Страница 3 из 38
Мама работала экономистом. Однажды, когда Маша училась в первом классе, маме не с кем было оставить дочку, и она взяла ее на работу. Там Маша увидела, как мама работает. В комнате вокруг гигантского стола сидели очень важные лысые дядьки в разноцветных галстуках — человек шесть. А мама стояла возле большого экрана с картинками — разноцветные кружочки, столбики и стрелочки. Мама работала — неторопливо тыкала указкой и объясняла. Говорила мама неспешно и очень уверенно, выделяя интонацией каждое слово и делая долгие паузы, чтобы все поняли. Раньше Маша думала, что мама разговаривает в такой манере лишь дома, а в тот день с удивлением поняла, что это обычный рабочий тон. Маше стало ясно, что мама работает учительницей для взрослых. Когда говорят так убежденно и с такими паузами, ты просто обязан все понять. Даже непонятное «рост депозитов», что повторяла мама. Маша все поняла: ей живо представились зверьки, напоминающие маленьких дикобразов, они копошились в траве, и у каждого депозита был свой рост. А один лысый дядька никак не хотел понимать. Он все время перебивал маму и громко повторял «я отказываюсь это инвестировать!» И мама с каждым разом огорчалась все больше. Тогда Маша решила помочь маме — вышла из угла, залезла на стол и строго объяснила толстому дядьке, как следует себя вести на уроках, если ты такой тупой и ничего не понимаешь. Дядька вдруг начал хохотать, а за ним все остальные, и только мама стояла жутко красная. С тех пор прошло много лет, но мама больше никогда не брала Машу на работу, хотя призналась, что после той сцены дядька «согласился инвестировать».
Каждый день мама оставляла дочке сообщения своим убедительным тоном, и с такими длинными паузами, что Маша успевала вслух ей отвечать, хотя мама, понятно, этого не слышала.
— Доченька, — очень веско начала мама из автоответчика.
— Ты можешь меня звать просто Мария Сергеевна, — передразнила Маша, закидывая в микроволновку бутерброд. — Я уже выросла, мама! Неужели не ясно? Я уже большая, у меня даже есть зимняя депрессия!
— Во-первых, — продолжала мама. — Вынеси. Мусор.
— Начинается! — Маша всплеснула руками. — Все детство мне только и указывают: почисти зубы, иди завтракать, отойди от компьютера, одевайся быстрее, иди спать, пропылесось ковер, вынеси мусор, достань посуду из посудомоечной машины!
— Во-вторых, — продолжала мама. — Достань посуду. Из посудомоечной. Машины.
— Мама, когда уже это кончится? — в сердцах воскликнула Маша, распахивая посудомойку. — Когда я уже вырасту, и наступит полная свобода? Когда уже мною прекратят командовать, и не будет никаких забот, как у настоящего взрослого?
— В-третьих, — продолжала мама. — Вытри пол. Если снова. Прошлась. В ботинках.
— Мамочка! Я самостоятельная! Пойми! — обиделась Маша. — Я сама без тебя знаю, как себя вести! Куда ходить! Когда снимать ботинки! Пол твой чист идеально! Слышишь! Ну… — Маша огляделась. — Почти чист…
— В четвертых, — продолжала мама. — На столе бабушкины салаты. Они на вечер. Но ты перекуси ими. А горелые бутерброды вредны, доченька.
— Ух ты! — сказала Маша, выуживая из машины здоровенную сковородку, покрытую ослепительно рыжей ржавчиной. — Сразу бы и сказала про салаты! А насчет бутербродов — с чего это они горелые?! Может, ты вообразила, что твоя дочь — неразумное дитя? И не в состоянии самостоятельно…
Закончить она не успела — послышалось нарастающее шипение, а затем бухнул взрыв. Дверца микроволновки распахнулась, оттуда вылетел окутанный черным дымом бутерброд, шмякнулся в стенку и медленно пополз вниз, оставляя за собой тянущиеся нитки плавленого сыра.
— И последнее, — подытожила мама. — У нас с папой. Корпоратив. Но к вечеру — вернемся. Придут и бабушка с дедом. Будем праздновать Новый Год. С наступающим, доченька. Целую!
Послышались гудки отбоя.
— «Доченька», — фыркнула Маша, отскребая сыр с кафеля. — Да я скоро школу закончу! Мамочка, ты и через двадцать лет меня будешь называть доченькой, давать советы и учить жизни?
— Для вас — ОДИН — непрослушанных сообщений! — снова ожил автоответчик, и следом послышался голос бабушки.
— Доченька! — произнесла бабушка. — Салаты на столе не оставляй — заветрятся. На корпоратив не оставайся — иди сразу домой. В посудомоечную сковородки не клади — ржавеют. Машуленьке свари бульончик, а то деточка всухомятку…
— Стоп. Это уже не мне, — Маша с облечением выключила автоответчик.
Прошло часа два, пока Маша поела, прибралась, вынесла мусор, вымыла микроволновку и попала на горку. Здесь уже катались одноклассники, под ногами путались и визжали малыши с санками, а взрослые тетки учились кататься на горных лыжах. Маша нацепила снежные очки, подтянула перчатки, щелкнула креплениями — и вот оно, счастье!
Склон — круче не бывает, но такой знакомый! Вправо, влево — хоп! Трамплинчик — и полет над головами тех, кто ползет по склону вверх! Чьи-то бабушки грозят кулаками, малышня на санках визжит и завистливо глядит вверх, тетки-лыжницы шарахаются! Глупые, ведь Маша прекрасно владеет доской, она никогда никого не заденет! «Больная что ли! — кричит сердитая старушка. — Так и убить можно! Здесь же дети!» Хлоп — и ты снова катишься по склону! Теперь резкий поворот, фонтан снега из-под доски — и ты плавно выкатываешься к подножью горки. Теперь вверх — и все сначала!
Каталась Маша долго и самозабвенно. В очередной раз взлетая с трамплина, она увидела несущийся на нее мотоцикл-снегоход! Хорошо, что Маша успела поджать ноги, а паренек успел пригнуться — иначе получить бы ему доской по лбу. Но следом за первым из-за бугра выскочили один за другим еще два снегохода, Маша поняла, что и они летят на нее. Но один успел резко свернуть направо, а тот, что шел за ним, — в другую сторону. Мелькнули искаженные лица водителей, по ушам прокатился рев, в нос ударил запах бензина, и все осталось за спиной. Маша опустилась на склон, подпрыгнула, снова коснулась доской снега, уже уверенней, заложила крутой вираж и технично затормозила внизу.
И обернулась. Все три снегохода валялись на снегу, хотя их владельцы вроде бы не пострадали — они отфыркивались и отряхивались.
— Ба-а-альные что ли? — крикнула Маша вдаль и погрозила кулаком. — Так же и убить можно! Здесь же дети!
Маша решила прокатиться еще раз, взяла доску под мышку и затопала вверх. Но не успела сделать и десяти шагов, как мимо пронесся снегоход, нарочно вильнув так, чтобы обдать ее снегом. За ним — второй. За ним — третий. Маша обнаружила, что сидит в сугробе, засыпанная снегом по уши.
— Совсем безголовые! — фыркнула Маша, вылезая и отряхиваясь.
Но настроение ее не испортилось, хотя кататься расхотелось. Маша весело зашагала домой в предвкушении праздника.
Дома по-прежнему никого не было.
— Мама! Папа! — позвала Маша на всякий случай. — Вы где? Чадо проголодалось!
Ответом ей был лишь тяжкий вздох холодильника на кухне и звонкий бой часов в гостиной.
— Никого, — вздохнула Маша. — Взрослые так любят работать, что могут забыть даже о встрече Нового года!
Мерные удары часов продолжались.
Четыре… пять… шесть…
— Неужели так поздно?! — удивилась Маша. — Как быстро летит время на горке!
Семь… восемь… девять…
— Не может быть!
Маша распахнула дверь в гостиную и вдруг замерла в восхищении. Перед ней, таинственно поблескивая мишурой и пуская мягкие блики разноцветными шарами, стояла огромная пушистая красавица-елка.
— Отпад! — тихо прошептала Маша, хотя мама всегда учила ее выражать восторг каким-то другим словом.
Легкий ветерок пробежал по квартире, и елка отозвалась едва слышным перезвоном невидимых колокольчиков.
Засмотревшись и заслушавшись, Маша совсем забыла, что входная дверь осталась незапертой.
А зря.
Именно в этот момент с улицы в приоткрытую дверь проскользнули две маленькие серые тени. Поводив из стороны в сторону остренькими любопытными носами, они крадучись двинулись вдоль стены, стараясь не производить ни малейшего шума, и сейчас же повалили стоявший под вешалкой папин зонтик, мамины сапоги и машин сноуборд. Тени в панике метнулись в самый темный угол, и оттуда со звоном выкатился рожок для обуви.