Страница 7 из 9
- С таким воображением, как у вас, - прервал его Свиридов, - нечего являться на спасательную станцию. Зачем вы пришли?
- Но я человек...
- Именно поэтому! Я бы не пошел в спасательную службу, если бы знал, что не гожусь для этого. Вам надо было ехать в санаторий и ждать, когда все кончится.
- Это было бы мучение! - вырвалось у Чернова.
- Мучались бы вы один, - непримиримо возразил Свиридов. - Без всякой опасности для других.
- Но ведь я помог...
- Вы, - безжалостно объявил Свиридов, - чуть было не погубили экипаж потерпевшего аварию самолета и самого себя заодно. Неумелые действия хуже, чем... Что, я должен цитировать басни? А раз вы начали, я не мог уже ничего сделать. Пришлось вызывать спасательную машину с другой станции. Чистейшая случайность, что никто не погиб!
Лицо Чернова искривилось.
- Вы вправе думать обо мне что угодно, - прошептал он. - Я спасовал... Не выдержал...
- Чепуха! - Свиридов говорил грубым голосом. - Вы действовали молодцом! Как настоящий парень!.. Но глупо. А в нашем деле этого не полагается. Вот и все.
Он хлопнул Чернова со всего размаха между лопатками:
- Неразумный поступок в наш разумный век! Говорят, в прошлом к таким вещам относились снисходительнее. Но, понимаете, если мы не можем преодолеть все наши слабости, то мы по крайней мере обязаны их знать. И стараться не подводить других.
- Спасибо, - сказал Чернов. - Я действительно вел себя глупо.
- Я сам виноват, - возразил Свиридов. - Надо было отправить вас обратно, когда вы явились на спасательную станцию. Пожалел... У вас был такой замученный вид. Я поступил неправильно. И на вас сейчас зря обрушился. Сам во всем виноват, и самую главную глупость сделал я. Ладно! Хватит...
7
Манташев нарушил непременное условия работы участников любой ответственной экспедиции. Он обязан был думать вслух, чтобы каждая его мысль записывалась секретарем-автоматом. Его мысли принадлежали не ему, и он не имел права таить ход пусть даже неясных еще своих размышлений. Но никто не сказал ни слова по этому поводу. Заниматься моральной стороной дела сейчас просто не оставалось времени.
Аппараты записали последние слова Манташева. Машины произвели анализ измерений, сделанных с борта самолета. Члены Совета обменялись мнениями.
- Ясно одно, - сказал академик Матвеев. - Манташев думал о льдах, вернее - об их таянье, о скорости этого процесса. Почему иначе его интересовал рельеф местности? Он рассматривал всю тектоническую картину как гигантскую снеготаялку.
- Что может дать интенсивное таяние льда? - продолжил мысль главный гляциолог планеты. - Массы льда испарятся и рассеются в атмосфере. Если произвести этот процесс в достаточном масштабе, то вес того куска, что оторвался, заметно уменьшится...
- Зато климат планеты... - возразил главный климатолог Земли, - может измениться... В какой степени? Дайте исходные цифры, и я скажу.
- Цифры мы дадим, - вмешался руководитель инженерной группы. - Если вы хотите получить как можно больше льда и побыстрее, мы наколем с помощью взрывчатки этакой ледяной щебенки. Скаты местности идут как раз в сторону ущелья. Значит, ледяные глыбы сами потекут навстречу огню. По сделанным нами расчетам можно будет...
Он назвал цифры. Тотчас же стали рассчитывать изменение массы оторвавшегося куска Антарктиды. Эти данные положили в основу определения взаимодействия "каменного плота" с упругой подстилкой. Еще одна группа исследователей выяснила роль, которую сыграет тяговое усилие искусственного вулкана, приложенное к этому плоту с учетом постепенного изменения его веса. Возникали все новые вопросы - на них искали ответа другие группы специалистов-ученых.
Прошло два часа. За это время поступило столько данных, что, если бы вздумали собрать их вместе, получилась бы целая полка толстенных томов. Но эти данные были проанализированы, обобщены машинами и доложены в виде нескольких конечных логических выводов. Ознакомившись с ними, председательствующий потребовал всеобщего внимания.
- Пришла пора, - сказал он, - вынести решение. - Он сделал паузу. Прежде чем принять его, прошу ответить в свете самых новых данных на один последний вопрос: как скоро может быть двигатель включен после остановки и на сколько часов работы останется в нем горючего, если его выключить через двадцать одну минуту?
Инженер, заменяющий Забелина, тотчас же сообщил, что гора-форсунка прочна и непоколебима, а горение идет строго по графику. Общее время действия, таким образом, составит ожидаемые пять суток. Если остановить процесс сейчас, неизрасходованного топлива останется на 32 часа работы двигателя. Для создания сколько-нибудь значительных новых запасов горючего потребуется год. Когда можно снова включить двигатель? Для восстановления запального устройства при современной технике достаточно суток. Но проникнуть внутрь сопла после остановки двигателя даже автоматы смогут не раньше чем через месяц.
- Там все раскалено, - сказал он. - Огнестойкая футеровка, которую мы положили слоем в двадцать пять метров, почти вся обгорела. Я боюсь, что через несколько часов вообще может начаться неостанавливаемый процесс. Мы просто не сможем выключить этот вулкан. Он будет действовать, пока не израсходует все горючее.
Наступила короткая пауза.
С экранов Зала Совета люди, оторвавшиеся на миг от напряженного труда, смотрели друг на друга.
И тут академик Бобров, главный холодильный "бог", на глазах у всех хлопнул себя по лбу и сказал:
- А Манташев-то молодец! Теперь я понял его мысль... Знаете, о чем он думал? Об охлаждении вулкана. Да, да! Он думал не о "сжигании" льдов, не о превращении их в пар с помощью пламени вулкана, а об охлаждении его жерла после выключения. Понимаете? Выключить двигатель, а льды вокруг раскрошить и подтолкнуть по естественным скатам местности, завалить ими жерло, испарить в конце концов горы льда, но охладить гору-форсунку. Тепло для образования пара будет отниматься от раскаленных пород. Скажите мне, сколько льда максимально вы сможете запихать в глотку вулкана, и я скажу вам, когда роботы смогут проникнуть туда, чтобы восстановить запалы.