Небо слишком высоко

Шэрон раскрыла рот, явно не ведая, что возразить (подобное случалось с ней не больше трех раз в год), а в этот момент, шумя, звеня и пыхтя, в Золотую столовую вкатилась ужасная югославка Ясна, сопровождаемая своим зятем, Джереми, мужем Златы.

– Ах, какая ужасная погода! – заявила со своим раскатистым акцентом Ясна, и Милена поморщилась – разумеется, мамаша Ясны говорит с еще более явным акцентом, чем она сама, однако Злата, прекрасно это понимая, гнобит свою мачеху, постоянно намекая на то, что она не может понять то, что та говорит.

Ясна – когда-то обладавшая прелестной фигурой и ангельским личиком – превратилась в последние годы в дебелую матрону, обожавшую экстравагантные наряды на два, если не все три размера меньше тех, которые ей требовались на самом деле, сверкающие драгоценности и виски.

– Этот ураган, будь он неладен! – продолжила Ясна, тотчас завладевая всеобщим вниманием. – Как хорошо, что из Нью-Йорка мы летели вместе с милым Джереми! Моя дорогая девочка, тебе крайне повезло с мужем! Он у тебя такой умный и красивый!

Милена закатила глаза. Как всегда, когда Ясна появлялась в доме своего бывшего мужа, она тараторила без умолку и выдавала свое мнение по любому вопросу.

И эта опереточная особа является Гордионом? Милена еще раз взглянула на громогласно произносящую очередную банальность Ясну. А почему бы, собственно, и нет? Потому что маска, под которой скрывается Гордион, просто великолепная. Никто и никогда не посмеет заподозрить эту говорливую, безвкусно, но крайне дорого одетую особу в том, что она уже в течение сорока или даже более лет – герцословацкий, а теперь, по всей видимости, русский шпион.

Как и то, что шпионом является сама Милена.

Милена отметила кислое выражение лица Шэрон – та не выносила Ясну, но не потому, что та в свое время, когда Делберт с ней развелся, дала интервью, в котором обещала застрелить соперницу, чем наделала много шуму (и что позволило ей выбить из Делберта при разводе почти на двадцать миллионов больше, чем он изначально предлагал), а потому, что Шэрон, махровая эгоистка, не могла выносить присутствия кого-то, кто привлекал всеобщее внимание еще в большей степени, чем она сама.

Милена ощутила, что у нее вспотели ладони. Если Гордион – это Ясна, то она играет свою роль гениально. Вот уж кто точно заслужил «Оскара» за актерское мастерство и роль первого плана, а то и за достижение всей жизни.

Если…

Да, в этом, похоже, был весь вопрос. Если не Ясна, то кто еще? Отчего-то Милену не покидало ощущение, что за ней исподтишка ведется наблюдение. И она права: Гордион – некто из ближайшего окружения мужа.

Вероятно, из его семьи. И, более того, этот человек находился сейчас в Золотой столовой, в нескольких метрах от нее самой.

Только вот кто он?

Джереми, стройный, с аккуратным пробором брюнет, поцеловал Злату и подбросил кверху сначала одного из близнецов, потом другого. Золотая столовая заполнилась детским смехом – явление не такое уж и частое.

Наблюдая за ним, Милена, при всей неприязни к этой чете интриганов и манипуляторов, не могла не отметить, что Злата и Джереми были чертовски красивой парой и, вне всякого сомнения, любили и доверяли друг другу.

Увы и ах, ни светская красавица Злата, ни ее идеальный Джереми уж точно не могли быть Гордионом. Было бы, черт побери, неплохо, если бы русским шпионом, более того, координатором сети «кротов» в США, оказался бы, к примеру, циник Джереми или его зубастенькая Злата. Или, лучше всего, они оба. Но Милена понимала, что это крайне маловероятно. В биографии и того, и другой не было никаких моментов, когда они могли попасть в руки Кремля и продаться ему с потрохами.

Хотя…

Смотря с тонкой дежурной улыбкой на счастливого Джереми, который, вне всякого сомнения, был заботливым отцом, и на расцветшую подле него красавицу Злату, Милена припомнила, что в семействе Джереми лет десять или даже пятнадцать назад разразился дикий скандал: отец-бизнесмен предстал перед судом за мошенничество, а мать-политик, видный и весьма влиятельный член Демократической партии, некогда лучшая подруга Старой Ведьмы (пути господни в самом деле неисповедимы!), сама не скрывавшая президентских амбиций, была вынуждена отказаться от места в Сенате, потому что обвинялась в пособничестве мужу.

В итоге отец Джереми отправился за решетку на полгода, семейство было вынуждено выплачивать гигантскую многомиллионную компенсацию, карьера матери оказалась разрушена – и ее место в Сенате заняла Старая Ведьма.

Интересно (думала Милена), а если бы мать Джереми не оказалась тогда перед судом и продолжила свою политическую карьеру, звезда Старой Ведьмы так бы и не взошла и противником Делберта на минувших выборах стала бы его собственная сватья, или все-таки все сложилось бы так, как сложилось?

Как бы то ни было, политические хитросплетения Милену занимали гораздо меньше, чем тот факт, что семейство Джереми подозрительно быстро и без особых потерь для их роскошного образа жизни смогло выплатить компенсацию, а также гигантский штраф в пользу государства. И это несмотря на то, что отец Джереми объявил себя банкротом. А они ведь даже свой пентхаус на Верхнем Ист-Сайде не продали.

Конечно, было вполне вероятно, что у них где-то, наверное, даже в заграничных офшорах, существовала тайная кубышка, о которой финансовые органы США не имели представления. Или семейство Джереми, в том числе и он сам, продалось с потрохами иностранной разведке за то, что их новые покровители помогли им разделаться с серьезными долгами.

– Бирюзовый тебе не идет! – раздался голос Ясны подплывшей тем временем к Милене и лезущей к ней со своим поцелуем.

Причем произнесла она это по-герцословацки! И практически без акцента! Хотя раньше уверяла, что герцословацким не владеет и знает только несколько слов, не более.

Значит, врала? Значит, она в самом деле Гордион?

Милена знала, что бирюзовый ей идет как никакой другой, однако не поддалась на провокацию, позволив себе, однако, заметить:

– О, ты выглядишь отлично, но ты ведь поправилась?

Сдобное лицо Ясны, увенчанное башней из обесцвеченных в стиле «безудержных восьмидесятых» волос, скривилось – она ненавидела, когда кто-то упоминал о ее лишнем весе, с которым она никак не могла разделаться по причине любви к итальянской кухне.

Милена ждала, что Ясна, если она и в самом деле Гордион, даст какой-либо намек или обронит вроде бы невинную, но на самом деле роковою фразу. Однако та, запечатлев на щеке Милены поцелуй, пророкотала, на этот раз на своем кошмарном английском:

– А ты все худеешь и худеешь? А у тебя случаем не анорексия, дорогая моя? Или, быть может, рачок? Если надо, могу посоветовать хорошего онколога в Филадельфии.

– А, это тот, который делал тебе мастэктомию и в чьей клинике ты едва не отдала концы из-за неправильной дозировки наркоза? – осведомилась Милена, и лицо Ясны, еще больше, чем разговоры о ее лишнем весе ненавидевшей упоминания об удалении одной из ее молочных желез, дернулось, и первая супруга Делберта отвалила в сторону.

Так она или нет?

Милена, сладко улыбаясь, обвела присутствующих взглядом. Ну что же, если предположить, что Ясна не была Гордионом, то кто тогда им был?

Например, себялюбивая бездарь Шэрон? Милена едва не рассмеялась, однако, поразмыслив, пришла все же к выводу, что мысль эта не лишена логики. Ведь актриска, несмотря на более чем щедрые (хотя, конечно, не такие, как у Ясны) отступные при разводе с Делбертом, имевшем место шестнадцать или около этого лет тому назад, постоянно нуждалась в деньгах. Что значило: коварные русские могли купить ее с потрохами.

– Ах, мои любимые мальчики! – раздался громоподобный голос Ясны, когда в Золотую столовую один за другим вошли двое высоких, широкоплечих, удивительно друг на друга похожих молодых мужчин. Это были старшие сыновья Делберта от брака с Ясной – Делберт Грамп II, названный в честь отца, и Уинстон Грамп III, получивший имя в честь деда.