Где правда, там и ложь (ЛП)

Потом наступила тишина.

– Вы живы? – с дрожью в голосе спросила я, лихорадочно вспоминая правила первой помощи, которые я учила для сдачи на права. Одновременно я пыталась проверить, всё ли в порядке со мной самой. Трудно сказать – у меня ничего не болело, но это мог быть адреналин. Ведь известны истории о людях, которые со смертельными ранениями пробегали километры. Как та женщина, которая с топором в голове доехала на попутках до ближайшего полицейского участка и назвала там имя и адрес своего убийцы, после чего свалилась замертво.

Дженкальп Пинарбаси громко выругался. Да, он был жив.

По моему лицу потекло что-то тёплое. Я в панике схватилась за лоб. В этот момент кто-то открыл мою дверцу и спросил, не ранена ли я.

Довольно глупый вопрос, ведь я истекаю кровью.

– Может быть, всё не так уж плохо, – прошептала я, но меня внезапно охватило чувство, что я купаюсь в крови.

– Мы справимся, – ответил голос, и меня осторожно вытащили из машины. И Дженкальп Пинарбаси был извлечён из-под своей подушки безопасности.

Я не удивилась, что я могу стоять – женщина с топором в голове это тоже могла, – но я посчитала странным, что мужчина, который вытащил меня из машины, просто поставил меня на ноги. Эй, разве меня не надо уложить на бок, пока не приедет скорая? Чтобы я не истекла кровью. В свете проезжающих автомобилей я посмотрела на свои мокрые ладони. Ничего.

Я ощупала свой лоб. Кажется, у меня вскочила шишка. Но крови нигде не было. Ох! Я не превратилась в женщину с топором. Наверное, с моего лба тёк пот. От облегчения у меня подкосились ноги, и я начала заваливаться на бок. Мужчина, вытащивший меня из машины, успел меня подхватить.

И только тогда я увидела, кто это.

Это был Карл. Его машина ехала за серебристым мондео и чуть сама не попала в аварию.

– У вас что-нибудь болит?

Я могла на него только таращиться. Насколько велика была вероятность всего происшедшего? Почти ноль! Только очень странное стечение обстоятельств могло привести к этой встрече. Если бы Циркульная пила не захотела назвать своего ребёнка Нина-Луиза, Мими не позвонила бы мне, и я не вызвала бы такси. Если бы Дженкальп Пинарбаси хорошо выспался и не был бы под завязку залит кофеином, он бы, наверное, ехал не так быстро и сумел бы лучше отреагировать, когда другой таксист выскочил из переулка. А сколько случайностей привело к тому, что Карл именно в этот момент появился именно на этой улице и вытащил из такси именно меня?

– Почему вы не на празднике? – спросила я.

– Я отвёз тётю Ютту домой, – ответил Карл. – Она боится таксистов. И не зря, если посмотреть на вас.

Дженкальп Пинарбаси как раз ругал водительницу тёмно-синего гольфа, с которым он столкнулся. Она тоже чудом не была ранена.

– Кажется, никто не ранен, – сказал Карл, заметив мой блуждающий взгляд. – Хотя в это трудно поверить! На всякий случай я отвёз бы вас в больницу, может быть, у вас травма шеи, с этим лучше не шутить.

То, что случилось потом, я объяснить не могу. Может быть, всё дело было в адреналине, а может быть, и в том, что в следующие минуты я поняла, как мне повезло, что я вообще осталась жива. Во всяком случае, я стала делать то, что в нормальных условиях я бы никогда не сделала. Я начала говорить. Ещё когда мы ждали полицию, из меня фонтаном полились слова. Прямо на Карла. Особенно не задерживаясь на какой-нибудь теме, я рассказала ему, что Лео порвал со мной, потому что я злая и недобрая, что с шумановским «Весёлым крестьянином» я выиграла конкурс «Музыкальная юность», потому что тётя Эльфрида завещала нам клавесин, и что Оливер Хензельмайер и Коринна посчитали, что у меня плоская грудь.

– Это очень некрасиво, что они забросили бедного пса только потому, что родился ребёнок, и если она действительно назовёт его Нина-Луиза, то я вообще перестану с ней общаться, конечно, имя дурацкое, но оно принадлежит моей сестре, Циркульная пила это точно знает, вот бестия, – без остановки тараторила я. – Мама умеет печь вишнёвый пирог лучше матери Лео, я должна была просто это сказать, в конце концов, если лгать из дружеских побуждений, то всё обернётся против тебя, но лгать – это не то же самое, что молчать, тут он может говорить всё, что угодно, и иногда ты не можешь рассказать другим о себе всё, потому что на это не хватает времени, и подходящей возможности тоже можно долго ждать, не будешь же ты упоминать как бы между прочим, что ты играешь на мандолине и говоришь по-корейски, и что ты вообще странный фрик?

В таком роде оно без перерыва продолжалось и дальше.

Карл дал мне выговориться. Он одной рукой обнял меня и слушал, не перебивая и не отвечая на мои (и без того риторические) вопросы.

После свидетельского опроса – к сожалению, я не запомнила номера второго такси, и, к сожалению, я не могла сказать ничего хорошего об образе вождения Дженкальпа Пинарбаси – я позвонила Мими и отменила наш девичник на диване. Затем Карл отвёз меня в больницу. По дороге туда, во время ожидания в приёмном покое и даже по пути на рентген из меня продолжали литься слова, правда, уже менее бессмысленные и менее бессвязные. Это произошло потому, что я заметила, что Карл действительно слушает меня. Сейчас он время от времени задавал вопросы, и я поняла, что это очень умные вопросы. Он постоянно смотрел на меня (кроме того времени, когда он вёл машину, тут он смотрел на дорогу), и у меня на самом деле было чувство, что меня никто никогда в жизни так внимательно не слушал. К тому же он не просто слушал, а совершенно точно понимал, что я имею ввиду.

Врач не зафиксировал у меня травмы шеи, то есть я вышла из больницы без специального воротника. Я была совершенно бодра и странно счастлива. По мне, эта ночь могла длиться вечно. Но когда мы пришли на стоянку к машине, я поняла, что дело идёт к концу. Карл отвезёт меня домой и завтра улетит в Мадрид. Мы, наверное, никогда больше не увидимся.

– Это так странно, что ты молчишь, – сказал Карл.

Мы нерешительно стояли друг напротив друга. В скудном свете фонарей и больничных окон сверкнула его улыбка Крокодила Данди.

– Обычно я так много не говорю, – ответила я. – Я даже скорее молчалива.

– Я знаю. Это шок, – сказал Карл. – Из-за аварии. И ещё твой друг порвал с тобой. Твой друг, который случайно является моим сыном. Я сейчас отвезу тебя домой.

– Пожалуйста, не надо. Мы не можем ещё немного постоять здесь?

– Здесь холодно.

– Вы можете меня согреть, – сказала я и сделала шаг к нему.

Вздохнув, Карл обнял меня и притянул к себе. Я слушала стук его сердца, а потом подняла к нему лицо и сказала:

– Ещё вы можете меня поцеловать.

– Ни в коем случае, – ответил Карл, ещё крепче прижимая меня к себе.

Я не шевелилась, боясь, что он меня отпустит.

– Ты смотрела фильм «Выпускник» с Дастином Хоффманом? – спросил он через некоторое время. – Где Дастин Хоффман заканчивает колледж и заводит роман с матерью девушки, в которую он влюблён?

– Это плохое сравнение, – сказала я. – Где вы будете спать сегодня ночью, миссис Робинсон?

– У меня номер в отеле.

– Я могу поехать с вами?

– Ни в коем случае, – ответил Карл.

– Пожалуйста, – сказала я.

А Карл ответил:

– Только через мой труп. – (Что, как теперь оказалось, было не без юмора. Но, в конце концов, понадобилось пять лет, чтобы Карл превратился в труп).

По дороге в отель Карл склонял глагол «сожалеть» во всех возможных вариантах. «Мы пожалеем. Ты пожалеешь! Я пожалею. Я уже жалею».

В ответ я невольно хихикала.

– Кто-то должен тебя остановить, – сказал Карл. – Неужели тебя никто не предупреждал насчёт меня?

– Конечно, предупреждал, не волнуйся. Я знаю, что ты эгоистичный и безответственный негодяй, который завтра улетает в Мадрид и вообще флиртует с каждой встречной-поперечной женщиной.

– Я же говорю, что ты пожалеешь, – сказал Карл. Он продолжал говорить это и тогда, когда в номере отеля он потянул меня на кровать и поцеловал меня.