Страница 3 из 40
— Она никому не достанется, и точка! Это будет вам наукой за то, что дрались и рылись в моих вещах!
Но я — любимица, а потому, вернувшись домой с каникул и разбирая свой чемодан, я нахожу заботливо спрятанный между двумя свитерками предмет своих вожделений, который бабушка сунула в мои вещи под носом у моей двоюродной сестры.
Сколько я себя помню, я знаю, чего хочу, и часто это получаю. Меня ведь все любят! И мне прекрасно это известно.
Однажды утром мама отправляется за покупками и берет меня с собой; я слезаю с детского сиденья на магазинной тележке для покупок, рассудив с высоты своих трех лет, что уже слишком взрослая, чтобы меня катали, как младенца. Мама не возражает, вообразив, что я послушно пойду за ней и буду ждать, пока она переложит пакеты с молоком в багажник нашего «Фольксваген Кадди». Как бы не так! На другом конце магазина я заприметила отдел мягких игрушек. Туда-то я и направляюсь, как только мама отворачивается. Когда, перепугавшись, она начинает меня искать, то видит в очереди к кассе огромного бежевого плюшевого мишку с розовым галстуком-бабочкой, из-под которого торчат ножки ее обожаемой дочки Морган.
Я решаю купить этого мягкого мишку, такого громоздкого и такого красивого, который очень мне понравился, и даже не сомневаюсь, что магазин мы покинем вместе.
И я оказываюсь права. Столкнувшись с такой самоуверенностью, мама уступает и покупает мне это пушистое чудище.
Случай с медведем для меня — не исключение. Мои родители совсем не богаты, но ради «своей крошки» готовы на все. Каждый вечер мама укладывает меня в кроватку с деревянными перильцами, целует и шепчет на ушко самые сладкие и замечательные слова, обещая, что завтра будет еще лучше и радостнее, чем сегодня, и я ей верю. По воскресеньям папа отвлекается от очередной самоделки и запускает мою электрическую железную дорогу или сажает меня на свои крепкие плечи, и мы отправляемся на прогулку по улочкам Малезерба. Благодаря родителям первые годы своей жизни я проживаю радостно и без страха, от них получаю и море ласки, и губную гармонику, с которой не расстаюсь ни на минуту, и тощую кошку, которая без устали приносит котят. Родители дают мне все, в том числе и маленького братика, который собирается появиться как раз к моему пятому дню рождения.
Когда же он наконец рождается, я переживаю огромное разочарование. Пока мамин живот увеличивался в размере, превращаясь в цистерну, я перебрала в уме все игры, в которые мы с «новеньким» будем играть; за девять месяцев — а это целая вечность! — я построила тысячу воздушных замков, представляла, как мы играем в пятнашки и деремся подушками… И кто, по-вашему, прибыл из родильного дома на руках у мамы? Визжащий червячок, совсем крошечный, который даже не мог удержать в своих ручонках конструктор-playmobil. И это — брат? Зачем же было обещать, что мне с ним будет весело? Но хуже всего то, что он орет. Ну, по крайней мере, поначалу. Но очень скоро он начинает улыбаться мне во весь свой беззубый рот, и я понимаю, что могу играть с ним, как с куклой, только живой. По прошествии нескольких недель я привязываюсь к этому мальчугану, шумному, но забавному. Однажды утром маме приходит в голову идея увековечить эту идиллию, и она устраивает нас с братом на кровати, умоляя посидеть смирно всего одну минуту. Она уже держит в руке фотоаппарат, che-e-e-ese… Напрасный труд! Я набрасываюсь на малыша с поцелуями, он кричит, я покатываюсь со смеху. Портрет получился мутным, но это не важно. Я не хочу, чтобы брата отдавали в садик, ведь нам так весело вместе! Его зовут КорентЕн, но для меня он — ТитИ, потому что я так его люблю…
За год до рождения братишки родители ставят перед собой замечательную цель: найти симпатичный дом и устроиться в нем вместе со своим потомством. Четыре стены и крыша — не важно, где именно, главное, чтобы за городом, чтобы воздух был чистым, а вокруг — полно хлорофилла. Моим родителям несложно угодить, они всего лишь ищут для себя райский уголок, спокойный и зеленый, где они смогут наблюдать за тем, как растут их дети. И вот в 1991 году они совершенно случайно обретают этот рай в городке Эшийёз, в самой глубинке Луаре. Финансовое положение семьи никогда не отличалось стабильностью, а потому приходится довольствоваться полуразрушенным домом без ванной, туалета и второго этажа. Зато в этой халупе имеется просторный пыльный чердак, и мой отец, у которого золотые руки, заверяет нас, что превратит его во дворец. А пока масштабные работы по обустройству не начались, мы живем очень просто. В доме только одна спальня, и мы спим там все вместе. В сарайчике папа устроил себе мастерскую, и когда я прихожу отвлечь его от работы, то бишь каждые три минуты, мне приходится взбираться по такой крутой и ветхой деревянной лестнице, что я каждый раз боюсь с нее свалиться. Остальные помещения в доме тоже не слишком удобные. Когда приходит банный день, мама наливает теплую воду в большую лохань, и мы с Тити в ней моемся — прямо посреди кухни, обрызгивая мыльной пеной газовую плиту и барахтаясь в полное свое удовольствие. Наш туалет — это маленький домик в глубине сада. Там прохладно, и в сумерках страшно идти к нему мимо хозяйственных построек во дворе, но разве комфорт — главное? Для ребенка моих лет жить в этом старинном доме — настоящее счастье. Во-первых, он большой. У нас есть огороженный высоким каменным забором двор, сарай, полный под завязку всякого интересного мусора, старых ржавых инструментов и сломанных тачек, вдоль стен которого стопками сложены каменные плиты, какими мостят пол… «У этого дома хороший потенциал и свой собственный характер!» — любят повторять родители. Мне эти слова непонятны, но, видя, с какой гордостью они озирают свои новые владения, я понимаю, что живу в особенном месте. Наше немного облезлое семейное гнездо притулилось между церковью и городской управой, стена к стене с жилищем священника. Высокие деревянные двери ведут во двор, точно такие же есть в каждой комнате. Красивые двери, и в одной, прямо по центру, имеется отверстие. Мне это кажется забавным. А папа спешит меня поправить: «Это не забавно, это — история!»
— Когда-то через это окошко передавали блюда с едой, Морган!
За кратким ответом следует часовой рассказ-объяснение — в этом деле отец не знает себе равных. Он рассказывает, что в былые времена в нашем скромном жилище, вне всяких сомнений, обитал господин этих мест. Окрестные леса в ту пору буквально кишели лягушками-древесницами, и жителей деревеньки Эшийёз прозвали лягушатниками. Сняв слой штукатурки с наружных стен дома, папа обнаруживает великолепные арочные дверные проемы, довольно широкие, глядя на которые я думала, что люди, жившие здесь до нас, были очень знатными или очень богатыми. Под домом есть два подвала с каменными сводами и красивыми аркадами, до половины засыпанные землей, накопившейся там за много десятков лет. Отец уверен: наш дом связан с церковью и мэрией подземными ходами. Под сараем он находит начало двух темных средневековых туннелей, но родители строжайшим образом запрещают мне даже подходить к ним. А вот к колодцу я и сама подходить боюсь. В нем полно паутины, и мне кажется, что целая армия мохнатоногих бестий только и ждет момента, чтобы на меня наброситься. Мой храбрый папочка отваживается спуститься на самое дно колодца. Оказывается, там — целая каменная комната, о существовании которой наверху ни за что не догадаться, такая просторная, что в ней легко можно спрятаться.
— В войну члены отрядов Сопротивления наверняка скрывались тут сами или прятали оружие! — восторгается своей находкой отец.
Я слушаю его открыв рот. Мой дом не только очень красивый, в нем еще и полно секретов! И этот — не самый удивительный из всех. В саду, рядом с которым раньше наверняка располагалось кладбище, мы натыкаемся на захоронения белых костей. Мама, решив выкопать яму, чтобы посадить тую, находит в земле бедренную кость. А когда дело доходит до посадки герани, — пожалуйста, вот вам и череп! В подвале тоже полным-полно весьма старых и очень мертвых горожан. Я разгребаю землю и нахожу пальцы рук и кости ног, представляя, как устрою этим неизвестным предкам достойное погребение в нашем саду, а потом меня посещает другая идея и я решаю отнести восстановленные скелеты в местный музей и стать новым Индианой Джонсом. Однако у моего отца другие планы на эти кости: им предстоит отправиться в мусорную кучу, и незамедлительно! Папочка, пожалуйста, оставь мне мои любимые пазлы! Но папа неумолим. Археолог во мне жестоко страдает, и я, рыдая, убегаю в кухню, где меня дожидается мама. С ней я разговариваю реже, чем с папой, зато чаще что-то делаю руками. Дождливыми воскресеньями, склонившись надо мной, она учит меня делать маленьких крокодильчиков из блестящих бусинок, рисовать витиеватые розочки и собирать и сшивать между собой разноцветные лоскутки, чтобы получился симпатичный пэчворк, который затем она помещает в рамочку и вешает на стену, словно полотно великого художника. Слушая терпеливые материнские наставления, я вдыхаю ее вкусный запах и неловко пытаюсь повторять за ней. Мама — большая мастерица, и из-под ее пальцев выходят настоящие маленькие сокровища. На своей громоздкой швейной машинке, стоящей в гостиной, она целыми вечерами шьет для нас с братом фантастические наряды. К каждом школьному празднику она одевает нас принцессой и рыцарем, если только ей не придет на ум изобрести причудливое и в то же время поэтичное одеяние, секретом изготовления которого владеет она одна. Однажды, в день открытия городской ярмарки, она решила нарядить меня лесным эльфом. Вуаля! В мои волосы вплетены веточки, мое платье зеленое, словно лесной мох, на лице — фантазийный макияж. В другой раз оказывается, что мама нашла на чердаке дома моего дяди, ставшего его хозяином после владельца оптики, несколько сотен оправ для очков и спасла их от мусорного ведра. В течение многих часов она пришивает эти оправы на длинную юбку моего старенького платья. И вот на следующем бале-маскараде я перевоплощаюсь в Мадам Бинокль! Я обожаю смотреть, как работает мама, чтобы превратить дочку в королеву праздника. У нее живая фантазия, и, судя по тому, что на каждом маскараде я получаю первый приз, заставляя зеленеть от зависти моих подружек, настоящий талант…