Страница 123 из 169
ЧАСТЬ III
ПРЕТЕРПЕВШИЙ ДО КОНЦА
Глава тридцать восьмая
На белом коне
«Вот он, долгожданный и незабываемый день!..»
Двадцать четвёртого июня 1945 года в Москве на Красной площади состоялся Парад Победы — ещё одно историческое событие, ставшее символом нашего Отечества.
Жуков вспоминал: «…каждый из нас считал, что Парад Победы будет принимать Верховный Главнокомандующий». Интрига, однако, закрутилась и вокруг этой истории.
Впоследствии, когда многие из окружения Сталина, в том числе и охранники, начали давать интервью и рассказывать о некоторых подробностях его жизни, была опровергнута версия о том, что он якобы сам собирался принимать Парад Победы, да лошадь попалась с норовом и во время тренировки сбросила его. Сталин с Гражданской войны не садился на коня. Да и в молодости не был хорошим наездником. К тому же к концу Великой Отечественной войны у него развилась гипертония, и профессор Бакулев, регулярно осматривавший вождя, предостерегал его от каких бы то ни было перегрузок. Левая рука не позволяла Сталину управлять поводьями. Один из его охранников по поводу версии о норовистом коне сказал: «Берия при падении Сталина с лошади всех бы нас арестовал, а затем расстрелял. А после этого поставил бы к Сталину в охрану своих людей».
Людмила Лактионова, долгие годы общавшаяся с семьёй Жукова, рассказывала: «За 20 дней до начала Парада Победы Сталин уведомил Жукова, что именно он будет принимать парад. Вначале Жукову дали цирковую лошадь Ладу. Жуков не знал цирковых команд. Выехал из Спасских ворот на репетицию. Лада у Лобного места встала на дыбы — свечой. Жуков её пришпорил. Лада упала на передние колени, как вкопанная. Жуков с неё соскочил. Репетиция оказалась законченной. Потом Жукову дали коня Вихрь. На нём он репетировал и принимал парад».
Но для полного церемониала нужен был второй маршал. И тоже на коне.
Сталин вначале предложил командовать парадом Коневу. Но маршал отказался, сославшись на то, что он не кавалерист. Сталин неожиданно вспылил, сказав, что Конев зазнался… Видимо, тогда у него и созрело окончательное решение: командовать парадом должны кавалеристы с выправкой.
В «Воспоминаниях и размышлениях» Жуков писал: «Точно не помню, кажется, 18–19 июня меня вызвал к себе на дачу Верховный.
Он спросил, не разучился ли я ездить на коне.
— Нет, не разучился, да и сейчас продолжаю упражняться в езде.
— Вот что, — сказал И. В. Сталин, — вам придётся принимать Парад Победы. Командовать парадом будет Рокоссовский.
Я ответил:
— Спасибо за такую честь, но не лучше ли парад принимать вам? Вы Верховный Главнокомандующий, по праву и обязанности парад следует принимать вам.
И. В. Сталин сказал:
— Я уже стар принимать парады. Принимайте вы, вы помоложе.
Прощаясь, он заметил, как мне показалось, не без намёка:
— Советую принимать парад на белом коне, которого вам покажет Будённый…»
По всей вероятности, Будённый и порекомендовал Жукову Ладу. Она была красива, статна, но слишком норовиста, и Жуков её заменил на более спокойного и надёжного Вихря.
Около 9.00 24 июня 1945 года Жуков на белом коне стоял у Спасских ворот. Одетый в новый парадный мундир, при всех орденах, с саблей на боку, он сидел в кавалерийском седле как влитой.
Пошёл дождь. От волнения у маршала вспотел лоб. Он снял фуражку и платком вытер лоб, а потом тщательно протёр кожаный подтулейник[189]. Позже этот его жест, попавший в кадр кинооператора, многие комментировали как молитву украдкой. Действительно, маршал снял фуражку и потом надел её таким выразительным жестом, что это было похоже на то, как кавалеристы крестятся перед сабельной атакой.
«Вот он, долгожданный и незабываемый день! — напишет Жуков спустя годы. — Советский народ твёрдо верил, что он настанет».
Полки на площади замерли в ожидании.
Ровно в 10.00 на мавзолей поднялись руководители партии и правительства.
Жуков пустил Вихря рысью. Конь шёл ровно, как в манеже. Следом на таком же ослепительно-белом коне скакал генерал-адъютант Зелинский. От Исторического музея навстречу на гнедых конях мчались маршал Рокоссовский с адъютантом. Оркестр исполнял торжественное «Славься» Михаила Глинки.
Дождь усилился, и через несколько минут мундир Жукова промок насквозь.
После объезда и приветствия войск маршал спешился у мавзолея, поднялся на трибуну и обратился с речью к присутствующим.
В тот момент его слушали все, собравшиеся на Красной площади. Все. Живые и мёртвые. Это был последний день, когда погибшие стояли в колоннах рядом с живыми. Вместе с живыми они ликовали Победе и швыряли штандарты поверженных дивизий и полков на московскую брусчатку. Среди них и пилот сбитого под Ельней И-16, и отважная разведчица Зоя Космодемьянская, и генерал Ефремов, и танкисты, сгоревшие в боевых машинах на Зееловских высотах. Здесь были все. Живые это чувствовали.
Тёплый летний дождь струйками стекал по глянцевым козырькам офицерских и солдатских фуражек, каплями дрожал на орденах и медалях, на сияющей меди оркестра. Шли сводные полки. Знаменосцы проносили знамёна и штандарты победивших фронтов и соединений.
После Парада Победы состоялся торжественный правительственный приём. Сталин произнёс тост, смысл которого потряс многих: «Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа и прежде всего русского народа.
Я пью прежде всего за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне всеобщее признание как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение».
Тогда это никого не оскорбило. Ни один народ. Потому что все знали, что именно русские выполнили основную и самую тяжкую работу войны.
Через несколько дней Сталину было присвоено звание генералиссимуса. Вождь отнёсся к этому сдержанно. Он хорошо понимал, что наступило иное время, которое будет мерить успехи и определять победы далеко не золотым шитьём на погонах отдельных личностей, не количеством орденов и даже не качеством их. В глазах вождя всё это было мишурой.
Война закончилась Победой. Но Победа не положила конец нечеловеческому напряжению. В состоянии постоянного перенапряжения народ вынужден был жить несколько лет подряд, а теперь ему предстояло терпеть тяготы и дальше. Кое-что для народа всё же попытались сделать. Одиннадцатичасовой рабочий день отменили, вернули восьмичасовой. Но при этом снизилась зарплата. Военные заводы простаивали из-за того, что не стало заказов. Хуже всего, как всегда, было в деревне. По-прежнему действовал указ 1942 года «о повышении обязательной выработки трудодней» и уголовном наказании за невыполнение трудодней. Женщины, оставшиеся без мужей, не вернувшихся с войны, тянули колхозное подневолье из последних сил. Зачастую, чтобы выработать трудодни, приходилось заставлять работать в поле детей и стариков. После короткой радости Победы колхозная деревня снова погружалась в беспросветный мрак нужды и непосильного труда.
Демографические потери были вообще невосстановимы.
Сталин всё это понимал как никто другой. Вот почему мундир генералиссимуса он так и не надел. А вскоре появилось раздражение по поводу непомерно раздутого прессой и народной молвой, как ему казалось, величия его маршалов. В особенности одного.
Жуков в те дни командовал Группой советских оккупационных войск в Германии, одновременно исполнял обязанности представителя Верховного главнокомандования в Контрольном совете по оккупации Германии.
Парад отвлёк от берлинских забот, и несколько дней Жуков провёл в Москве в кругу семьи, родственников, друзей и боевых товарищей.
189
Внутренняя часть тульи офицерской фуражки.