Страница 12 из 20
Через пять минут, один из трех закрылся. Два солдата, схватив бревно, начали пробивать дверь, ломая ее наискось, чтобы укрыться от пуль.
Она еще противостояла этим удвоенным ударам, и вот, вдруг, мы увидели, что Кварта появился, стоя на срубе колодца, совсем возле виллы. Прыжок — и вот лейтенант уже на террасе…
— Скорей, скорей! Влезайте!
Это был парад гимнастов, которые карабкались на стены, влезали один на другого и прятались от ружейных пуль.
Все устремились на большой четырехугольный двор виллы. Мы стреляли сверху вниз в арабов, скучившихся в углу и целивших наискось, в наши внезапно выныривающие головы.
Но терраса недостаточно высока. Кварта не остался там, фьють! — прыжок; он стремительно кинулся вниз, направив револьверное дуло в нос арабам.
Те бросили оружие и подняли руки вверх. Вокруг них валялись тринадцать трупов и дюжина раненых…
Мы вышибали двери, чтобы стрелять снаружи в толпу отвратительных, вызывающих тошноту, женщин, которые кричали, как проститутки.
У них у всех были спереди их «галабие», нечто вроде передника, набитые патронами. Кто-то предложил отвести этих женщин в Триполи, а мужчин расстрелять в поле.
Но надо торопиться… Слева приближается ночь, с запахом кислой и приторной гнили, приближается в шумящем и огненном воздухе. Моряк, оставленный на страже на террасе, уже отстреливался из ружья в ответ на пули, летящие из соседнего дома, прямо в нас…
И вот, под напев стрельбы, лейтенант Кварта, оглядев нас своими, словно извиняющимися за свою доброту, глазами, произнес эти незабываемые слова:
— Я отлично понимаю и знаю, что их непременно надо расстрелять… Но я — католик, и я не хочу иметь на своей совести смерть хотя бы одного безоружного араба!.. Свяжите их всех этими веревками и следуйте за мною!
При выходе наш маленький отряд должен был несколько раз замедлять шаги под проливным огнем; мы замедляли шаги из-за раненых, которых надо было тащить или нести на руках!..
Приложение
Фрэнсис Мак-Куллах
(Ответ Маринетти)
Если читателю угодно получить представление о чудовищных размерах, каких достиг культ пушек, насаждаемый итальянскими джингоистами, советую прочитать «Битву у Триполи», вышедшую из-под пера «поэта» Маринетти. Мое внимание к этому сочинению привлекла культурная ирландская дама, которая разделяет мое отвращение к нынешним, римским же варварам, господствующим над Римом.
Описывая схватку 26 октября, Маринетти рассказывает, как посетил дом Джемаль-бея, чтобы «поцеловать кровавый рот солдата, который сжимает в своих руках раскаленное ружье, подобно тому, как мать сжимает свое бредящее дитя… Артиллерист тяжело двигается вперед… бормочет разорванными челюстями:
— Восемь! Я их убил восемь!..
Но ничто не сравнится с эпической великолепной пышностью лейтенанта, который, с ртом, заклепанным окровавленным бельем, поднимает каждую минуту ко мне обе руки, чтобы показать, что он убил десятерых».
Смерти, о которых идет речь, вероятно были убийствами невинных, безоружных людей, хотя поэт-джингоист, судя по всему, этого не понимает.
Мне это восхищение резней кажется почти таким же грандиозным признаком дегенерации, что и само футуристическое движение. Здоровые нации принимают как данность, что их солдаты и моряки обладают обычной мужской храбростью: только больные и трусливые дегенераты впадают в пароксизмы возбуждения и поют безумные гимны при виде артиллериста, который направляет пушку на врага в трех милях от себя, никак не способного ответить. В «Canzone dei Trofei» д’Аннунцио приходит в восторг от выстрела пушки, хотя в тех обстоятельствах стрелять из пушек было не опасней, чем качать деревенский насос в Суррее. Вслед за д’Аннунцио (но с очень большим отставанием), Маринетти празднует буйным взрывом чрезвычайно плохой поэзии разрывы итальянской шрапнели в турецких рядах, «поток свинца, поток итальянской силы» («Еще! Еще!!! О, какая радость!.. Браво, браво!.. Слава вам, прекрасные пехотинцы 40-го!.. Привет вам, пылкий майор Бианкулли, капитан Виджевано, капитан Галлиани!.. Привет тебе, лейтенант Вичинанца, герой с каучуковым телом»).
Абсурдность всей этой отвратительной пошлости станет еще более очевидна, если мы вспомним, что «прекрасные пехотинцы», «пылкий майор Бианкулли», «лейтенант Вичинанца, герой с каучуковым телом» бежали от арабов, как лани, и что результатом всего сражения стало итальянское отступление.
Но синьор Маринетти этого не замечает. Он обращается к звездам; он желает превратиться в снаряд, чтобы взорваться среди «гнусных» врагов: словами, которые едва ли можно назвать приличными, он осуществляет любовь с пушкой. Пулемет становится «элегантной и роковой женщиной…», женщиной «очаровательной, и зловещей, и божественной».
Бордель и бойня, похоже, обеспечивают этого итальянского джентльмена всеми сравнениями. Когда снаряды бьют по пустыне, вздымается «колоссальная нагота женщины; ее разорвавшиеся и лопнувшие груди, полные смолы… Огромное импровизированное тело из песка выставляет напоказ под открытым небом свой более человеческий профиль. Его толстые и черные губы текут, как лакрица, дымом, и ее пространный живот выделывает торжественный танец…»
Когда мы поймем, что люди, несущие подобную околесицу, не только разгуливают без присмотра, но и диктуют политику Италии, мы осознаем грозящую Европе опасность.
Говоря об антивоенной партии, синьор Маринетти провозглашает:
«Еще недавно мы, ударами кулаков, на улицах и на митингах, сшибали наших наиболее яростных противников, изрыгая им в лицо следующие неуклонные принципы:
…
3. Необходимо, чтобы назойливое воспоминание о римском величии было бы, наконец, стерто во сто крат большим величием итальянским.
Мы призываем итальянское правительство довести до грандиозных размеров все национальные честолюбия, презирая нелепые обвинения в пиратстве, и провозгласить рождение Панитализма»…
Комментарии
Текст книги печатается по новой орфографии с единственного русского издания, выпущенного «Универсальной библиотекой» в Москве в 1915 г.
«Битва у Триполи» Ф. Т. Маринетти (1911), брутальный и динамичный памятник раннего итальянского футуризма, относится к числу книг, неизбежно напоминающих о вековечном вопросе «гения и злодейства». Книга эта в полной мере отразила и литературное мастерство Маринетти, и те воинственные националистические и милитаристские взгляды, что вскоре привели его в лагерь Муссолини и зарождающегося итальянского фашизма. «Он был Иоанном Предтечей фашизма» — кратко и точно сформулировал В. Шершеневич, который внимательно следил за эволюцией своего бывшего вдохновителя.
«Если вы перечтете книги Маринетти сейчас, особенно «Манифесты» и «Битву у Триполи», то вас поразит злободневность мыслей» — продолжает поэт в мемуарах, написанных в тридцатые годы (Шершеневич Вадим. «Великолепный очевидец. Поэтические воспоминания 1910–1925 гг.». Мой век, мои друзья и подруги. Воспоминания Мариенгофа, Шершеневича, Грузинова. М., 1990. С. 500). «Идея «великой» Италии, идея освобождения страны от иностранной зависимости, лозунг «Родина нам дороже свободы», идея национального величия, идея «войны как гигиены человечества» — разве не это нам сегодня передают фашистские радио? Разве не об этом пишут фашистские газеты?»
Вместе с тем, нельзя не отметить этические и эстетические расхождения Маринетти с фашизмом и прежде всего его осуждение ползшего из Германии, как коричневая зараза, нацистского расизма. Но пока что, воспевая в окопах Триполитании откровенно захватническую колониальную войну, Маринетти создавал не политический манифест, а литературное произведение. «Битва у Триполи» стала первым и еще робким опытом применения ряда принципов футуристического письма, сформулированных Маринетти чуть позднее в «Техническом манифесте футуристической литературы» (1912) — тех самых принципов, которые были превращены Шершеневичем в теоретическую базу русского имажинизма (см. подробнее в комментариях). Книга была также переходным этапом на пути к более радикальным экспериментам по «уничтожению синтаксиса» и «освобождению от психологии», испробованным Маринетти в «Zang Tumb Tumb» (1914). В «Битве у Триполи», отмечает Д. Шнапп, «слова на свободе» выступали как литературный аналог нового, механизированного и прозрачного поля боя и основанной на монтаже эстетики репортажа, пришедшей из примитивного документального кино» (Schnapp Jeffrey Т. «Propeller Talk». Modernism/modernity. September 1994. Vol. 1. № 3. C. 169).