Страница 18 из 95
— Пить что будете? — спросил он, делая пометки в блокноте.
— Ты будешь пить? — спросила Илта у Наташи.
— Не знаю, — она пожала плечами, — смотря что.
— Что у вас тут есть? — обратилась Илта к половому.
— Водка, горилка, — начал перечислять тот, — сладкое розовое вино есть, ханшин.
— Ханшин пей сам, — решительно оборвала его Илта, — водочки принеси графинчик.
— А мне розового вина, если можно, — попросила Наташа.
— Хорошо, — сделал пометку половой, — можно нести?
— Ага, давай — усмехнулась Илта и, когда парень развернулся, игриво ущипнула его за зад, — ты же не заставишь девушек ждать, правда?
Половой выдавил вымученную улыбку и поспешил укрыться в дверях кухни. Илта откинулась на спинку стула, на ее лице расплывалась довольная улыбка.
— Я думала, японцы сало не едят, — заметила Наташа.
— Едят, — рассмеялась Илта, — это у нас называется бутабара, мясо с живота свиньи. Правда в Японии его не солят, а варят или жарят, но коль уж этот трактир называется «Славянским»- будем чтить ваши традиции. А вообще, если честно, давно хочу побывать в каком-нибудь ресторанчике финской кухни.
Наташа рассеяно кивнула, с любопытством оглядываясь по сторонам. Нельзя сказать, что трактир «Славянский» выглядел каким-то элитным рестораном, но он существенно выигрывал даже по сравнению с закрытыми буфетами НКВД, не говоря уже об общесоветских заведениях общепита. Изящная лепнина покрывала отделанные мрамором стены, тут же висели картины с разнообразными сценами из дореволюционной России, в том числе и портреты Николая Кровавого с черной лентой. Рядом с ними висели различные пейзажи и батальные сцены, причем, как с удивлением заметила Наташа на паре картин были морские сражения, где крейсера под Андреевским флагом обстреливали из пушек крейсера под знаменем Восходящего Солнца. Историю Российской империи в таких пределах Наталья знала и вопросительно посмотрела на Илту.
— Ага, она самая, — кивнула куноити, — русско-японская. Тут как бы заповедник старого режима и хозяин это всячески подчеркивает. Японцы к этому спокойно относятся — дело прошлое, да и редко они сюда заходят. Хотя, их-то тут никто не трогает, обслужат, как и со всеми слова худого не скажут.
Это Наташа уже успела прочувствовать. Дело даже не в отношении половых в косоворотках и вышиванках — им в конце концов положено быть вежливыми с клиентами. Совсем иначе вел себя тучный бородатый мужик походивший на купца со старых агитационных плакатов. Подойдя к столику, он довольно развязно пригласил только вошедших девушек присоединиться к их компании. Компания была недалеко — через пару столов за жареным целиком поросенком и двумя графинами водки сидело трое таких же поддатых немолодых мужчин в компании нескольких хихикающих девиц. Но гонор «купчины» тут же стух, когда Илта, нехорошо сощурившись, показала невзрачную книжицу с вытесненными иероглифами и драконом на первой странице. Бородач оторопелопосмотрел на девушек, пробормотал несколько слов извинения и поспешно ретировался за свой столик, где начал взволнованно перешептываться с собутыльниками.
Подошедший половой поставил на стол бутылку с вином и графин с водкой, рюмку и бокал, тарелки с холодными закусками.
— Ну, давай — Илта налила себе полную рюмку.
— Вздрогнули, — в тон ей ответила Наташа, наполняя свой бокал до половины и чокаясь с Илтой. Нацепила на вилку соленый грибочек и принялась жевать, продолжая осматривать трактир. В целом публика здесь соответствовала общему антуражу — старорежимного вида люди, дореволюционные одежды, даже разговоры, насколько сумела заметить Наташа, касались в основном прошлого. Молодежи было немного и она держалась особняком — если не считать девиц в кричащих нарядах, облепивших сорящих деньгами «купчин». В этом плане наблюдался полный интернационал — среди проституток наблюдались как явные славянки, так и столько же явно выраженные азиатки — китаянки или кореянки. Вели себя они совершенно одинаково, впрочем, и их клиенты были довольно однообразны: один за другим поднимали тосты, ругались с половыми и между собой, громко хлопали выступавшей пышногрудой певице в открытом платье, чуть хрипловатым голосом, исполнявшим незнакомую песню.
За первой стопкой последовала вторая, потом третья под принесенные половым расстегай и блины с икрой. Илта, привыкшая к водке еще со времен обрядовых трапез на шаманских ритуалах выглядела вполне трезвой, а вот Наташа, хоть и пила вино неожиданно захмелела. Возможно, сыграло свою роль и то, что здесь в беззаботной и понятной обстановке, как-то отступила напряженность держащая докторшу весь последний месяц. Было в окружающей их обстановке что-то умиротворяющее и одновременно будоражащее кровь, какое-то бесшабашное веселье — безыскусное, безыдейное, просто от так полноты жизни — то о чем давно забыли и думать в Советской стране. И было, в общем, не совсем понятно, зачем все это тридцать лет назад понадобилось уничтожать под корень. Эти же мысли Наташа высказала и Илте.
— Да это может выглядеть мило, — снисходительно сказала куноити, — но они все живут прошлым. Умом-то они понимают, что на одной ностальгии долго не проедешь, но сердцем-то они все еще тридцать лет назад. Даже их дети порой заражаются этой ностальгией. Увы, это отработанный материал. Японская и Британская империи позволили им вернуться в родные края, кто-то даже сумел добиться признания своих прав, но в целом — увы. Они слишком стары, слишком заскорузлы, ваша революция научила их дико бояться перемен. Япония сделает ошибку если при построении Нового Порядка на Дальнем Востоке будет опираться только на них.
— На кого же тогда? — невольно заинтересовалась Наташа, вновь наливая вина.
Илта молча кивнула в сторону группы молодых людей в черных рубашках, сидевших особняком. Как успела заметить Наташа, стол их был гораздо скромнее, чем у большинства посетителей.
— Фашисты? — недоверчиво протянула докторша.
— Пока это, конечно, клоуны, — пренебрежительно сказала Илта, — обезьяны дуче. Я общалась с их лидером — мало мне попадалось мужчин, столь беспомощных как Константин Родзаевский. Но большой их плюс в том, что они уже не зацикливаются на старине, ищут что-то новое для русского народа, учатся у тех белых офицеров, кто готов жить не только прошлым, но и будущим. Вроде того же Семенова или Оскара Унгерна.
— Они тоже фашисты? — спросила Наталья, потягивая вино.
— Нет, — Илта опрокинула очередную стопку и захрустела огурцом, — он на ножах с Родзаевским. Русские фашисты хотят расширить белое Приморье на весь Дальний Восток — под эгидой Японии, разумеется, — а Семенов и Унгерн хотят Монголо-казачью федерацию — Халха, Мэнцзян, Забайкальское и Амурское казачьи войска, в перспективе — Тува и Алтай. Верховным правителем «возрожденной Монгольской империи» станет богдо-гэгэн, а поскольку Унгерн сейчас регент, — Илта развела руками, — сама понимаешь. Семенов же хочет единолично править Забайкальем.
— Скорей всего, — продолжала Илта, — Япония поставит на Унгерна. Он молод, но пошел весь в отца. У него есть армия, есть авторитет его отца и родословная его матери из Цинов. У него есть и свое государство. А эти фашисты пока не более чем пушечное мясо Империи. «Старорежимники», что сейчас сидят в городских управах и думах Приморья не хотят делиться с ними властью. Единственное, что их сближает — общий соперник, с которым они вынуждены вступить в союз, но которого ненавидят не меньше, чем большевиков.