Страница 4 из 36
— Чем-то я буду расплачиваться за ваше угощение? — добавил Хорт.
— Вот как получишь поверстные, приходи к нам с бутылками!
— Ха-ха, ха. Вот именно.
— Когда разжиреешь!
— А я должен разжиреть, друзья, честное слово должен! — уверял Хорт — иначе зачем бы я поехал за облаками, иначе зачем бы служил собачьей верностью 30 лет. Слушайте, друзья мои, ангелы, только один раз я был случайно в кино и видел там, как живут богатые, знатные, красивые люди, и не поверил — дурак — что это есть в самом деле — такая шикарная жизнь. А теперь верю! Вот — смотрите — вот звезда зажглась надо мной. Это моя звезда. Судьба зажгла ее. Я вижу, чувствую, понимаю. Простите меня, дело не в том, что я выпил за ваше здоровье вино, и может быть, говорю лишнее. Но я говорю от сердца, от крови, от благодарности. Дайте только мне еще проехать подальше, и я докажу свою правду, я спою свою песню. Чукка будет со мной и может быть — не смейтесь, ангелы, — Чукка будет сидеть со мной в автомобиле… Эх, сон я такой волшебный видел — Чукка со мной, красавица дочь моя.
Слезившиеся глаза Хорта светло заслезились, вздохнул он крепко, горячо и замолчал, затих, затуманился.
Поезд тронулся дальше.
Снова покатились колеса, снова двинулась панорама, открывая на каждом шагу новые, невиданные картины.
И чем дальше — тем радостнее — тем ярче.
Не было границ удивлению Хорта, не было берегов изумлению, не хватало никаких сил благодарно запомнить все, что так величественно шло ему навстречу, увлекая его на грядущие горизонты.
Так станция за станцией, узел за узлом, день за днем, ночь за ночью, с поезда на поезд перебирался Хорт к южному морю, чтобы там яснее, шире увидеть, куда и зачем плывут корабли, где живет счастье, где остановит судьба…
И вот — наконец — Хорт добрался до морской грандиозной гавани.
Было это утром рано.
Хорт почти бегом побежал с вокзала к кораблям и, не добежав, вдруг увидел безбрежную сияющую ширь моря, из которого только что взошло солнце.
Хорт застыл в чуде, перестал дышать, схватился за сердце, обомлел, ошалел.
О, конечно, он достаточно много слыхал описаний моря и всякие видал в журналах и открытках виды, но то, что он видел сейчас своими глазами — это все было — волшебным открытием: это все близко касалось его существа, это все говорило с ним языком живой сказки, это все давало ему целое царство разрешений и — главное — окончательно освобождало его от прошлого, от рабства, от горя, от суеты.
Только теперь первый раз в жизни улыбнулся так по-настоящему, что треснули сухие, запекшиеся губы, и показалась кровь на устах.
Хорт выпрямился, вдохнул полной грудью морской ветер и понял свое исцеление, дыхание жизнедатной судьбы.
Бодрый и трепетный, он зашагал в гавань, к кораблям, и руками потрогал первый пароход у пристани.
Качание леса мачт и снастей, свистки, громыхающие лебедки, цепи, крики, чайки, паруса, матросы, рабочие, товары, погрузка — все это радостно-детски взволновало Хорта.
Он не знал, куда кинуться, что смотреть, с чего начать.
Он даже сразу поверил, что именно здесь, в гавани, найдет себе какое-либо дело, которое посадило бы его на корабль и отвезло в заморские края.
Подумал:
— Гори, звезда, гори! Я жду.
3. Без берегов
Третий день не было видно берегов.
— И не надо, — повторял про себя Хорт.
Третий день кругом сияло солнце, слегка лениво зыбилось море, высоко голубилось небо, а по ночам низко висели наливные, сочные звезды.
Из кают-компании звучально разливалась музыка на фоне глухого машинного гула.
Царило спокойствие, похожее на вечность.
Пассажиры и команда в белых одеждах еле двигались, еле говорили, еле жевались.
Хорт, упоенный тихой гордостью, торжествовал, ухмылялся, наблюдал, размышлял.
Он был теперь одет в светло-серый, клетчатый, чуть подержанный, но вполне европейский костюм.
И даже курил английскую трубку.
То и другое он получил в подарок от своего хозяина, табачного коммерсанта, ехавшего в первом классе на том же корабле.
Изредка Хорт, как и все пассажиры 3-го класса, поглядывал на то палубное возвышение, где заманчиво-картинно красовались шикарные люди 1-го класса, важные, особенные люди, к услугам которых было все, без отказа, от малого до великого, от невозможного до возможного.
— Что это за владыки? — соображал Хорт, — почему это именно они — владыки: вероятно у них — великие, ученые головы, вероятно это они выдумали самые замечательные вещи на свете…
Особенно занимала Хорта мысль: откуда черпают эти люди такое множество денег?
— Верой и правдой прослужив на железной дороге 30 лет, я не очень-то начерпал денег, — ухмылялся Хорт, — а вот теперь попробуем черпануть с другого конца, попробуем… Пустяки, если я не начинаю что-то соображать…
А соображать ему, действительно, было о чем.
Хозяин Хорта, крупнейший табачный фабрикант, сам рассказывал ему, как он жестоко нуждался в молодости, пока наконец случай не представил ему достать небольшой капитал, на который он развернул свое табачное дело.
Теперь 30.000 пуд. листового табаку высшего качества вез с собой на корабле его хозяин, а Хорт был нанят в качестве надсмотрщика за погрузкой и выгрузкой.
Это была достаточно ответственная должность, требующая исключительного внимания к работе.
Дело в том, что, ради экономии, табачный груз был упакован не в ящиках, а в полотняных прессованных тюках, и надо было следить за ходом погрузки, перегрузки, доставки, чтобы сократить законную утерю веса и законный процент брака.
Никакой специальности тут не требовалось.
Хорт знал точную цифру законного минуса брака своего груза, до места назначения, и по окончании доставки должен был получить 25 % с плюса от выгоды сокращения утери веса.
При первой погрузке в гавани Хорт развил необычайную энергию предупредительности, осторожности, соображения, внимания.
Хозяин сразу оценил талант надсмотрщика и заключил с ним условие работать дальше.
Каким образом Хорт устроился надсмотрщиком и каким образом вообще он довольно гладко, проехал громадный путь с севера на юг, по различным железным дорогам, без копейки, — об этом надо сказать следующее.
Как известно, Хорт был худ и высок, как старая жердь, торчащая в лугах.
И то, что он был непомерно высок — играло в его теперешней жизни важную роль.
Сумма наблюдений над человеческим ростом утверждает, что люди, обладающие высоким ростом, обладают обязательной способностью внушать всем окружающим какое-то особенное чувство доверия и даже почтение, и даже чувство неизъяснимой симпатии.
Высокого человека (в отличие от человека маленького роста) всегда видеть просто приятно и приятно говорить с ним, приятно знать, что он занимает высокий пост.
Высокий человек всегда импонирует.
Высокий человек добр, солиден, значителен, широк, умен.
Высокий человек напоминает слона, любящего охранять детей.
Таким слоном выглядел Хорт.
А его — худощавость, большой нос, слезящиеся красноватые глаза, длинные руки и — отныне — неизменная внутренняя улыбка, — делала его обаятельным.
И в то же время моментами он был решителен и даже суров.
Моментами он был наивен, нелеп, неожиданен, смешон.
И всегда был, как море без берегов, обаятелен, чист, раздолен.
Теперь Хорт сам ценил свой высокий рост, потому что не раз слыхал от важных людей, что его рост вызывает зависть.
Это ему льстило: ведь это было единственное его преимущество.
Преимущество, за которое везли его кондуктора, обычно обладающие небольшим ростом.
Преимущество, которое заметила маленькая дочь хозяина Наоми.
— Папа, смотри! — крикнула она в гавани, — смотри, какой превосходный высокий человек. Папа я хочу поговорить с ним…
Так Хорт стал табачным надсмотрщиком, а в день отхода корабля Наоми подарила ему костюм и трубку.
Наоми было 11 лет.