Настя

К полдню прикатил на новых дрожках отец Андрей. Стройный, высокий, с красивым русским лицом, он сжал Настину голову сильными руками, крепко поцеловал в лоб: - Ну, Серафима бескрылая, ну красавица писаная! Ждал, когда на именины позовут, а тут на тебе: шест-над-ца-ти-летие! И не выговоришь сразу! Он прошуршал лиловой, с синим отливом рясой и перед лицом Насти возникла коробочка красного сафьяна. Сильные руки батюшки открыли её: на розовом шелке в углублении лежала черная жемчужина. "Рара как в воду глядел!" - подумала Настя и улыбнулась. - Се драгоценный жемчуг со дна океана, - отец Андрей в упор глядел сильными глазами. - Но не обыкновенный, а черный. Обыкновенный в раковинах растет, раковина под водой открывается, свет попадает, вот он и блестит от свету. А это - другой жемчуг. Черный. Потому как носят его во рту мудрые рыбы в глубине, которые Бога жабрами слушают. Носят тысячу лет, а потом драконами становятся и реки охраняют.Enigma! - Спасибо, отец Андрей, - Настя взяла из его рук коробочку. - А как:это носить? - Это не носить, а хранить надо. - Как рыба? - Можно и как рыба! - захохотал отец Андрей и, стремительным движением огладив бороду, огляделся в прохладно-светлом воздухе гостиной. - Ну и когда же прикажут подать? - Погоди, святой отец, - отец вошел в гостиную.- Успеешь еще наклюкаться! Они обнялись - крепкотелые, рослые, похожие бородами и лицами - и трижды громко расцеловались. - Ох и завидовал я тебе, брат, третьего дня! - Сергей Аркадьевич держал отца Андрея за лиловые плечи. - Черной завистью! Черной завистью! - Это почем же? - выгнул толстые брови батюшка. - Сашенька! - закричал на весь дом отец. - Ты только послушай! Еду мимо его подворья, глядь, а у него арестантская рота девок сено прибирает! Да какие девки-то - кровь с молоком! Не то, что наши малохольные! - Да это матушка моя мокровских наняла, - засмеялся отец Андрей.- Они в Мостках стоговали, вот и: - Не видал, ох не видал я там твоей матушки! Только девки! Одни девки! захохотал отец. - Да ну тебя, право! - махнул рукой батюшка. - Саблин опять пошло шутит? - мать вошла, поцеловалась с отцом Андреем. Настенька, пора. - Уже? - Настя показала ей жемчужину. - Какая прелесть! - Черный жемчуг, maman. - У-у-у! - отец обнял мать сзади, заглянул через плечо. - Из-за моря-окияна, прямо с острова Буяна! Красиво. Часы пробили полдень. - Пора, Настюша, - серьезно тряхнул головой отец. - Что ж, пора - так пора, - трепетно вздохнула Настя. - Тогда я:сейчас.

Войдя в свою спальню, она открыла дневник и крупно написала: ПОРА! Сняла с шеи цепочку с бриллиантом, посмотрела. Положила под зеркала рядом с брошью. Открыла коробочку с жемчужиной, посмотрела прямо на нее, потом через зеркало: - С собой? Подумала секунду, открыла рот и легко проглотила жемчужину.

Темно-синий шелк кабинета отца, копия звездного неба на потолке, бюст Ницше, слои книг, огромная древняя секира во всю стену, руки, крепко берущие Настю за плечи: - Ты сильная? - Я сильная, рара. - Ты хочешь? - Я хочу. - Ты сможешь? - Я смогу. - Ты преодолеешь? - Я преодолею. Отец медленно приблизился и поцеловал ее в виски.

Красно-каменный забор внутреннего двора, свежая побелка недавно сложенной большой русской печи, голый по пояс повар Савелий с длинной кочергой перед оранжевым печным жерлом, отец, мать, отец Андрей, Лев Ильич. Няня раздевала Настю, аккуратно укладывая одежду на край грубого дубового стола: платье, нательная рубашка, панталоны. Настя осталась стоять голой посреди двора. - А волосы? - спросил отец. - Пусть: так, Сережа, - прищурилась мать. Настя тронула левой рукой косу. Правой прикрыла негустой лобок. - Жар справный, - выпрямился, отирая пот Савелий. - Во имя Вечного, - кивнул ему отец. Савелий положил на стол огромную железную лопату с болтающимися цепями: - Ложитесь, Настасья Сергевна. Настя неуверенно подошла к лопате. Отец и Савелий подхватили ее, положили спиной на лопату. - Ноженьки-то вот так: - белесыми морщинистыми руками повар согнул ей ноги в коленях. - Прижми руками, - склонился отец. Глядя в тронутое перьями облаков небо, Настя взяла себя за колени, прижала ноги к груди. Повар стал пристегивать ее цепями к лопате. - Полегшей-то: - озабоченно подняла руки няня. - Не бойсь, - натягивал цепь Савелий. - Настенька, выпростай косу, - посоветовала мать. - Мне и так удобно, maman. - Пускай лучше под спиною останется, а то гореть будет, - хмуро смотрел отец Андрей, расставив ноги и теребя руками крест на груди. - Настенька, вы руками за цепи возьмитесь, - cутуло приглядывался Лев Ильич. - Не надо, - нетерпеливо отмахнулся отец. - Их лучше - вот что: Он засунул Настины кисти под цепь, охватившую бедра. - То правда, - закивал повар. - А то всё одно повыбьются, как трепыхать зачнет. - Тебе удобно, ma petit? - мать взяла дочь за гладкие, быстро краснеющие щеки. - Да, да: - Не бойся, ангел мой, главное, ничего не бойся. - Да, maman. - Цепи не давят? - трогал отец. - Нет. - Ну, Вечное в помощь тебе, - отец поцеловал покрытый холодной испариной лоб дочери. - Держи себя, Настенька, как говорили, - припала мать к ее плечам. - С Богом, - перекрестил отец Андрей. - Мы будем рядом, - напряженно улыбался Лев Ильич. - Золотце мое:- целовала ее стройные ноги няня. Савелий перекрестился, плюнул на ладони, ухватился за железную рукоять лопаты, крякнул, поднял, пошатнулся и, быстро семеня, с маху задвинул Настю в печь. Тело ее осветилось оранжевым. "Вот оно!" - успела подумать Настя, глядя в слабо закопченный потолок печи. Жар обрушился, навалился страшным красным медведем, выжал из Насти дикий нечеловеческий крик. Она забилась на лопате. - Держи! - прикрикнул отец на Савелия. - Знамо дело:- уперся тот короткими ногами, сжимая рукоять. Крик перешел в глубокий нутряной рев. Все сгрудились у печи, только няня отошла в сторону, отерла подолом слезы и высморкалась. Кожа на ногах и плечах Насти быстро натягивалась и вскоре, словно капли, по ней побежали волдыри. Настя извивалась, цепи до крови впились в нее, но удерживали, голова мелко тряслась, лицо превратилось в сплошной красный рот. Крик извергался из него невидимым багровым потоком. - Сергей Аркадьич, надо б угольки шуровать, чтоб корка схватилась, облизал пот с верхней губы Савелий. Отец схватил кочергу, сунул в печь, неумело поворошил угли. - Да не так, Хоссподи! - няня вырвала у него из рук кочергу и стала подгребать угли к Насте. Новая волна жара хлынула на тело. Настя потеряла голос и, открывая рот, как большая рыба, хрипела, закатив красные белки глаз. - Справа, справа, - заглянула в печь мать, направила кочергу няни. - Я и то вижу, - сильней заворочала угли та. Волдыри стали лопаться, брызгать соком, угли зашипели, вспыхнули голубыми языками. Из Насти потекла моча, вскипела. Рывки девушки стали слабнуть, она уже не хрипела, а только раскрывала рот. - Как стремительно лицо меняется, - смотрел Лев Ильич. - Уже совсем не её лицо. - Угли загорелись! - широкоплече суетился отец. - Как бы не спалить кожу. - А мы чичас прикроем и пущай печется. Теперь уж не вырвется, - выпрямился Савелий. - Смотри, не сожги мне дочь. - Знамо дело: Повар отпустил лопату, взял широкую новую заслонку и закрыл печной зев. Суета вмиг прекратилась. Всем вдруг стало скучно. - Тогда ты:того:- почесал бороду отец, глядя на торчащую из печи рукоять лопаты. - За три часа спекётся, - вытер пот со лба Савелий. Отец оглянулся, ища кого-то, но махнул рукой: - Ладно: - Я вас оставлю, господа, - пробормотала мать и ушла. Няня тяжело двинулась за ней. Лев Ильич оцепенело разглядывал трещину на печной трубе. - А что, Сергей Аркадьевич, - отец Андрей положил руку на плечо Саблина, не ударить ли нам по бубендрасам с пикенцией? - Пока суть, да дело? - растерянно прищурился на солнце Саблин. - Давай, брат. Ударим. Железная рукоять вдруг дернулась, жестяная заслонка задребезжала. Из печи послышалось совиное уханье. Отец метнулся, схватил нагревшуюся рукоять, но все сразу стихло. - Это душа с тела вон уходит, - устало улыбнулся повар.