На школьном дворе

– Неправда! – возразила Инна. – Я сказала, что я знакомая Бурундука.

Тут Ленька даже немножко обнаглел.

– Вот интересненько, – обратился он к Инне, – почему вы прилетели к Даниле Акимовичу, а сами даже не знали, что его в городе нет?

– Это не твое дело, – процедила сквозь зубы Инна, а дежурный спросил:

– Ну, а Чебоксаров здесь при чем?

– А он... он помог нам, чтобы... вот... проверить, – неуверенно сказала Луиза.

Старик и женщина негромко засмеялись. Усмехнулся и дежурный:

– Да-а! Врать вы еще не научились.

– Не научились, молоды еще, – подтвердил старик.

– А Леньку-то родители и не научат, – сказала женщина, – я знаю их, сколько лет из окна в окно живем.

Дежурный сказал Хмелеву с Луизой:

– Пока мы ваши фамилии запишем, а потом родителей вызовем. – Он записал имена и фамилии ребят и велел им идти домой.

Прямо от комнаты дежурного шел длинный коридор с рядами дверей, а буквально в двух метрах налево был еще один совсем короткий коридорчик. Он вел к выходу на улицу. Ленька и Луиза свернули в него и остановились за углом. Отсюда было слышно все, что говорилось в дежурной.

Инна давала показания медленно. Дежурный повторял каждую ее фразу, потом умолкал, как видно записывая, затем говорил:

– Так! Продолжайте.

Это повторилось с женщиной и со стариком. Наконец дошла очередь до Чебоксарова.

– Ну, а ты что скажешь? – спросил его дежурный.

– А что мне говорить? Как ребята сказали, так все и было.

– Так. Запишем, значит: "Забрался через окно в комнату гражданки Шапошниковой и открыл ее сумочку с целью проверить документы". Так?

– Ну, так.

– Добавить нечего?

– Добавить нечего, – угрюмо ответил Юра. Он понимал, что ему все равно не поверят.

– Нам можно идти? – спросила Инна. – Минутку, товарищ Шапошникова. Дежурный обратился к Юре: – Вот тут распишись. – Он помолчал, как видно, пока Чебоксаров расписывался, и заговорил снова: – Вот так! Раньше мы тебя только задерживали в детской комнате, а теперь тебе придется погостить у нас. Поживешь денечка три, а там – как прокурор решит. Путин, проводи его.

И Луиза с Леней увидели, как по коридору прошел Юра, а за ним милиционер. Ребят Чебоксаров не заметил.

– Пошли! – сказал Хмелев. – А то сейчас эта выйдет.

Очнувшись на улице, ребята зашагали в сторону своей Луговой. Они говорили вполголоса, хотя и знали, что никто их не подслушивает.

– Слышал, как дежурный сказал: "Погостишь денечка три, а там – как прокурор решит"?

– Юрку судить, наверно, будут, – отозвался Хмелев. – За эту... за квартирную кражу.

– А что с Акимычем будет? Ты понимаешь, что теперь с Акимычем будет?! заговорила Луиза, еще больше понизив голос. – Ведь она же его в газете опозорит! Может быть, на всю жизнь! – Несколько секунд Луиза помолчала угрюмо и добавила: – Теперь нам не видать Акимыча: его из школы прогонят, и он уедет к сестре. Без всяких там невест.

Ленька не удержался, чтобы не съязвить:

– Вот тебе твоя "святая ложь"! Луиза вскипела:

– Ну, что ты пристал ко мне: "святая ложь, святая ложь"! Все мы дураки кругом, а ты, думаешь, умнее всех? Ты не только дурак, но еще и трус: побоялся сам в сумочку заглянуть, и теперь из-за тебя Юрка за решеткой сидит.

От таких упреков Хмелев побледнел, а шагавшая рядом Луиза, наоборот, раскраснелась.

– Ты вот лучше думай, как распутать всю эту чепуху: и Юрку спасти, и Акимыча выручить.

После этого они шли молча очень долго, потому что оба думали. Но вот Луиза остановилась.

– Надо, значит, так: собрать ребят, которые все это заварили, прийти к "этой самой" вроде как делегацией и объяснить: так, мол, и так – ошибка получилась.

– Ага! А куда ты Чебоксарова денешь? Кто поверит, что он из любопытства полез?! Так что давай придумай что-нибудь еще.

– И ты думай.

Они опять молча зашагали, и вдруг Ленька сказал:

– К Акимычу надо ехать.

– Куда?

– Сама знаешь, что у них базовый лагерь там, где Луканиха в Иленгу впадает. Мы уже и так сколько дров наломали и можем еще хуже наломать. А вот Акимыч, если ему все рассказать, он что-нибудь придумает, как эту кашу расхлебать.

– Это верно, – задумчиво согласилась Луиза. Потом помолчала и вдруг оживилась: – И знаешь, если корреспондентка только взглянет на Акимыча, она сразу поймет, что это за человек. Значит, поедешь?

– Поеду. Если ты со мной поедешь. Луиза приуныла.

– А ты что, один боишься?

– Да, вот боюсь, – с вызовом ответил Ленька. – Пятьдесят километров вверх по Иленге, думаешь – шутка. И еще движок у нашей лодки старенький, папа все собирался его перебрать, да так и не перебрал. Что я буду делать один, если движок забарахлит, да еще ночью?! Да еще на такой реке! Скорость течения семь или восемь километров! А я по этим движкам не очень-то специалист.

– Ладно. А как я тебе помогу?

– Ну, ты вроде как за матроса будешь... В случае чего, подгребешь маленько, пока я движок налаживать буду. И потом... и потом, ну Лиз!.. Ну, я признаю: ведь страшно там ночью одному!

Луиза сказала, что родители очень волноваться будут. Ленька ответил, что им записку надо оставить, чтобы не волновались. Луиза вздохнула.

– Попадет мне за это. Ох, попадет!..

– А меня, думаешь, мороженым угостят?

– Ладно. Что брать с собой?

– Теплые вещи и еды дня на два. Мало ли что в дороге случится.

В общем, когда заговорщики пришли домой, подробный план побега был ими разработан.

Глава 24

Луговая улица спускалась к галечному пляжу довольно круто, но не настолько, чтобы на нее с берега не мог подняться грузовик или телега с напиленными на дрова плахами. Слева от Луговой берег выступал в реку, это ослабляло силу течения, и здесь, под самыми окнами дома Мокеевых, разместилась маленькая гавань. У деревянных мостков, служивших своего рода пирсами, покачивалось больше десятка лодок, прикованных цепями к толстым железным стержням, глубоко вколоченным в грунт. Среди них была и лодка Хмелева со старым стационарным мотором.

Беглецам надо было спешить. Во-первых, эта лодочная гавань хорошо просматривалась из дома Мокеевых, во-вторых, по окончании рабочего дня всегда можно было наткнуться на владельцев других лодок.

Для Луизы выход с большим багажом через веранду был блокирован мамой, которая любила почитать после обеда, лежа на поставленной там раскладушке. Однако мама в такие часы не очень прислушивалась к тому, что делается в доме, и это позволило Луизе, безбоязненно шмыгая из комнаты в комнату, из кухни в кладовку, отыскать старый рюкзак, затолкать в него теплую одежду, буханку хлеба, несколько банок консервов, кружку, ложку, вилку и даже мыльницу с полотенцем. Рюкзак она оттащила в переднюю комнату, распахнула одно из окон, оглянулась по сторонам – не идет ли кто – и спустила свой багаж на лавочку, где любил отдыхать ее отец. Закрыв окно, она спокойно прошла через веранду (мать не обратила на нее внимания) и скоро была возле своего рюкзака. Убедившись, что груз на месте, она прошла немного дальше, туда, где начинался дощатый, довольно высокий забор, отделявший огород Мокеевых от дорожки над берегом, и стала ждать.

У Хмелева мамы дома не было, но ему пришлось трудней, чем Луизе. Он открыл сарайчик, стоявший в стороне от жилого дома, и вытащил два весла, багор, две тяжеленных канистры с горючим и небольшой ящик с инструментами. Таскать по улице все это плюс мешок с теплыми вещами и продуктами да плюс ружье (у Хмелева-старшего их имелось несколько) было, конечно, рискованно: могли увидеть люди, живущие напротив. Ленька пошел другим путем: он перетащил свой груз в огород Мокеевых, затем доставил все вещи к их дощатому забору. Но этот забор оказался слишком высок для Леньки, и ему пришлось принести из сарая деревянный ящик из-под каких-то консервов. Став на него, Хмелев смог увидеть стоявшую недалеко Луизу. Он тихонько окликнул ее, и она подбежала.