Страница 31 из 43
Мне не хотелось жить.
Фрау Картхаус-Кюртен, которой Мими в панике позвонила, чтобы спросить, что ей со мной делать, сказала, что я должна прийти на дополнительный сеанс. Я не хотела, но Мими меня заставила, пригрозив в противном случае позвонить маме. Мама сойдёт с ума от беспокойства и сразу же приедет. И, возможно, ей удастся забрать меня в Ганновер, где Циркульная пила будет каждый день забрасывать меня житейскими мудростями. («Ты знаешь, почему ты такая несчастная? Потому что у тебя нет детей! Только дети приносят в жизнь смысл. Ты просто посмотри на сияющие глазки Элианы. У тебя разве не теплеет на сердце?».
Так что я поплелась на дополнительный приём. Фрау Картхаус-Кюртен, похоже, не слишком прониклась серьёзностью положения, она в первую очередь заметила мои новые туфли и спросила, где я их купила. Я должна была записать ей название и адрес «Пумпс и Помпс», она ужасно разволновалась и спросила, продают ли нам Маноло Бланика.
– А что это? – спросила я.
Фрау Картхаус-Кюртен удивлённо посмотрела на меня.
– Вы не знаете Маноло Бланика? – Качая головой, она сделала пару заметок.
Затем она сказала, что она предвидела, что мне станет хуже, и заверила меня, что такое развитие событий совершенно нормально. Я не поверила ни одному её слову и только мрачно смотрела перед собой. Наконец фрау Картхаус-Кюртен предложила мне выразить мои чувства в рисунке.
Я ответила, что у меня нет никакого желания.
Фрау Картхаус-Кюртен вздохнула.
– А на что у вас есть желание? – спросила она и с интересом наклонилась ко мне, словно она действительно была готова исполнить любое моё желание.
Прежде чем ответить, я надолго задумалась. Затем я сказала:
– Ни на что.
– Очень хорошо, – ответила худший психотерапевт в мире и кивнула. – Это именно то, чего я ожидала.
У меня внезапно возникло желание заехать ей в лоб (разумеется, я этого не сделала).
Потом мы снова замолчали. Наше молчание время от времени прерывалось репликами фрау Картхаус-Кюртен: «Иногда хорошо помолчать» или «Слово – серебро, молчание – золото, эта старая поговорка вполне справедлива» или «Не считайте себя глупой, молчание может быть очень целительным». Боже, какая идиотка эта женщина.
Когда время сеанса подошло к концу, она широко улыбнулась и сказала:
– К нашей следующей встрече я дам вам домашнее задание.
Не хочу, чуть не ответила я, но она продолжала:
– Вы должны сходить в парикмахерскую и модно постричься.
Сейчас я больше чем когда-либо была убеждена, что фрау Картхаус-Кюртен не настоящий психотерапевт. Наверняка она просто посещала семинар (для стилистов?) выходного дня. Возможно, даже удалённо.
– И проведите, пожалуйста, курс ухода за волосами. Непременно. Когда вы придёте в следующий раз, я хочу видеть, что ваши волосы блестят. И не забывайте принимать таблетки.
Я не забывала. Я принимала таблетки, регулярно посещала эту идиотскую терапию и даже сходила в парикмахерскую. Но тем не менее я оставалась пребывать в моей чёрной дыре. Дни проходили в сером однообразии, и моим наибольшим достижением часто бывали подъём с постели и чистка зубов.
Примерно через неделю после моей памятной встречи с Лео я заболела. Всё началось с безобидного насморка и боли в горле, потом развился противный кашель и поднялась температура, и за неделю до рождества домашний врач Мими и Ронни (который таким образом получил наконец возможность познакомиться со мной) диагностировал у меня запущенный бронхит и прописал антибиотики. Дня на два после этого мне стало лучше, но затем бронхит неожиданно вернулся в более резкой и болезненной форме. Мокрота, которой я откашливалась, была такого нездорового зелёного цвета, что я никому не хотела об этом рассказывать. Вечер сочельника я провела в постели с температурой 39,5, и поскольку на второй день рождества мне по-прежнему не стало лучше, вызванный Ронни врач отправил меня в больницу. Сначала я пыталась сопротивляться, боясь, что в момент слабости меня незаметно отправят в закрытое отделение психиатрии, но Мими заверила меня, что она никогда так не поступит. От жара я была очень слабой, и поэтому спустя час я уже лежала в трёхместной палате со стенами цвета мочи. Палата была оснащена раковиной и имела номер 311.
Хотя было рождество, обе другие постели не пустовали, на них хрипели две примерно столетние дамы, одна с воспалением лёгких и катетером в мочевом пузыре, другая без конкретного диагноза. Я подозревала, что её семья просто сплавила её на рождество, потому что у неё была парочка качеств, которые наверняка не упрощали пребывание с ней под одной крышей. К примеру, она громко кричала посреди ночи, а днём по сто раз за час повторяла: «Ах, ах, ах, да».
Женщину с воспалением лёгких часто посещали её родные, приходили её сын и дочь и приводили с собой пятилетнюю правнучку по имени Шолиен. Я в какой-то момент чуть не спросила, как это пишется по буквам, но потом вспомнила, что недавно видела объявление о дне рождения «Мониек Айлиен», и сочла за лучшее промолчать. Шолиен была одной из тех детей, про которых думают, что таких не бывает. Она могла постоянно сосать леденцы и запивать их лимонадом. И от своих бабушки и дедушки, то есть детей моей соседки по палате, она училась прекрасному немецкому.
– Шолиен, абними беднаю баббушку. Она такая ббольная.
– Шолиен, пакажы баббушке твою новую егрушку. Гля, баббушка, тут есть даже интернет.
И мой абсолютный фаворит:
– Давай, Шолиен, пакормим бедную баббушку. Не, не вилкой, это ж суп.
– Ах, ах, ах, да, – сказала женщина с постели у окна.
Я хотела домой. Но мне было нельзя, потому что мой бронхит перешёл в воспаление лёгких, и мне назначили капельницу с антибиотиком минимум на десять (десять!) дней, из-за чего я должна была оставаться в постели. Моя сестра очень мне сочувствовала, они с Ронни приходили каждый день, кормили меня фруктами и обеспечивали книгами, а также айподом с кучей записанных на него аудиокниг и бодрящей музыкой. Они и ах-ах-ах-да-женщину кормили фруктами, она потом плакала от умиления, и прабабушка Шолиен тоже иногда получала виноград и мандарины, это было приятным разнообразием после настойки, которую её дочь вливала в неё столовыми ложками. «Чтобы ты сновва фстала на ноги, баббушка».
Из Ганновера приехали мои родители. Они привезли мне кучу пижам и ночных рубашек, витаминный сок и мандолину. Мандолине я не очень обрадовалась.
– Мы подумали, это на тот случай, если ты захочешь отвлечься, – сказала мама, а отец добавил:
– Ты же знаешь, музыка полезна для гигиены души.
– С книгами оказалось всё не так просто, – сказала мать и вздохнула. – Почти в каждой книге, которую я брала в руки в книжном магазине, речь шла о юной вдове, которая пребывает в трауре из-за смерти мужа, но потом находит себе нового мужчину. Мне это казалось чистой издёвкой. Но в книгах, где не было вдовы, непременно шла речь о любви!
– Я хотел привезти тебе много кровавых триллеров, но твоя мать сказала, что в данный момент это может навести тебя на глупые мысли. – Отец похлопал меня по руке. – Поэтому мы посоветовались с продавщицей. Она нам порекомендовала вот эту.
– «Я тут всего лишь кошка?»
– Да, там речь идёт о кошке – и никакой любовной истории.
– Ага. Очень осмотрительно. Еда готова.
– Книга рецептов. Никакой любви.
– «Беспричинно счастлива»?
Моя мать кивнула.
– Да, это скорее нечто эзотерическое. То есть там речи идёт о том, что можно быть счастливой, даже находясь не в самой лучшей фазе. Понимаешь?
– Да, именно что беспричинно счастливой! – сказала я и прочла текст на суперобложке. Может, мне тоже стоит заняться сочинительством книг, надо глянуть, свободны ли ещё другие названия, например, «беспричинно замужем» или «беспричинно здорова». Это будут точно мегабестселлеры.
На четвёртую ночь моего пребывания в больнице я наконец прозрела. До меня дошла пара фундаментальных истин. Первое: даже если ты себя чувствуешь преотвратительно, тебе может стать ещё хуже. Второе: Карл умер и никогда не вернётся. Третье: в больнице никто ночью не спит, кроме тех, кто храпит, причём так громко, что больше никто спать не может.