку, притворяясь, будто по своим утешительным свойствам сие литературное произведение сродни небесам.
Едва завидев Пена и его товарища, Неизвестный стал играть нарочно для них, лежа на бутафорском холмике, он важно на них погладывал из-за позолоченной книги и пуще прежнего выставлял на вид руку, перстень и ботфорты, прикидывая, какое впечатление произведет на них каждый из этих аксессуаров: он твердо вознамерился их пленить, ибо знал, что они уплатили за вход и ему уже виделось, как их семьи, прибыв из своих поместий, заполняют плетеные кресла в его ложах.
А пока он лежал на своем холмике, слуга его Фрэнсис делился с публикой наблюдениями касательно своего хозяина.
- Опять, читает, - говорил Фрэнсис. - И так от зари до зари. Природа для него лишена красоты, а жизнь - очарования. Уже три года, как я не видал на его лице улыбки. (При этих словах верного слуги лицо, у Бингли так помрачнело, что страшно было смотреть.) Ничто его не занимает. О, когда бы мог он привязаться к какому-нибудь живому созданию, пусть даже к зверю или птице, - ибо без любви нет жизни.