Страница 9 из 15
Есть и более тонкие опосредованные средства подавления духовной автономии, распространенные в западной культуре – мода, механизмы общественного мнения, зависимость от «золотого тельца». В этой ситуации соответствующим образом выстраивается и церковная жизнь в соответствии с гетерономной религиозностью, выстраиваемая по системе «комьюнити», становясь таким же средством контроля и регуляции личности, как и другие социальные институты. Из церковной и в целом духовной жизни уходит жертвенность, индивидуальное подвижничество, основанные на личном религиозном и духовном опыте, внутренней свободе, индивидуальных усилиях по приближению к «царству небесному». Деятельность европейской церкви приобретает черты сервилизма наряду с другими сферами услуг; производит «товар» в виде различных обрядовых процедур, ориентированных на комфортную, усредненную, внешне проявляемую религиозность и благочестие; постоянно воспроизводит в силу этого ханжеско-лицемерное отношение к нормам религиозной морали – и продуцирует стандартизированную личность.
Отрицание духовной и религиозной автономии отражается и на европейских и американских исследованиях культуры. Взгляд на культуру как порождение и содержание социума неизбежно редуцирует культурные явления к поведенческим нормативам, оставляя в стороне мир духовной реальности. Последняя в лучшем случае опять же преимущественно рассматривается (например, этнографами и антропологами) с позиций внешней обрядности, но не как особая духовная реальность, определяющая культурное развитие человека и общества. На большинстве европейских исследований культуры лежит печать бихевиоризма и цивилизаторского подхода к человеку и обществу, подменяющих духовные ценности ценностями материального комфорта и гедонизма. Проблема духовной свободы и духовной автономии личности, как правило, даже не ставится.
Далее И. Ильин рассматривает основной механизм овладения духовной культурой, называемой им «приятием сердцем». Под этим приятием понимается «свободная и вдохновенная любовь к Совершенству», воплощенному в личности Творца. Важно отметить, что содержание этой любви, как отмечает И. Ильин, не должно включать в себя своекорыстие, стремление достичь с помощью Бога земного благополучия, обретение власти над другими людьми через магические процедуры, рационализацию идеи существования Бога, рабское отношение к нему на основе самовнушения и т. п. Это свободная и цельная любовь к Совершенству, помогающая увидеть это совершенство в Боге.
Важно отметить, что И. Ильин здесь обращает внимание на распространенность отсутствия бескорыстного отношения к Богу в среде верующих, при котором часто уже не остается места для искренней сердечной молитвы. Это явление значимо и для всей духовной жизни человека, в которой определяющей должна быть любовь к Совершенству, которое само есть проявление любви к людям. В религиозном контексте это означает, что просить о помощи (молить) надо о той участи, «которая необходима не для личного счастья, а для осуществления Божьего дела на земле». При этом, по мнению И. Ильина, человек должен просить преимущественно о том, что превышает его человеческие возможности, осознавая себя идущим по правому пути. «В остальном же просят только о дарах духа и любви» [1, с. 163]. Но именно эти дары и не являются предметом заботы в современной западноевропейской культуре, которая признана отечественной культурологией в качестве главного ориентира для дальнейшего цивилизационного и культурного развития России. До настоящего времени любовь так и неотрефлексирована в духовном аспекте в качестве категории культуры. Отрицательные последствия этого факта очевидны. Культивируются, особенно в массовой культуре, примитивные чувственно-физиологические формы любви, которая также сплошь и рядом подменяется рационализированными, утилитарно-прагматичными отношениями.
Девальвация духовного содержания любви не могла не отразиться отрицательно на характере функционирования современных социальных институтов: институте семьи, образования, права. Характерно, что институт брака в отечественной научной и педагогической литературе преимущественно рассматривается как возможность реализации репродуктивной функции, социализации подрастающего поколения, как экономическая категория, а в конце концов, – но не как духовный феномен. Институт образования изучается преимущественно с позиций умственного развития, условий карьерного роста, достижения материального комфорта и успешности в бизнесе, – но не духовного формирования личности… Институт права рассматривается с позиции отстаивания прав и свобод граждан, но не с позиций социальной справедливости и гуманизма, взаимодействия права с гуманистической моралью. В этой связи закономерной выглядит беспомощность в изучении религиозного опыта и религиозной философии с позиций интеллектуализма («бессердечия») и предметно-чувственного опыта, отмечаемые И. Ильиным. Соответственно, остаются бесплодными попытки понять сущность религиозности в большинстве современных гуманитарных исследований, поскольку «священное меряется несвященным; глубокое – мелкими и плоскими критериями; живое и таинственное воспринимается как отвлеченное и мертвое» [1, с. 168].
Религиозность, по мнению И. Ильина, не сводится к любви, но питается ею. Любовь является предпосылкой и главным условием формирования религиозного чувства. Всю палитру человеческих чувств, как считает философ, можно разместить на шкале, при одном полюсе которой находятся положительные чувства, объединенные жизнью «сердца», при другом – отрицательные, разрушительные, руководимые ненавистью и завистью. По сути дела, вся драма чувств и взаимоотношений индивида в социуме разыгрывается между этими полюсами.
И. Ильин предлагает следующую взаимосвязь основных психологических свойств личности, обеспечивающих формирование полноценного религиозного опыта. Религиозный опыт рождается через одухотворение сердца, наполненного любовью к Богу, который должен быть увиден через духовное созерцание. Разум человека помогает активности сердца и духовному созерцанию через чувство познавательной ответственности, трезвение и очищение сознания от небогоугодных мыслей («умная» любовь к Богу). Человеческая воля ограждает, закрепляет и осуществляет эти духовные проявления. Соответствующие чувственные состояния и восприятия обеспечивают радостные положительные чувства, сопровождающие «духовное делание». При этом самым сильным остается сердечное созерцание духовной реальности. Сердечное же созерцание связует волевое начало с совестью, обеспечивая последней необходимую глубину и благородство. Оно же есть основа всех видов человеческой деятельности, ориентированных на воплощение духовных смыслов и содержаний, начиная от художественного творчества, кончая правовой практикой. В этой связи И. Ильин выделяет в качестве первоочередной задачи религиозное обновление всех сторон жизни общества в соответствии с указанными выше духовно-психологическими механизмами.
Важное место в анализе религиозной духовности И. Ильина занимает рассмотрение предметности религиозного опыта. Понятие «предмет» философ не связывает со сферой мышления, познавательной деятельностью, чувственным миром. Предметность религиозного опыта, хотя и предполагает наличие мышления, но оказывается неизмеримо шире последнего, о чем свидетельствуют, по мнению И. Ильина, самые различные учения духовных пророков и мыслителей: Григория Богослова, Макария Великого, Фомы Аквинского, Франциска Ассизского, Будды и других духовных подвижников, связывающих религиозный опыт с различными духовными процедурами и реальностями. Соответственно, «религия больше мысли, – и шире ее, и глубже ее, и окончательнее ее» [1, с. 179].
Выделение «Предмета» религиозной жизни, опыта необходимо для противопоставления объективного существования Бога субъективным фантазиям, вымыслам и прочему подобному, но чтобы эта предметность осуществилась, необходимо наличие способности к духовному общению с Творцом: «духовной любви, восприятию, созерцанию, молитве, „беседе“, удостоверению и единению» [1, с. 180], – а это, в свою очередь, как считает философ, предполагает отказ от включения в процесс обретения предметности в религиозном опыте «плотского человека» со всеми его искажающими истинную религиозность проявлениями псевдодуховности: сектами и конфессиями, требующими от верующих абсолютного подчинения своим заведомо «мирским» целям вместо любви к Богу, – а также гедонизмом, жертвоприношениями, священной проституцией и подобными же репрессивно-чувственными отправлениями.