Страница 139 из 144
Сарказма в "Пенденнисе" не найти, но юмор остался, и осталась ирония, которая одна только и спасает некоторых персонажей от того, чтобы стать почти такими же скучными, как, скажем, героини ранних романов Диккенса. Здесь же даже мать героя, образ которой, несомненно, навеян матерью самого автора, очень им любимой, не убереглась от его иронических усмешек и рассуждений о том, как несправедлива, как слепа и, в конечном счете, жестока может быть "хорошая женщина".
"Ярмарке тщеславия" Теккерей дал подзаголовок "Роман без героя". "Пенденнис" - роман с центральной фигурой героя, вокруг которого группируются все остальные действующие лица, чья жизнь и составляет сюжет книги, словом - это прекрасный образец "Истории молодого человека XIX столетия". Но как же негероичен герой Теккерея! И его антигероичность опять-таки сознательная позиция автора, не устающего повторять, что его Пенденнис - самый рядовой, самый обыкновенный человек. По ходу романа Пенденнис проявляет себя и безвольным, и нечутким, и эгоистом, и снобом, а позднее - огульно разочарованным в жизни и в людях. На обложив одного из первых выпусков романа Теккерей поместил иллюстрацию: молодого человека разрывают на части начала доброе и злое - с одной стороны некая русалка с рыбьим хвостом и бесенята с игрушками в виде кукольной кареты и ящичка с деньгами, с другой - жена и дети. Это - упрощенная схема: своим романом автор утверждает, что человеку грозит куда большая опасность, чем увлечение богатой и легкомысленной женщиной, а именно - разочарование в людях, душевное очерствение и цинизм, и от этой-то страшной, по мнению Теккерея, участи он в конце концов спасает своего героя
Да, в новом романе перед нами более терпимый, менее возмущенный Теккерей. И хотя он по-прежнему видит и показывает огромную власть и престиж денег в современном ему обществе, однако теперь его больше занимает нравственная сущность человека, а свою задачу он видит в том, чтобы в меру своих сил быть верным жизненной правде. Думается, что этим стремлением к правдивому изображению действительности объясняется попытка Теккерея расширить социальные рамки романа. Может быть, он действительно собирался, как с улыбкой сообщает о том в предисловии, подробно писать о преступном мире, но вовремя отказался от этой мысли, обнаружив, что не знает предмета "в жизни своей не был близко знаком ни с одним каторжником". Всерьез речь может идти о двух других попытках: ввести в роман "девушку из народа" Фанни, дочь привратника - образ, конечно, романтизированный и не слишком достоверный - и изобразить, если так можно выразиться, деклассированного интеллигента в лице музыканта мистера Бауза, обрисованного с несомненной симпатией. В обрисовке этого характера поражает как наблюдательность Теккерея, так и тонкость психологического анализа. И это относится не только к портрету Бауза. Как психолог, Теккерей в этом романе обогнал свое время: мысли героев, их чувства и душевные движения подслушаны и переданы так, как это свойственно больше романистам-психологам XX века.
Выше упоминалось, что роман во многом автобиографичен. Но не менее важно то, как автор вспоминает свою молодость. Здесь все смягчено, многое сглажено. Начать хотя бы с того, что директор школы Серых монахов был не только смешон, как в главе второй романа, - это был жестокий деспот, от которого в детстве немало натерпелся сам автор, отданный в эту школу в соответствии с семейной традицией. И не так невинны были увеселения кембриджских студентов, а тем более оторванных от дома молодых людей, изучавших в Лондоне право, как это явствует из дальнейших глав. Здесь необходимо вспомнить, какие строгие ограничения накладывала на писателей середины XIX века викторианская мораль. Достаточно глухо сам Теккерей упоминает об этом в предисловии к роману: "... вы не услышите о том, что происходит в действительной жизни, что творится в высшем обществе, в клубах, колледжах, казармах, как живут и о чем говорят ваши сыновья..." В "Ярмарке тщеславия", в "Неприкаянной главе" Теккерей виртуозно описал падение Бекки, а затем и ее отношения с Джозом Седли, когда ей вторично удалось поймать его в сети. Он сумел выразить все, что хотел, не сказав ничего, что могло бы оскорбить викторианскую общественную цензуру. То же относится и к "Пенденнису". Конечно, в жизни все было иначе, чем изобразил автор, и можно не сомневаться, что уже в то время читатели его круга - мужчины отлично это понимали, а женщины догадывались. Особенно показателен в этом отношении эпизод с Фанни во второй части романа, - эпизод, который на поверхностный взгляд кажется бледным и неубедительным.
Поскольку в "Пенденнисе" налицо единая сюжетная линия - жизнь героя, действие здесь развертывается проще, стройнее, чем в "Ярмарке", где автор фактически ведет параллельно истории двух семейств, лишь местами пересекающиеся. Это тоже способствует более спокойному тону Второго романа. Излагая события последовательно, всего с двумя-тремя временными перестановками, автор как бы имеет больше времени, чтобы остановиться, оглядеться, пригласить читателя полюбоваться природой, посмеяться над жеманством мисс Амори, над чудачествами повара-француза или над войной между двумя издателями-соперниками, наконец - чтобы порассуждать о жизни, о людях, о себе. Но это одна категория времени, так сказать - внутреннее время романа. А было и второе время - фактическое, ведь автор был связан обязательством каждый месяц сдавать издателю определенное количество материала. И это время было к нему беспощадно, не давало возможности достаточно тщательно перечитывать написанное.
В "Пенденнисе" нетрудно обнаружить ряд описок - автор может перепутать номера домов и имена собеседников, может в одной главе назвать женщину Элизабет, а в следующей - Флорой и т. п. Самые явные из этих описок в позднейших английских изданиях были исправлены, кое-какие дополнительно исправлены в настоящем переводе, но многие остались. О том, что Теккерей отлично отдавал себе отчет в этих мелких недоделках, свидетельствуют и строки из его предисловия к "Пенденнису", и его письма. Например, в письме к литератору Сэмюелу Филипсу от 9 февраля 1851 года он пишет: "...а что касается бедного Пенденниса, полного описок, промахов и оплошностей, которые мне бы хотелось исправить (так же, как хотелось бы исправить немало непоправимых ошибок не только в "моих книгах, но и в жизни), - то пусть получает по заслугам и платится за свои недостатки". К этой же теме Теккерей возвращается в своем позднем очерке "De Finibus" (см. т. 12 настоящего издания).