Страница 6 из 16
В общем, ни Эве, ни кому другому не удалось разобраться в мотивах, приведших вполне себе благополучного мужчину к судилищу над собой, да такому, что и предку, висевшему за спиной, досталось. Того, во что превратилась картина, в день скорби Эва, конечно же, не видела, ее в кабинет отца не пустили, а о женщине в полицейском мундире, прижимавшей девчоночью голову к животу, пахнущему химчисткой и кожаным ремнем, и повторявшей, будто недавно подслушала отца: «Всё будет хорошо», она думала: «Врешь ты всё как деревянный конь».
Отца уже несколько лет не было на этом свете, когда Эва впервые задумалась: с чего бы вдруг, по какой такой прихоти переплелись в присказке ложь с конем, да к тому же еще с деревянным? И не смешно, как-то глупо даже. Однако намертво приросла неуклюжая метафора к памяти о самом дорогом человеке. Среди друзей и знакомых Эва присказкой про коня не козыряла, потому как непременно пришлось бы что-то рассказывать, объяснять, а говорить о семье не хотелось, никогда и ни с кем. Мысленно же повторяла про коня-врушу, можно сказать, каждый божий день. То таксист, косясь в зеркало заднего вида, осторожно обронит, что скорее всего придется большой крюк делать, ремонт там, пробка, ну и цена, мадмуазель, соответственно другой будет, вырастет… «Врешь ты…» Или ее Олли небрежно, парой фраз сообщает о встрече с бухгалтером, ведущим его личные налоговые дела. Невдомек ему, что Эва по чистой случайности в ту же кондитерскую зашла, где Олли расположился отнюдь не с бухгалтером, тот был мужчиной в годах, она сама его и посоветовала, а эта… Не зашла, собственно, а шарахнулась от дверей назад, на улицу, испугалась, что будет замечена и придется улыбаться, притворяться милой – ему, ей, этой красивой длинноногой шатенке, а она не готова… Ринулась к дому, сжимая от ярости зубы, хорошо не смяла никого, хотя кого она могла смять с ее-то хрупкостью? Разве что характером. Пока дошла – придумала, как будет правильнее поступить.
Отец, к слову, чаще всего вспоминался Эве с эдаким плутовским прищуром, с каким всегда произносил слова о деревянном коне и – бывают же совпадения! – с таким же точно Олег что-то рассказывал «той длинноногой суке из кондитерской». Именно это его выражение лица и было первым, что привлекло ее в этом парне, с которым познакомилась в последнее Рождество у мадридских друзей и сразу сказала себе: «Это и есть мой подарок от Санты. А Хорхе я подарю рожки. Еще один олешек упряжке Санте не повредит». Эва представила себе упряжку, собранную ее заботами, и громко рассмеялась, озорно глядя Олегу прямо в глаза.
– Вы кто? – спросил он, широко улыбаясь.
Утром следующего дня «обертки» от «подарка» валялись по всему президентскому номеру Эвы вперемешку с ее собственной одеждой, а сам Олли дрых без задних ног. Эва же, взволнованная отсутствием обычного для себя желания разбудить случившегося партнера и поскорее выпроводить его восвояси, неспешно изучала все приложения к поманившей ее улыбке: высокий, худой, крепкий, чуть неправильное из-за рассеченной шрамом брови и части лба лицо, привлекающее этой своей неправильностью, забранная в хвост на затылке пышная соломенная с рыжинкой грива… Странная, кем-то криворуким выполненная на предплечье татуировка парашюта… Вспомнила задумчивые светло-серые глаза, угаданную в манерах природную артистичность, приятность в общении, еще кое-что… очень даже приятное, о чем тоже можно сказать – общение… «Нет, дружочек, так просто ты от меня не уйдешь. Не сегодня». Ну и русский тоже опять же: у подруг – французы, американцы, индус, мароканец, даже китаец есть, а русского ни у кого, ни одного.
На следующий день она подметила в Олеге удивительное спокойствие, которым, ко всему прочему, сам того скорее всего не ведая, еще и одаривал окружающих. Словно насыщал таинственным образом воздух вокруг себя молекулами с посланием «Я с вами, поэтому беспокоиться не о чем!» И Эва вдохнула этих молекул сколько вместила грудь и вдруг обнаружила, что за многие годы… живет легко, по-настоящему легко, не в том смысле, что легко покупает полюбившиеся вещи. Однако эта давно усвоенная и ставшая неотъемлемой частью натуры манера всегда получать то, что пожелаешь, восторжествовала и на сей раз. Теперь Эва знала, каким ее Олли бывает нервным, дерганным, невыносимо упрямым, дерзким, резким, порой капризным… Но ведь и то, что очаровало ее в первые часы, дни знакомства, тоже никуда не пропало. И еще он никогда ни с кем не был черствым.
Олег был единственным из всех мужчин, близко знавших Эву, кто пусть к незначимой части, с самого края, по кромке, однако же был допущен к семейной истории. Еще один шок, перенесенный Эвой: «Да что же это со мной? Зачем я всё это ему рассказала?» Про изменившийся мир после ухода из жизни отца, про игры с отцом и лживую деревянную лошадь, про отношения с матерью, которые не сложились и ни одним клеем не склеивались… Однажды и в самом деле случился такой момент, что Эва поверила: Олли – это на всю жизнь. Нет, не совсем так… «На всю жизнь» – так Эва не думала никогда ни о ком, по крайней мере с тех пор, как выросла. Вышло что-то среднее между «надолго» и «очень надолго». Не исключено, что люфт был оставлен для промысла божьего, чтобы не дразнить небеса неположенной самоуверенностью – кто знает, сколько отпущено ей самой? В общем-то само откровение с Олегом было для Эвы уже настоящим чудом, вообще откровенность… Как жанр…
Эве очень хотелось убедить себя в том, что наконец-то она знает, чего хочет и чего будет добиваться. Избегая слова «семья» – странно, она легко произносила его, обсуждая планы с Олегом, но совершенно не могла думать, – Эва говорила себе: мы проживем вместе долго, может быть, жизнь… Она очень, очень старалась и даже трижды забегала в костел просить подкрепления. Иногда у нее получалось, иногда все выходило вкривь-вкось. Особенно если с подружкой улепётывала куда-нибудь под благовидным предлогом с ночевкой. Впрочем, отпрашиваясь Эва была избавлена от нужды врать Олегу, отлучки задумывались вполне невинными. Это потом, не без сюрпризов, заготовленных коварными подругами и под влиянием ослабляющих узы верности винных паров, они сами собой становились «благовидным предлогом».
А Олег был крайне доверчив и столь же самоуверен. Эва до сих пор так и не разобралась, чего же в нем собственно больше, что превалирует. Впрочем, и старалась не особенно – оба эти качества ее несомненно устраивали. Лишь однажды, когда она навещала живущую в Америке мать – тягостный и всякий раз подытоженный шумной размолвкой ритуал, – а на обратном пути позволила племяннику последнего маминого любовника увезти себя на два дня в Шанхай, ее Олли что-то почувствовал. Пару дней он был угрюм и нервен, и вроде бы даже не очень рад, что они снова вместе. Эва сердцем безошибочно определила причину его переменчивых настроений и отчаянно вынуждала Олега самого назвать ее. Даже выставила на видное место какую-то китайскую безделушку.
– Господи, какой китч…
– Это подарок, кот машет лапой и приманивает удачу… Китайский фэн-шуй…
– А у японцев это – Манеки-нэко, кошка, призывающая счастье. Одна из легенд связывает ее происхождение с публичным домом.
– Это ты к чему?
– Исключительно к сведению, для развития кругозора.
– Вообще-то это китайская штучка, сказали, что из Шанхая…
– Ага.
С огнем играла. Проще простого было звякнуть в аэропорт и полюбопытствовать, откуда же в самом деле прилетела подруга… Олег же, расточительно отмахиваясь от не самых изощренных Эвиных «подсказок» и отнекиваясь от расспросов («Ну Олли, ну что с тобой? Почему ты мне не рад? Ты не рад? Я же чувствую…»), сослался на ссору с отцом, без подробностей, трудные переговоры с бывшим работодателем, задолжавшим круглую сумму, тоже вскользь и нехотя, ни в какие детали, как было раньше, вдаваться не стал.
– Не сейчас, дорогая. Может быть, позже. Но не сейчас.
Эва чувствовала, что права в худших опасениях. «А что, если он быстрее, чем я добралась, сообразил аэропорт набрать и узнать, откуда прилетел самолет? Не мог не насторожиться, что так упорно я прошу его меня не встречать! Не мог. Чего я ему наплела? Пробки, документов у него на мою машину нет, штрафы не оплатила… Детский сад какой-то. Будто раньше его такие пустяки останавливали. А в этот раз на тебе – остановили. Он ведь классно соображает. Так ли уж классно? Мог бы в таком случае и раньше сообразить, что к чему. А ведь проскакивало все, без проблем проскакивало. Интересно, если я права, то как долго он сможет терпеть?» Вышло долго, до сих пор. И, похоже, пределу терпения не было. В том случае, если Эва была права. «Или он ангел. Или ему от меня что-то нужно. Деньги? Но как он до них дотянется? Да никак! Все же проще было бы, устрой он скандал с битьем посуды». Только посуды. Эва никому не простила бы даже намек на рукоприкладство. На третий день после ее возвращения все как-то образовалось и стало как раньше. Только кошку убрать Олег попросил: «Раздражает». И Эва не стала противиться, хотя мысль о «хирургическом вмешательстве в процесс» всё же мелькнула: «Кто он мне?» Озарение стало ей ответом. Боже, как благодарила она его за эту мысль, подсказавшую ключ к происходящему: «А я ему кто, чтобы предъявлять права?»