Страница 20 из 90
К нам пришла женщина, жившая в корпусе, расположенном на противоположной стороне Руа Доктор Гентиль Мартинс. Из окон ее номера была видна наша калитка. Она рассказала, что прошлой ночью видела машину, поднимающуюся по дороге на Роша Негра — черный вулканический утес, возвышающийся над поселком. До этого никто никогда не видел, чтобы машина заезжала так высоко днем, а тем более ночью. Тут же возникло предположение, что Мадлен бросили где-нибудь на вершине нависающего утеса. Я пошла поговорить с полицейским, который немного понимал по-английски. Но он никак на это не прореагировал. «Это был кто-то из НРГ, осматривал местность», — пояснил полицейский.
Я продолжала получать текстовые сообщения и звонки. К этому времени наш друг Джон Корнер, креативный директор одной ливерпульской медиагруппы, уже передал фотографии и видео Мадлен в полицию, Интерпол и новостные компании, чтобы ее портрет как можно скорее стал достоянием общественности, как советует делать Национальный центр США по делам пропавших и эксплуатируемых детей (НЦДПЭД). Одна моя коллега из Мелтон Мобрей предложила нанять частного детектива и вызвалась подыскать подходящего человека. Это предложение заставило меня призадуматься. Тогда я представляла себе частных детективов эдакими одинокими скитальцами наподобие Джима Рокфорда из сериала «Досье детектива Рокфорда». И в то время я не понимала, что именно нам следует предпринять, хотя, конечно же, любая помощь была бы нелишней. Если бы тогда я знала то, что знаю сейчас, возможно, я бы воспользовалась ее советом.
В пятницу из Лиссабона прибыла группа экспертов. В какое время они приехали, мы не знали, потому что жили в другом номере. Их работу мы видели только по телевизору: в новостях показали какую-то женщину с длинными волосами и в гражданской одежде, снимающую отпечатки пальцев с жалюзи на окне детской спальни. Насколько я помню, она работала без перчаток.
Проведя двадцать шесть часов без сна, я начала понимать, что совсем обессилела, но роившиеся в голове мысли, одна страшнее другой, не давали мне заснуть. Каким-то образом рядом со мной неожиданно возникла англичанка средних лет. Она представилась то ли социальным работником, то ли офицером подразделения по защите детей и настояла на том, чтобы я посмотрела ее документы, в том числе, если не ошибаюсь, удостоверение сотрудника Бюро регистрации преступлений. Она попросила меня сесть, сама села рядом и потребовала, чтобы я рассказала ей обо всем, что произошло накануне вечером. Вела она себя довольно бесцеремонно, и ее манеры, да и само присутствие, были мне неприятны.
Дэвид, находившийся с нами в комнате, отвел меня в сторонку и указал на то, что мы не знаем, кто эта женщина на самом деле и зачем она сюда пришла. Он сказал, что я не обязана ей отвечать, если не хочу. А я не хотела. Кем бы она ни была, какими бы полномочиями ни обладала, для меня ее появление стало непрошенным вторжением. И что-то в ней меня настораживало. Так что я отказалась с ней разговаривать. В последующие дни и месяцы эта женщина появлялась еще несколько раз, но я до сих пор не знаю, кто она и чего добивалась.
Стив Карпентер привел человека, который вызвался помочь. Он одинаково хорошо владел английским и португальским языками и мог стать для нас переводчиком. Я была признательна за любую помощь. Этому мужчине было за тридцать, он носил очки, и у него что-то было не в порядке с одним глазом. Сначала я подумала, что у него косоглазие, но потом мне сказали, что этот глаз у него незрячий. Своим видом он внушал доверие и явно искренне хотел помочь. Когда один из офицеров НРГ пришел, чтобы подробнее расспросить о Мадлен, узнать ее особые приметы, этот человек стал переводить.
Я показала ему фотографию Мадлен. Посмотрев на нее, он сказал, что в Англии у него осталась дочь такого же возраста и что она похожа на Мадлен так, что их с трудом отличишь. Меня это немного покоробило. В тех обстоятельствах это высказывание мне показалось довольно бестактным, даже если он просто хотел подчеркнуть, насколько его дочь красива. Я не допускала мысли, что она может быть такой же красивой, как моя Мадлен (конечно, для меня как для ее матери ни одна девочка не смогла бы сравниться с ней в красоте).
Закончив переводить, он быстро пошел к выходу. Вдруг сообразив, что не знаю его имени, я окликнула его и поинтересовалась, как его зовут.
«Роберт», — ответил он. «Спасибо, Роберт», — сказала я.
Около десяти утра к нам пришли двое полицейских из СП. Одного из них, молодого, наверное, лет тридцати, и хорошо сложенного, я все эти долгие годы знала как Джона, и лишь совсем недавно мы узнали, что его зовут Жоао Карлос. Они сказали, что должны доставить всю нашу компанию в полицейское отделение в Портимане. Все вместе мы ехать не могли, потому что кому-то нужно было присматривать за детьми. После короткого обсуждения было решено, что сначала поедем мы с Джерри, Джейн, Дэвид и Мэтт, а позже полицейские приедут за остальными. Фиона и Дайан отвели Шона и Амели в клуб вместе со своими детьми. Когда наша жизнь рушилась, единственным способом сохранить их мир было продолжать делать то, к чему они привыкли.
Мы с Джерри поехали в одной полицейской машине, остальные — в другой. Поездка была ужасной. Ехали мы минут двадцать или двадцать пять, но мне показалось, что намного дольше. По дороге я позвонила коллеге, тоже очень верующей женщине. Большую часть пути она молилась в трубку, а я на другом конце линии слушала и плакала. Я перед ней в вечном долгу за ее помощь и поддержку в то страшное время.
Первые впечатления от полицейского отделения не вселили в нас надежду. Массивное обшарпанное здание не было похоже на оплот законности и правопорядка. Нас провели в небольшую приемную, отделенную от диспетчерской, куда приходили звонки и факсы, окном и стеклянной дверью нараспашку. В диспетчерской люди в джинсах и футболках курили и оживленно разговаривали. Однако разговор их напоминал больше беззаботную болтовню, чем обсуждение каких-либо серьезных тем.
Я не хуже других знаю, что не стоит судить о людях по их внешности, но меня эта обстановка с первой минуты заставила нервничать. Меня удивило и расстроило то, как нас приняли в отделении. Полицейские ходили мимо нас, словно не замечая. Никто не поздоровался, не спросил, как мы себя чувствуем, не поинтересовался, хотим ли мы есть или пить, нужно ли кому-нибудь в туалет. Наш ребенок был похищен, а я чувствовала себя так, будто перестала существовать. Потом я пыталась найти объяснение такому отношению: может быть, они просто не понимали, как чувствуют себя родители, оказавшиеся в таком положении, или, не зная английского, посчитали, что проще будет просто избегать общения с нами? Как бы то ни было, мы чувствовали себя там никому не нужными.
В тот день утром мы узнали, что наши друзья и родственники в телеинтервью упоминали о нашем беспокойстве относительно того, что полицией так мало было сделано по горячим следам. Кажется, когда я смотрела телевизор в нашем номере, видела Триш и одну свою хорошую подругу из Глазго. Джерри помнит, что увидел несколько знакомых лиц по телевизору, стоявшему в диспетчерской полицейского отделения. Мы были удивлены, что люди давали интервью, но это можно было понять, ведь мы всю ночь напролет звонили родственникам и друзьям, жаловались, что ничего не делается, и умоляли хоть чем-нибудь помочь. И мы были признательны за столь быстрый отклик, только боялись, что критика действий полиции может не лучшим образом отразиться на нас или, что гораздо важнее, на Мадлен.
Мы были очень благодарны за поддержку и британскому консулу в Алгарве Биллу Хендерсону, а также заместителю консула Анджеле Морадо, которые приехали в полицейское отделение. Не существовало таких слов, которые могли в те минуты приглушить нашу боль, но они оба проявили неподдельное сочувствие и очень тепло к нам отнеслись. Особенно важным для меня было присутствие Анджелы, женщины приблизительно одного возраста со мной. У нее тоже были дети, но главным для меня было то, что от нее веяло уверенной внутренней силой. Мне показалось, что определенная схожесть между нами поможет ей понять, каково мне. Также в тот день из Лиссабона к нам приехал британский посол Джон Бак. Он был очень любезен и явно обеспокоен случившимся.