Лишенная детства

В моем случае проблема заключается в том, что с этой своей задачей они не справились.

Прокурор Д’Эври со мной не согласен. В одной из телепередач, когда речь заходит о человеке, который меня изнасиловал, он заявляет, и глазом не моргнув:

— У нас не было никаких оснований предполагать, что этот человек снова совершит преступление. Мы действовали в рамках закона.

«Не было никаких оснований»… Когда я это слышу, во мне вскипает ярость. Как осмеливается этот чиновник говорить такое? Правда — в обратном: если бы судьи и прочие блюстители закона применили к Да Крусу соответствующие предупредительные меры, он бы не совершил новое преступление. Мари-Кристин не была бы убита. Специалисты, изучающие эту тему, сходятся во мнении, что «изнасилование — это повторяющееся преступление»[22]. В среднем 13,7 % правонарушителей, совершивших преступление на сексуальной почве, совершают еще одно подобное преступление в течение пяти лет[23]. Уже в 1995-м были опубликованы выводы[24] исследователей, расставившие все точки над «i»: «Подавляющее большинство осужденных за преступления сексуального характера признались, что в прошлом уже совершали правонарушения подобного рода». Они совершали сексуальные домогательства, демонстрировали гениталии на публике, да бог знает что еще творили! А потом, позднее, насиловали и убивали. Напрашивается вывод: те, кто решается на рецидив, уже не останавливается на полпути. В случае с Да Крусом «первый тревожный звонок» прозвучал довольно громко — я имею в виду мой случай, долгие часы моих мучений. В свое время, еще в 2000-м, Мануэль обронил, что мог бы и убить меня: «Счастье, что я этого не сделал» — сказал он тогда.

Это могло случиться… Два акта изнасилования, мои тринадцать лет и это странное признание уже могли бы вызвать беспокойство у судей, психологов, полицейских, представителей пенитенциарных служб. Мой случай мог бы послужить им уроком. Исследователи давно говорят, что «чаще всего рецидивы случаются у насильников-педофилов, не состоящих с жертвой в кровном родстве», причем «в течение тридцати месяцев после выхода на свободу»[25].

Через девятнадцать месяцев после условного выхода на свободу Да Крус признается в убийстве Мари-Кристин. Это убийство было если не на сто процентов ожидаемым, то вполне предсказуемым. А если вы спросите меня, то я скажу: его не могло не быть.

Почему же органы юстиции ничего не сделали, чтобы изменить конец этой истории? Что тому виной — нехватка знаний, неумение слушать и слышать, недостаток времени или денег? Без сомнения, все вместе. Те, кто выпустил Да Круса, возможно, не были знакомы со всеми исследованиями, не знали всех статистических данных по рецидивам. Но даже без всего этого можно было обойтись — они могли бы просто поверить мне! Я чувствовала, что он возьмется за старое. Я открыто говорила, что думаю, но меня никто не слушал, потому что я — подросток и жертва. Мои слова не были услышаны, поступки Да Круса получили неправильную оценку. В 2000 году психиатру, то бишь специалисту по душевным болезням, было поручено его обследовать. А ведь мой насильник — не сумасшедший. Врачом этот факт был установлен, однако он объяснил акт изнасилования опьянением. В случае с Мари-Кристин, когда Да Крус душил ее, в его крови не было ни капли алкоголя. Мой мучитель — прекрасное подтверждение тезиса о том, что человек может иметь здравый рассудок, жить в обществе себе подобных и пользоваться всеобщим уважением, не иметь психических отклонений и при этом являться серийным насильником. Зная это, могут ли психиатры вполне объективно оценить степень опасности, которую представляет отдельно взятый индивидуум для общества? Достаточно ли у них для этого образования и опыта? И кто оценивает их компетентность?

Чуть позже Да Круса обследовали двое психиатров, и вот каким был их вывод: алкоголь в этом деле — не более чем предлог, и социально-судебное наблюдение после освобождения весьма желательно. В то время, в 2000-м, закон уже предусматривал возможность установить наблюдение за правонарушителем на срок до двадцати лет! Да Круса могли постоянно контролировать, могли подвергнуть лечению, могли оказывать ему психиатрическую или медикаментозную поддержку в течение многих месяцев, а то и лет после его выхода из тюрьмы. Но судья решил по-иному. Почему? Загадка. Наверняка он был уверен, что тот, кто меня изнасиловал, нуждался только в прохождении принудительного курса лечения от алкоголизма. Приходится признать и еще один факт: в этом году на всей территории Франции менее чем в трехстах случаях суд счел уместным назначить социально-судебное наблюдение после освобождения правонарушителя, хотя тысячи преступников могли бы стать объектами такого наблюдения. «Причина — недостаток средств», — пишет пресса. Разумеется, для осуществления такого наблюдения нужны люди, в частности, врачи, имеющие опыт работы с сексуальными преступниками. Уже в те годы ощущалась острая нехватка таких специалистов. И Мари-Кристин пришлось за это расплачиваться.

Счесть Да Круса обычным алкоголиком — о, насколько это удобнее и экономичнее! Наблюдение назначать не нужно, а значит, не нужно платить персоналу, которому пришлось бы его осуществлять. Пусть посещает собрания анонимных алкоголиков, и баста! А когда срок наказания истек, надо забыть о прошлом! И мои родители, и я сама пытались уведомить судебные инстанции о том, что Да Крус нарушает условия своего досрочного освобождения. Разве нормально, что насильник бродит недалеко от дома своей жертвы, что он плюет на запрет селиться в том же самом городе? Нормально, что бывший заключенный раскатывает на БМВ? Мое мнение — всем своим поведением он демонстрировал вызывающее тревогу отсутствие угрызений совести. Он не чувствовал за собой вины. А судья по исполнению судебных постановлений? Он что, оказался глухим или просто был слишком занят? Или решил, что мы, жертвы, клевещем, возводим напраслину на преступника? Да Круса выпустили из тюрьмы досрочно за хорошее поведение. Ему и тут удалось всех одурачить. Почему-то никто не подумал, что за решеткой заключенный может быть паинькой, и сверхопасным — на свободе. Из тюрьмы раньше срока выпустили хищника, что ж, теперь пришла пора пожинать плоды.

Дело Да Крус/Вале, как и многие другие, — свидетельство невероятной халатности. Затратив минимум сил и средств, виновного посадили в тюрьму, потом выпустили. Занавес.

В моем случае эти фатальные просчеты были сделаны десять лет назад. Однако и сегодня подобных ошибок достаточно по всей Франции.

За эти десять лет совершено много убийств, много изнасилований. Другим детям сломали судьбы, и у каждой драмы были свои следствия. Взволнованные горожане, пламенные дискуссии в средствах массовой информации, обещания политиков… Будьте спокойны, уж на этот раз мы положим конец рецидивам! И, в подтверждение этим обещаниям, — закон. Чтобы усмирить эмоции, заткнуть рот оппозиции, заговорить гражданам зубы — алле оп! За закон голосует Национальное собрание[26], и не важно, что таких законов уже вагон и маленькая тележка! Вместо того чтобы предпринять действенные меры, наши правители предпочитают имитировать деятельность.

В 1998 году дело Ги Жоржа (двадцать изнасилований и семь убийств за период с 1991 по 1997 гг.) послужило толчком к разработке института социально-судебного наблюдения. В 2004 году идут громкие процессы над насильниками и убийцами — Пьером Боденом, Мишелем Фурнье и Эмилем Луи. Как следствие — принят закон, позволяющий ставить на учет тех, кто в прошлом совершил преступления на сексуальной почве. В 2005 году — все то же: Нелли Кремель погибла от руки рецидивиста, которого освободили условно. Министр юстиции представляет законопроект, направленный на борьбу с рецидивами и предусматривающий «судебное наблюдение». Не считая незначительных деталей, это — все то же социально-судебное наблюдение, но кого это волнует? Магистрат, чтобы продемонстрировать гражданам свое рвение, создает электронные браслеты. В 2007-м жительница Бретони, двадцатитрехлетняя Софи Граво найдена убитой. Ее убийца насиловал и раньше. В Нанте четыре тысячи горожан выходят на улицу, сплоченные горем и гневом. Родственников убитой девушки тут же приглашают на аудиенцию к президенту, в Елисейский дворец. И в качестве подарка — закон о «минимальных сроках заключения» для рецидивистов. В 2007 году пятилетнего Эниса насилует педофил Франсис Эврар. Президент Республики выносит на обсуждение новый закон (еще один!), на этот раз об усилении мер пресечения, который предполагает содержание преступников, представляющих опасность для общества, в закрытых медицинских учреждениях после истечения срока их тюремного заключения. Раздел о рецидивах Уголовного Кодекса отныне представляет собой совершенно неудобоваримую смесь. Правительство принимает законы, ведет дискуссии, анонсирует изменения в законодательстве, пытаясь успокоить рядовых граждан. А что потом? Потом — ничего особенного. Во Франции создается Комиссия по оценке степени опасности индивида для общества, вот только существует она лишь на бумаге. Психиатры продолжают осматривать преступников: несколько часов беседы — и все, достаточно! Средств на осуществление правосудия выделяется все так же мало. Результат? Сегодня мы имеем законодательство в сфере сексуальных преступлений самое амбициозное и самое глупое в мире. На бумаге все предусмотрено, все возможно: очень серьезные сроки заключения, психиатрическое наблюдение во время и после отбывания наказания, оценка потенциальной опасности для общества, наблюдение после освобождения, химическая кастрация — словом, все! Кроме, разве что, денег, которые заставили бы все это «заработать». Стоит просто почитать газеты, чтобы узнать: в штате тюрьмы крайне редко имеется психиатр. Во всей Франции их едва ли наберется две сотни — тех, кто работает на условиях полной занятости. В правительственных учреждениях не достает тысячи психиатров. За тридцать лет количество коек в психиатрических больницах со ста сорока тысяч сократилось до девяноста тысяч. Сексуальных же извращенцев меньше не становится: они составляют, ни много ни мало, порядка 21 % заключенных[27]. Если не хватает специалистов, как, по-вашему, можно их лечить во время отбывания срока? Когда же преступник выходит за стены тюрьмы — все, idem. Два года назад Да Крус избежал социально-судебного наблюдения, а также принудительного лечения; нехватка квалифицированных врачей, так называемых «координаторов», тормозит внедрение этой превентивной меры. Сегодня ситуация не намного лучше: доктора-координаторы — редкость, и работ у них, как говорится, «выше крыши». Судьи по-прежнему неохотно присуждают подсудным принудительное лечение, зная, что средств для этого в системе нет. Согласно исследованию, проведенному министерством юстиции, в 2005 году из общей массы преступников, отбывающих наказание в тюремных заведениях, которым следовало бы назначить социально-судебное наблюдение, только десятой части оно, в итоге, было назначено. Только одной десятой! Всему виной — нехватка «людей в белых халатах». Советников по вопросам социальной реадаптации и пробации тоже постоянно не хватает. В обязанности такого специалиста входит наблюдение за преступником, пока он содержится в тюрьме, а затем — во время его условного освобождения. Он помогает бывшему заключенному найти работу, но также следит за тем, чтобы тот соблюдал условия, которые выдвинул суд, выпуская его на свободу раньше срока. Это все в теории. А на практике на одного такого «советника» приходится сто пятьдесят бывших заключенных. Судьи по применению наказаний тоже «стонут» под тяжестью находящихся в работе дел[28]. Неудивительно, что формат, в котором производится наблюдение, оставляет желать лучшего. Извращенцы, покинув стены тюрьмы, фактически получают полную свободу действий. За решеткой они часто — настоящие ангелочки, сокращение срока за хорошее поведение суммируется с автоматическим сокращением срока тюремного заключения, поэтому они выходят намного раньше, чем предусмотрено судебным решением. Совсем недавно несколько депутатов внесли предложение: осужденные должны пребывать в пенитенциарных заведениях до истечения установленного судом срока, без возможности досрочного освобождения. Какой поднялся шум! Сокращение срока заключения способствует более быстрой реинтеграции в общество, предотвращает переполнение тюрем, позволяет эффективнее надзирать за освобожденными условно… Конец дебатам положил самый главный довод, так называемый «нерв войны» — деньги. «Отмена сокращения срока пребывания в заключении повлечет за собой необходимость возведения новых тюрем», — выразил свое мнение глава юридического комитета. И проект похоронили.